к содержанию

СОР ИЗ ИЗБЫ

      Ещё в феврале позвонил Михалыч и сообщил мне радостную весть.

      - Можешь, - смеётся, - плясать. Тебе от Кости подарок.

      И оказалось, сага о Лукьянове.

      Ну, наконец-то, посыпал свою голову пеплом. И так и просишься теперь на картину Николая Ге. Но, в отличие от Ивана Грозного, я даже не поставлю тебя в угол.

      И, как мечталось 12 лет назад, в издательстве КОНСТАНТИНА К. КУЗЬМИНСКОГО с иллюстрациями АНАТОЛИЯ ЦЮПЫ опять распустится ВЕТВЬ ЗИМЫ.

      А, вместо сора из ИЗБЫ, через «глазок для всех зверей» опять увижу  нашу с тобой Вавилонскую башню. И, развернув с твоей дарственной надписью страницу, буду сидеть и часами ею любоваться.

      Но не успел ещё прочитать твой «эпиграф», как башня сразу же рухнула и, по мановению волшебной палочки, превратилась в кучу мусора.

 

 

САГА О ЛУКЬЯНОВЕ

(март 1994 – ноябрь 1997; 2006; 2008)

 

Часть 1-ая, эпическая

эпиграфом к гр. лукьянову тов. Михайлова:

 

«Люди! Оно завершилось! Завершилось оно!

Завершилось пребывание товарища Лукьянова в Воронежской области!

Товарищ Лукьянов сначала пребывал в Воронежской, а потом завершил своё пребывание. Я не знаю, кто такой Лукьянов, зачем он пребывал в Воронежской области и сколько времени, но всё-таки его пребывание там завершилось, и это наполняет мою душу несказанной радостью.

Что? Не расслышали? И как вы понимаете, какая разница, если в Ленинграде нет сахара! Там ведь и мыла нет! Что? За эти пять минут телевизионного времени можно было бы сообщить о чём-то  существенном. Но зачем? И как вы поймёте – завершилось ведь! <…....>

Счастлив будь, товарищ Лукьянов!

Процветай, Воронежская область!

<……>… я счастлива и умиротворена, так как, наконец-то, после долгих ожиданий и тревог, завершилось пребывание товарища Лукьянова в Воронежской области.»

(Ася Крюкова, 14 лет, «Слушая программу «Время», Ленинградский литератор», №1(6), 10 января 1990, стр.7)

 

Часть 2-я, критическая

 

ГРАФОМАН 4-ГО КЛАССА

/ещё один лукьянов?/ -

о стихах в.лукьянова , принесённых мне а.михайловым

(«Звезда», №12, 1990, стр. 45-47)

 

«кто не знает стихов

Фёдорова Василия?

Так же оригинальны,

как и его фамилия.»

(И.Л.Сельвинский, «Записки поэта», по памяти)

 

«сплошной Массивий Муравлёв»

(А.Вознесенский, СС)

 

«Потёмкин* понюхал – и отвратился.»

(В.С.Пикуль, «Фаворит»)

* пардон – ганнибал

 

……я бы не стал и трогать (не говорю – читать) поэта, к тому же – покойного, не насядь на меня магаданский поэт-прозаик-бард Михайлов

 

5 стихотворений (16+20+28+28+8, итого?) строк, соответственное количество рифм, один сдвиг и два стыка – более ни на чего не обратил внимания.

 

«да нетруский лошадки бег» (ради последующего «да Тарусы неспешный век»-

да-нет, этруски (вспомним любимого филолога А.И.Солженицына, автора открытия, что «этруски» происходит от «это русские»; цитату – письмо классика доморощенному лингвисту – ищите сами, опубликовано)

 

«в них оживает знать коса на камень» - грамматически не спасут и знаки препинания, наличествующие в оригинале –

в них оживает знать

/отдельно/

и – коса на камень, оживающая в «в деревах» -?...

 

«стоит и звёзд в нём тьма» - такое столпотворение согласных не под силу бы и Цветаевой,

но лукьянову – отчего ж

 

поговорим о ТЕХНИКЕ – о рифмах – классик и. бродский в «горбунове и горчакове» писал десятистрочными строфами НА ДВУХ  рифмах – цельную поэмищу, под тыщу строк, и – ни одной глагольной, не говоря – банальной

 

по части «не банальности» - лукьянов переплёвывает аж евтушенко:

«всевидящ – выше, выше» (текст №2), и далее:

дождей – здесь, судьба – беда, стих – летит, сердце – смерти –

в одном только тексте (3-ем по счёту), перемежая с заезженными и лобовыми –

клин – глин, к югу – кругу, собой – судьбой, остаться – брататься, но вторую строфу надлежит привести целиком, тут уж я пасую:

«Отражены, летят, 

Тревожа криком память.

Страша их, снегопады

На перья пасть хотят» -

я тщетно пытался обнаружить рифму а-б-а-б, пока, при перепечатке, не дошло, что 2-ое из 6-ти зарифмованных по этой схеме, рифмуется вовсе даже – а-б-б-а.

поскольку, за 40+лет стихотворной практики мне не приходило в голову зарифмовать «память – снегопады»

(что было бы не по зубам – молочным тогда ещё – даже революционерам свободной, корневой и приблизительной рифмы евтушенко, Панкратову и Харабарову в далёком 1956-ом…) –

то каюсь, не допёр. Уже начал грешить на «публикатора Ингу Юденич», корректора или редактора, а ларчик - …

 

Так вот, оставив в стороне глубокие мысли и поэтически прозрения автора (равно и публикаторов, поклонников автора и автора предисловия, столь же неведомого мне Вл.Казарова – занимающего треть поэтической публикации – три четверти журнальной страницы на – считайте выше – N+ поэтических строк, плюс страницу «афоризмов», которую тоже оставим, с меня хватило поэзии) – отметим лишь, что с точки зрения поэтической техники дела обстоят – ну, на уровне усть-ишимского дома культуры.

Хотя зачем же обижать неведомый мне Усть-Ишимск?

Вполне вероятно, что и оттуда может прийти кто «в лапоточках».

 

Но нести в поэзию лапти, к тому же дурно сплетённые – дело последнее и нехорошее.

 

Среди переплетений

Всех рёберных систем

Стоит изба без тени

Просвета – мука стен.

 

Её подвальный холод,

Её высокий страх!..

Опальному, глухому,

Забитому – сестра.

 

Её и не заманишь

На свет, - такая глушь.

Окутана туманом

Провальных, вольных душ.

 

Их узнаваясь страстью,

Их тайнами полна,

Из тёмных бездн пространства

К нам выпала она.

 

…Из всех домов, ликуя,

Гримасы, вой, пожар.

С любой избою курвьей

Глухая на ножах.

 

С любой избой, с любою

Выдерживает бой,

Отстаивая с болью

Последнее – любовь.

 

Одна на белом свете

По темноте своей.

И ей одной не светят

Все зори звёздных дней.

 

Замкнулась одиноко –

Ни окон, ни дверей…

Лишь есть слепое око –

Глазок для всех зверей.

 

Валентин Лукьянов, «Изба»

 

В оправдание – не лаптям, а себе – могу лишь сказать, что мне уже попадалась пару лет назад публикация, в одном из «толстых» журналов («Октябре»? «Новом мире»?...) – действительно, поэта и человека какой-то грустной судьбы – Валентина Лукьянова, запомнившаяся общей трагичностью поэтического тона, и отнюдь не отвратившая своими версификационными недостатками.

 

Явно это был именно этот Лукьянов (а не его знаменитый путчист-однофамилец, тоже поэт).

 

Тот В.Лукьянов мне запомнился. Традиционными, но, где-то трагичными и ГРАМОТНЫМИ стихами.

А этот – теперь тоже. Но увы, не тем.

P.S. И единственные – поэтические строчки – заключают не публикацию, а предисловие к таковой:

………. «…О, горе! –

У раковины вырвали язык…

Но ты прислушайся – она поёт о море!» -

из чего я заключаю, что вырывать надлежит не язык, а руки (и ноги) – у бараньеголовых публикаторов и поклонников – вероятно, всё-таки, ПОЭТА…

 

12 марта 1994

 

Приложение 2

/проект книги 96-97/

(см. стр.12)

 

Приложение 3

/результат работы, завершающийся словами finita la comedia/

(см. стр. 50 – 52)

 

      И даже не комедия, а цирк. Опять неймётся и через одиннадцать лет всё «рвёшь на груди рубаху» за «покуроченного» поэта и «в знак соболезнования» опять подсовываешь всю ту же самую карту из той же  «краплёной колоды»

 

      ( Бери.

                       Не стесняйся.

                                                 Игрушка забавная.

        Была ли колода

                                        краплена –

        не всё ли равно?

                                            Забыто за давностью.

ККК

5.20.20.1.60)

 

      Нет. Не забыто.

      И сразу же напомнил мне Котлету из моего «Покровского бульвара».

 

      И когда очередь дошла до Родного, то ему пришла десятка, и он решил тоже ударить на всё. И Котлета, как и со мной, проделал тот же самый фокус. Сначала дал короля, а потом подсунул туза. Но с Родным такой номер не прошёл.

      Левой рукой Родной схватил Котлету двумя пальцами за «шнобель» и, поводив, чтобы, сука, запомнил, туда-сюда, оттянул его потом правой зажатыми в руке картами.

 

      Только теперь на правах Родного эту процедуру исполнит мой московский друг.

 

Десять (и – 13) лет спустя:

 

19.02.08 вторник  18.00 Музей Достоевского

Литературный вечер из 2-х частей.

  1. Вечер памяти художника Анаталия Тюпы и поэта Валентина Лукьянова, о которых расскажет прозаик Анатолий Михайлов,
  2. Вечер поэта Бориса Лихтенфельда. Новые стихи.

(лит. Новости от дарьи суховей,

Санкт-Петербургский Литературный Гид

 

емеля суховейке:

дарья!

не тюпа а ЦЮПА

{вышеприведённая цитата}

я здесь и то больше знаю…

ваш ккк-махно

 

…не заметил – анаталью! тюпу…

(5 февраля 2008)

 

…сутки спустя:

он – ЦЮПА, но всё ещё – анаталья:

 

«19.02.08 вторник 18.00 Музей Достоевского

   Литературный вечер из 2-х частей.

  1. Вечер памяти художника Анаталия Цюпы и поэта Валентина Лукьянова, о которых расскажет прозаик Анатолий Михайлов.
  2. Вечер поэта Бориса Лихтенфельда. Новые стихи.

Дарья Суховей.»

 

…таковы литературные новости «Литгида СПБ»

на 90% состоящие из коммерческих тусовок и халяв

типа шведско-финско-эфиопских мероприятий…

 

бессмертным веничкой:

«сблевать я, может, и не сблюю, но уж стошню – точно»

и от лукьянова, и от михайлова, и от дарьи суховей

не говоря за вездеССущих дрыгонощенок…

 

(6 февраля 2008)

 

читать дальше  | к содержанию

 

 

"20 (или 30?) лет (и раз) спустя" - те же и о тех же...
или
"5 + книг Асеньки Майзель"

наверх

к содержанию