к содержанию

АВТОГРАФ

      Валера Мишин подписал мне свою книгу и, узнав, что я её приобрёл за семьдесят рублей, уточнил, что теперь она будет стоить на целый порядок выше.

      А мой напарник по Петропавловке, подогревая интерес к своему путеводителю, на рекламе СВОЮ КНИГУ ПРЕДЛАГАЕТ АВТОР сделал приписку АВТОГРАФ БЕСПЛАТНО.

 

Ленка и Лапенковы, Павловск 2011

 

      В качестве подарка к 16-му апреля посылаю про тебя и про Бориса Александровича такой перекрёстный двуптих. Эти два листа рекомендую склеить, и тогда получится пергамент.

     Прочитав, Б.А. даже совсем не поморщился, и для меня это уже большой успех. А когда я читал у Аси Львовны (она нас периодически всех собирает, и мы по очереди (каждый что-нибудь своё декламирует или поёт, а ты, как будто вместе с нами, возлежишь на диване), то Михалыч даже пожал мне петушка. А он вообще-то к моим выкрутасам очень строг. И даже Ленка – и та удивилась: такой по жизни мудак, а на бумаге сразу же делаюсь Чаадаев.

      Эммилии Карловне, как всегда, низкий поклон. И от меня и от Ленки.

      И ещё от меня привет Саше Когану. Всё жду, когда приедет к нам в Питер. Ведь он же обещал.

      Пока вроде бы всё.

Твои сынок Толик и Елена Прекрасная

03.04.05

(почти как у Вознесенского: 10 9 8 7

    только наоборот)

 

и приложением к этому письму

 

ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЛАНИЕ ККК ОТ ГРАН БОРИСА

 

      Дорогой Костя, я немного приболел. Тяжёлый гриб-п.

      Сейчас оклемался. Сижу у Толи Мих. Пью настоящий капиталистический чай. Сервелат, сыр, шпинат.

      Немного грущу. Прости, что не отвечаю сразу на письма. Твоё письмо читал несколько раз и перечитывал.

      Костя, спешу поздравить Тебя с Днём рождения.

      Твоё вечно юное сердце и молодой нерв пусть будут такими же всегда во славу Божедомки и во имя несгибаемой Русской литературы. Храни тебя Солнце, Венера и Пенелопа (заодно с Мельпоменой!!)

      Твой всегда.   Борис К.

поклон Эммилии  Карловне

     

(приятная нувель-новость)

      Общим собранием «Красного уголка» № 189 при ЖЭКе имени Вано Мурадели и Немировича-Данченко постановили считать Костю Константиновича К. лидером литературной ОП-ПОЗИЦИИ!Без разрешения оного сокупно.

 

Борис Кудряков на Пушкинской, 2005

БОЖЕСТВЕННЫЙ ЗУД

Памяти Бориса Кудрякова

 

Хребты сгибающая тяжесть

на горы брошенных небес…

В.Шаламов

ничейный брат кудряков

перламутровым сверчком свиристит на этюдах

в расщелине шифера шельфа

дрейфующей льдины-галоши

помойки штрека шахты № 13/86 бис

что у станции броневая-2 октябрьской ж.д.

и раз в две недели производит санацию черепа

рыльца героя № 64 нашего времени

 

маменькин сынок ккк

возлежит куклуксклавишей на диване

у моста через речку делавер

на берегу ручья лордвилль-божедомка

где хозяйничает добродушный опоссум

и два раза в неделю эммилия карловна подберёзкина

делает своему небожителю педикюр

 

замахнувшийся на небеса хворостиной матадора гусей

голодный как волк и голый как сокол

раскочегаривая печь

холодный как русское поле

кузьминский суров как исав

и прежде чем попасть на блюдо

в конструкции своей вавилонской башни

воспламеняясь мерцанием чешуи красногубой плясуньи

всё шуршит и шуршит секирой божка

покатившейся головы

 

зело хмуриша солно горюче дрочило

схлопоташа не бесно пищаль кикимо

зьминский гол как сокол и суров как исав

отсекоша на блю

до октавы

сотворите креста сини звон вавилонскую башню

упадая зане чешуи красногубыя пляс

и секирой божка всё шуршит и шуршит

покатиша ку-ку

 

в противоположность

своему покалеченному подельнику

гран борис обитает без крыши и стен

и даже без маникюра

воспламеняется шуршанием кикиморы

за складным столиком

гаснущей опушки навалившейся темноты

фиксируя звуки наката запаха памяти

всё прихвачено морозом

 на печи прохладно – минус восемь

и уже не течёт

 

вознесённые в небесную околесицу

товарищами по заточению

по ту сторону зла и добра

пахари с большой буквой

соловеют амбарами зерна

и бороздя нерукопашную мздулю

ворожат обрушенный им на плечи

божественный зуд

 

2006

ТАРУССКАЯ СТРАНИЦА

      Всё кричали: Троица! Троица! А устроили праздник Снопа. На поляне сколотили трибуну и повесили транспаранты. Приготовили в ящиках водку, поставили ларьки; на грузовиках привезли гуляющих и теперь выгружают шпагат.

      Оказывается, связывать пьяных.

      На трибуну залезает оратор, но в траве его даже не слушают: в стрекоте и свиристеньи деловито берёт перевал затоваренный муравей; там и сям, обозначившись пьяными выкриками, вспыхивают и тут же гаснут потасовки.

      Сменив на трибуне оратора, участники художественной самодеятельности играют на балалайке.

      Рядом со мной двое разговаривают, а третий молчит.

      Вдруг в разговоре пауза, и тот, что молчал, без всякого перехода от беседы, неожиданно затягивает песню.

      Те двое уже позабыли, о чём только что спорили, и включаются тоже. Поют, как-то угрюмо набычившись и сосредоточенно.

      …Ближе к вечеру шпагат пригодился.

      Раскинувшись башмаками, в позе ползущих на штурм лежат связанные, а танцующие вокруг женщины ведут под гармошку хоровод.

1964

КРАСНЫЕ КОГАНЫ

      У твоего перекручёныхаго «Хвостика» (пусть земля ему будет пухом) из его «Вальса-жалобы Александру Исаичу Солженицыну» в особенности окрыляют «чавкающие болотной слизью» красные коганы.

      А Сашу Когана (из Пятигорска), отмантулившего ночью на день твоего «нарождения» из Хэнхока восемь миль, я помню ещё по 93-му, и передо мной его подаренная мне в то лето отпечатанная на машинке подборка.

      Анатолию Михайлову на память. Встретимся в Питере.

Саша

11 мая Нью-Йорк

 

Тишина приходит изнутри

белым, оглушительным молчаньем.

Так молчат под снегом пустыри

в декабре, каким-нибудь случайным

днём без века, года и числа,

не означенным ничем особым,

если верить чистоте стекла,

и за ним – нетронутым сугробам.

В этом вечно длящемся «сейчас»

нету смысла, времени, пространства.

Втайне совершается от нас

жизни колдовство и самозванство,

доводя молчанье до конца.

Тишину как заповедь нарушив,

речь идёт от первого лица

через смерть и пустоту снаружи

ЛЁНЯ КОСОГОР

                        Когда-то, ещё на Покровском                                

  бульваре, мне объяснили, что такое фраер:

люблю блатных, но воровать боюсь.

                        Моя настольная книга –                                           

                       «Записки диссидента» Андрея Амальрика.  

                        Но я бы никогда, наверно,                                       

                      не осмелился выйти на Красную площадь    

 с Натальей Горбаневской.

А. Михайлов («Записки диссидента»)

 

                                    Облака плывут в Абакан.

В милый край плывут – в Колыму…

А.Галич

 

      О том, что Лёне больше уже не сидеть, словно лорду, в пивной, узнал из Лимоновского мартиролога.

      По свидетельству Лимонова, Лёня гордился, что о нём «есть несколько строчек у Солженицына», и все эмигранты так Лёню и  звали: «мужик, о котором есть у Солженицына».

      А я горжусь, что у меня есть несколько строчек  о Солженицыне, и что с подачи Толстого Лёшки (хоть он и сучара и гондон) Солженицын, тем не менее, - моя кликуха.

      По сравнению с Лёней, я, действительно, фраер: выйдя из окружения, Лёня десять лет протрубил по тем лагерям, а я, попав в окружение, даже не вышел на Красную площадь.

      Но мою прозу Лёня не забраковал – и для меня это – Нобелевская премия.

      Когда мы в 94-м прощались, ты пожелал мне счастливого гулага и был, конечно, прав. Но и я тоже прав (и Лёня бы со мной согласился), что Россия – наша братская могила.

ВЕХИ КОЛЫМЫ

      Своё пребывание на Колыме я разделил между двумя трипперами, тремя мандавошками и Шурочкой Виноградовой, успевшей в свои неполные 16 лет заразить 38 клиентов.

СО ВСЕХ СТОРОН

      Если на меня посмотреть с одной стороны, то я умный. Зато если на меня посмотреть с другой стороны, то я слабый.

      Значит, если меня рассматривать со всех сторон, то я слабоумный.

 

читать дальше  | к содержанию

 

 

"20 (или 30?) лет (и раз) спустя" - те же и о тех же...
или
"5 + книг Асеньки Майзель"

наверх

к содержанию