ALEX S.Y. - VOLPIN

   
 

 

ВОЛЬПИН

 

Помимо бредятины и отсебетины, написанных мною о Есенине-Волъпине, с удовольствием привожу письмо самого поэта, тем более, что это касается серьезных материй:

 

27 марта 1979 г. 

        Глубоко уважаемый г-н Кузьминский!

        Отвечаю на Ваше письмо от 11 февраля с.г. Жаль, если с опозданием. Впрочем - большую часть последнего месяца я провел в поездках по стране и отвечать не мог.

 

        Я, конечно, рад Вашим стараниям включить мои стихи в антологию, особенно если таким путем удастся исправить некоторые искажения, допущенные издателем "Весеннего листа". О них и пойдет речь.

        Но, прежде всего, замечу, что никакого "Крокодила в Нью-Йорке" я никогда не писал и только из Вашего письма узнал о таком стихотворении. Отнеситесь к этому соответственно - а если знаете текст, прошу сообщить мне его. В печати - если ничего не появлялось, пусть и не появляется.

        Поправки к книге "Весенний лист".

 

  Напечатано Должно быть
Титульный лист Есенин-Вольпин Вольпин
стр. 23 Полумальчик -- полуспрут 
/тире/
Полумальчик-полуспрут
/дефис/
стр. 46 ты! Ты!
стр. 54 Ты взлетел, взглянул Ты влетел, взглянул
стр. 64 Я ждал безгласно Я жил безгласно
стр. 78 за скалою над которой за скалою у которой
стр. 114 не говоря о Ленине не говоря уже о Ленине

 

        Ясно, что только четыре последние поправки существенны. Самая последняя относится не к стихам, а к трактату, о переиздании которого нет речи. Но стихи, в которые должны быть внесены три предыдущие /"Ворон", "Разбито сердце..." и "О сограждане..."/ я хотел бы видеть переизданными, так как отношусь нетерпимо к искажениям моих текстов. /Впрочем, географическую ошибку со скалой допустил тогда я сам; исправив ее в конце 1959 г. - в результате тюремной встречи с одним реэмигрантом, побывавшим в Гибралтаре - я не имел возможности сообщить об этом издателям./ Остальное - опечатки.

        Если Вам неудобно переиздавать какое-либо из упомянутых стихотворений, прошу опубликовать именно указанные исправления - любым способом, например, путем помещения в антологию отрывка из этого письма.

        В остальном - прошу печатать без новых искажений. Буду рад получить своевременно корректуру.

        Фамилию - Вольпин - прошу восстановить, как поэт, я существую только под этой фамилией.

        Ассоциации - не всегда благо.

        Прошу также иметь в виду, что я посылал стихи и "Свободный философский трактат", в виде двух рукописей, без какого-либо титула для стихов, на Запад, не имея в виду никакого определенного издателя. Так что название книги "Весенний лист" - не мое.

        Я не исправляю здесь английского перевода, как не вношу поправок своей фамилии в тексты, написанные не мной.

        Если у Вас есть вопросы - задавайте. Сейчас тороплюсь отправить. Сообщите более точный адрес /ТХ - Texas?/ и номер телефона. Желаю успехов.

 

                                                                                   Искренне Ваш  А. Вольпин
 

 

        Хорошо, что получил это письмо. Таким образом, исправляется еще одна погрешность данной антологии: легендарный Есенин-Вольпин — превращается в реального Вольпина. И не в фамилии дело. А в характере.

        Как мог такой человек, сын, не знаю, как это по русски, of an eccentric poet, выжить, сохраниться, пройдя эти лагеря, дурдома, ссылки - вероятно, по антиподии характера, по сравнению с отцовским. И Солженицын выжил. Тоже математик. Похоже, что математический, рациональный склад ума помогает в ситуациях безумных. Я от армии прятался в сумасшедшем доме, по Гашеку, а вот мой друг, шизоидно—гениальный математик Dr. Watson - сам пошел в армию, ибо мог идиотически-рациональной системе армейской службы - противопоставить свою, еще более безумную, но и более стройную. Математика - мать наук, но и искусств тоже. Бах и Лобачевский - пересекаются. Когда-то мы с Григорием Лукьяновичем Ковалевым ставили 33-хоборотную пластинку Баха на 78. Гармония не менялась. Начинали звучать хрустальные колокольчики. А вот рязанский хор в той же ситуации превращался в свиноферму.

        Поэтому и ставлю я пластинку с авторской речью Вольпина, это письмо, чтоб уравновесить весь бред интуитивный, что я нагородил в своих предисловиях.

 

        Кроме того, не хочу оставлять письма господину NN, зав. архивом. Я их лучше сам напечатаю.

        Тем более, что авторское письмо - это тоже литературный факт.

        А Алик Вольпин сам меня об этом просил.
 
   

 

КРОКОДИЛ В ЗООПАРКЕ
/о Есенине-Вольпине/

 

        Есенин-Вольпин - фигура легендарная. И никак не потому, что отец его был Сергеем Есениным, скорее, напротив. Отношение к поэту Есенину он имел примерно такое же, как поэт Роальд Мандельштам - к Осипу /о Юрии я просто умалчиваю/. Сын знаменитости, либо однофамилец - хорошего в этом мало. Много я видел сыновей. Сын Александра Прокофьева помер, опохмелившись жидкостью для ращения волос, сын Николая Брауна поступил в фашисты, за что посадили, сын Александра Фадеева застрелился, сын Льва Успенского /мой крестный брат/ работает мясником, а другой утоп, но это всё сыновья советских писателей. Сыновья же людей приличных /в особенности, талантливых/ так не кончают. Сын композитора Прокофьева, Олег Прокофьев, великолепный художник и к тому же, поэт /будет представлен далее/. Говоря же о сыне Гумилева и Ахматовой, надобно отметить, что он выдающийся историк, хотя кандидатские и докторские ему пришлось защищать в промежутках между арестами. Имя отца и было их причиной.

        Кто-то писал, что сын Цицерона был запойным пьяницей, сыновья /и дочери/ Виктора Гюго умерли в сумасшедшем доме, и т.д.  Есенин-Вольпин был и в тюрьме, и в лагере, и в сумасшедшем доме. Судя по стихам и по рассказам друзей, и он выпивал /и выпивает?/. Но это не помешало ему быть математиком, философом и, помимо всего, поэтом. Сейчас в сумдомах сидит больше здоровых людей, чем больных. Я тоже там был. И Бродский. И Буковский. И Плющ. И Горбаневская. Но Есенин-Вольпин попал раньше всех. Потом Караганда. Потом Америка.

        Как рассказывала мне жена Туммермана, на Толстовской ферме он не пришелся . Графини не любят поэтов. По характеру он - полная противоположность отцу. Тихий и застенчивый. Отец жалел собак, сын - крокодилов. Помимо раннего текста "Крокодил в зоопарке", у него еще есть поэма о крокодилах в Нью-Йорке, которых богатые бездельники, по вырастании, спускают в канализационную систему, чтоб избавиться от надоевших "pets" /так в Америке называют всякую ручную живность/. Крокодил плачет в канализационной трубе! Это пострашнее, чем "покатились глаза собачьи / золотыми звездами в снег". Снег, все-таки, а не фекалий. Но ведь и Россия Есенина и Есенина-Вольпина - вещи разные. Сын это почувствовал в полную меру. В этом он предвосхитил "барачную школу". Если еще "Болотный дед" мог бы быть написан и отцом, то уже первый же текст "По углам заснули мухи..." принадлежит к явно другой эстетике. Датируется он 1941 годом, годом смерти /?/ Алика Ривина. С 1951 года Есенин-Вольпин, по собственному признанию, "почти не занимался поэзией". Но его творчество - звено между загубленными поэтами 30-х годов и возродившимися - 50-х.

 

        Тексты поэта приводятся по книге "Весенний лист", вышедшей в 1961 году в Нью-Йорке /"A Leaf of Spring" by Aleksander Sergeyevich Yesenin-Volpin, Frederick A. Praeger, Publisher, New York/.
 
   

 

 

ЕСЕНИН, ПЕРВЫЙ ДИССИДЕНТ 

 

        Речь пойдет о Есенине-Вольпине, как его описывает Владимир Буковский в своих мемуарах "И возвращается ветер..." /если не вру/, о стихах его папеньки, о КГБ и свободе, о памятнике Маяковскому, о Гинзбурге и еще о многих вещах, которых я не знаю.

        Мемуары Буковского мне мало помогли. И писать-то Володя не умеет, и рассказывает, в основном, о слежках, драках и погонях, а не о поэзии. Но с него не спросишь. Диссидент.

        Трудно восстанавливать, я не Кювье, события немаловажные, свидетелем коих я не был - по косточкам, по штрихам.

        До Ленинграда больше доходили слухи. Посадили кого-то у памятника Маяковскому. Есенин-Вольпин опять в дурдоме. Галансков умер, В газетах ведь об этом не сообщают, а если и сообщают - то в фельетонах. И в газетах - московских, скажем, там, "Вечерняя Москва" или "Московский комсомолец". Мы же читаем "Смену" и "Вечерний Ленинград", да и те мало, кто сохранял. Надеюсь, в последнем, 5-м томе, удастся восстановить ряд этих знаменательных публикаций. 

        А пока - слухи. И факты.

 

        Из Буковского я выяснил, что Александр Есенин-Вольпин был "законник". О поэзии его Володя ничего не пишет, и даже не цитирует. Меня же интересует, в основном, поэзия. Послал письмо самому Есенину-Вольпину. Не отвечает.

        Хорошая была идея устроить чтения стихов у памятника Маяковскому. Пострадал за нее Юрий Галансков. Хотя пересажали многих. Но Маяковский, не как символ "истеблишмента", а как символ - бунта, много значил для моего поколения. Через него мы ознакомились с пропавшим футуризмом. Ведь первый том-то - все-таки вынуждены были издать! Хоть и очень он не соответствовал предпоследним. И, естественно, символом поколения стал не Пушкин /"Боже, царя храни!"/, а бунтарь Маяковский. Чтения сначала приняли на ура — комсомол был молод, но вскоре уже зрелые дяди заподозрили - и начались повязы. Где-то, именно в середине 60-х, назревшая поэзия стала реальной угрозой статусу кво. А сохранить его надо было во что бы то ни стало. Полетели головы, Бродский, Галансков, Горбаневская... Сажали по причинам разным, но причина была одна: в советском обществе поэзия - инакомыслие. Орвэлл.

        Есенин-Вольпин появился слишком рано. Когда появляться было еще нельзя. И к 60-м годам он пришел с солидным "файл", как говорят американцы. А по-русски "досье". Будь он тихим математиком, сидел бы он тихо и не вздрагивая, как, скажем, Сол. До поры, до времени. Но он был поэт.

        Свобода ему снилась. И не вдаваясь в литературные оценки его произведений /все-таки, он больше математик, чем поэт. Как и Солженицын, скажем/, попытаемся проследить его роль. Стихи-то у него датируются еще 40-50-ми, а вот поэтическая /или стоит назвать ее "диссидентская"?/ активность - датируется 60-ми. Вместе с Галансковым.

        Опять попал из огня, да в полымя. Такие люди, возникающие ко времени для других, несут в себе заряд не, скажем, литературный, а - общественный. Тарсис, например. Ну, что - Тарсис? Вполне - по стилю - советский писатель, как и Максимов, или тоже Солженицын, например, но оказался - барабанщиком, горнистом.

        Есенин же Вольпин - нестандартен и стихами. Это роднит его и с покойным сюрреалистом Аликом Ривиным, и - с барачной школой 50-х. Есенин-Вольпин - то "недостающее звено", которого мы тщетно ищем, чтобы определить нашу преемственность.

 

 

2

 

        Сергей Есенин - другое дело. Если и был он символом - то лишь в середине-конце 50-х, в период его истэблиширования. Но уже в 60-е он прочно был взят на вооружение клубом "Россия", юными немытыми славяно/свино-/филами и "Молодой Гвардией".

        Я, который вырос на Есенине /но тогда я глотал все подряд/, с 60-х годов уже слышать не мог его фамилию. Потрудились над ним знатно. После Асадова он стал, почитай, самый популярный поэт.

Есенинствовавшие Виктор Максимов и Сергей Макаров, оба 1941 года рождения, уже "учленились" в Союзе, пьют и дебоширят на уровне своего литературного кумира. Только без его таланта. Печатают, однако.

 

        Поют Есенина. Поют и перепевают.

        У Ильи Левина на обыске 25 декабря 1975 года, среди прочей криминальной литературы, был отобран текст следующего описания:

        "Стандартный лист бумаги с машинописным текстом, который начинается со слов: "Ты жива еще..." и заканчивающийся словами: "... Большого Дома силуэт." /из выкраденного протокола/.

        А я уж и забыл про эту мулю. Братику моей супруги, есенинствовавшему, переписал я слова Сергея Александровича, несколько поправив и осовременив:

 
Ты жива еще, моя старушка? 
Жив и я, привет тебе, привет! 
Нынче бьют по воробьям из пушки, 
Словно каждый воробей - поэт.

Я по-прежнему такой же нежный, 
И мечтаю только лишь о том, 
Чтоб меня наш вождь, товарищ Брежнев, 
Не сажал в проклятый желтый дом.

Я вернусь, когда расправит ветви 
По весеннему наш старый сад, 
И меня не шлепнут на рассвете 
Ровно тридцать восемь лет назад.  /1975 г./

 

И кончалось:

 

...........................................................

Впереди - тюремная ограда 
И Большого Дома силуэт.

 

Целиком текста не помню, справляйтесь в КГБ, да и за точность цитированного Есенина не ручаюсь /см. в собрании сочинений оного/, да и не в этом дело.

 

        Странным оказалось другое: Есенина-Вольпина я тогда не читал, точнее, о нем не думал, но "осовременивание" текста получилось как-то автоматически. Вероятно, потому, что "желтый дом", "тюрьма", "решетки" - стали непременным атрибутом современной поэзии. И когда " позднее, уже здесь, я прочел биографию сына великого русского поэта, оказалось, что решетки - это недостающее звено.

 


см. также: Константин К. Кузьминский. "Шатуновский и Есенин-Вольпин (не считая остальных), романс на два голоса"


 
   

- - -

По углам заснули мухи, 
Жадно жрут их пауки;
Чинят кислые старухи 
Пропотевшие носки;
Головой тряся плешивой, 
Одноглазая в очках 
Поднимает спор крикливый 
О тринадцати рублях. 
Говорит, как ведьма злая:
"Всякий воровать горазд!" 
Ей в ответ твердит другая, 
Что ни чорта не отдаст 
/Черный плат надет на стерве;
Весь в морщинах, рот обвис;
То ли сопли, то ли черви 
По морщинам полились.../. 
... Мальчик спит под образами;
Ничего не знает он, 
И закрытыми глазами 
Точно в книгу смотрит в сон. 
... Одноглазые злодейки 
Будто штопают носки, 
А в углах - четыре змейки 
Засыпают от тоски, 
А снаружи - холод лютый, 
И проходят стороной 
Полулюди, полуспруты, 
Все ломая за собой... 
... Пожалели б хоть младенца, 
Не кричите: он ведь спит! -
Так, сморкаясь в полотенце, 
Пелагея говорит. 
И, к перстам прижатым пальцем 
Перекрещивает плоть... 
"Всем нам, грешникам-страдальцам, 
Двери в рай открой, Господь!" 
... Полотер огромной ложкой 
Набивает рот пшеном, 
И компания с гармошкой
Веселится под окном, 
И на души всем страдальцам 
Горько капает уют, 
И дрожит под одеяльцем 
Полумальчик-полуспрут.

 

                         Москва,

                         7/1-1941.
 
 

 

 

 

                     В ЗООПАРКЕ

 

В Зоопарке, прославленном грозными львами, 
Плакал в низенькой клетке живой крокодил. 
Надоело ему в его маленькой яме 
Вспоминать пирамиды, Египет и Нил. 
И увидев меня, пригвожденного к раме, 
Он ко мне захотел и дополз до стекла, -
Но сорвался и больно ушибся глазами 
О неровные, скользкие стены угла. 
... Испугался, беспомощно дрогнул щеками, 
Задрожал, заскулил и исчез под водой... 
Я ж слегка побледнел и закрылся руками 
И, не помня дороги, вернулся домой. 
... Солнце радужно пело, играя лучами, 
И меня увлекало игрою своей. 
- И решил я заделать окно кирпичами, -
Но распался кирпич от оживших лучей, -
И, как прежде с Землей, я порвал с Небесами, 
Но решил уж не мстить, а спокойно заснул. 
И увидел: разбитый с больными глазами 
Задрожал, заскулил и в воде утонул... 
... Над домами взыграло вечернее пламя, -
А когда, наконец, поглотила их мгла, -
Я проснулся и долго стучался глазами 
О холодные, жесткие стены угла...

 

                                                4/II-1941
 
 

 

 

 

                   МОРФИН

 

... Опустошен я, ждет меня больница. 
В ее стенах безумный не один. 
Несвязных мыслей злая вереница 
Со мной всегда, до старческих седин. 
Моя душа - печальная гробница, 
В ней похоронен дивный исполин -
Я не могу, как юноша, дивиться 
На красоту неведомых глубин... 
... Сегодня обновленья жду - от шприца! 
Спасенья жду - и не на день один! 
Счастливых грез шальная вереница 
Не уходи, останься до седин... 
... И вот в крови бежит струя морфина, 
Я вижу стаи синекрылых птиц... 
Мои глаза, как в бурю бригантина, 
За ними вслед несутся из глазниц... 
Паркетный пол дрожит как паутина. 
Я слышу грохот... боги пали ниц! 
Я - царь вселенной!... Мне приятно, Инна, 
Мне так приятно, словно в сердце - шприц!

 

                                                5/VII-1944.
 

 

 

 
 

             ПОЛНОЛУНИЕ

 

В стекле зеркал каменеют лица, 
В холодной луже как труп луна;
В такую ночь никому не спится, 
Ведь полнолуние - не время сна! ... 
Синеют лица, мелькают платья, 
Неровный голос поет стихи, 
Супруги молча ползут в объятья, 
К невестам тянутся женихи, 
Друг другу губы несут заразу, 
И всюду, всюду блестит луна... 
И без конца повторяют фразу:
"Я буду, буду тебе верна"... 
Какой-то дурень одну и ту же 
Мильонный раз теребит струну... 
О как хотел бы я видеть в луже 
Не отраженье - саму луну! 
... Она смотрела в твое оконце, 
Ты выбегала на резкий свист;
Она была нам нужней, чем солнце, 
Нас было двое; был каждый чист;
Я был в беспамятстве. Ты играла. 
Я жизнь и волю вложил в игру. 
... Пчела, ужалив, теряет жало 
И умирает... И я умру...

 

                                   6/Х-1944.
 
 

 

 

 

- - -

 

Лежит неубранный солдат
В канаве у дороги,
Как деревянные торчат
Его босые ноги.
Лежит, как вымокшая жердь,
Он в луже лиловатой...
... Во что вы превратили смерть,
Жестокие солдаты!
... Стремглав за тридевять земель
Толпой несутся кони;
Но и за тридцать верст отсель
Коней мутит от вони,
Гниет под мертвыми земля,
Сырые камни алы,
И всех не сложат в штабеля
Иных съедят шакалы...
... Я вспомнил светлый детский страх.
В тиши лампады меркли. 
Лежала девочка в цветах
Среди высокой церкви...
И все стояли у крыльца
И ждали отпеванья, -
А я смотрел как у лица
Менялись очертанья,
Как будто сердце умерло,
А ткань еще боролась...
И терпеливо и тепло
Запел протяжный голос,
И тихо в ней светила смерть,
Как темный блеск агата...
... В гнилой воде лежит как жердь
Разутый труп солдата...

 

                                     20/1-1945
 
 

 

 

 

                    ФРОНДА

 

Нам было пресно - петь псалмы на воле 
И лить елей, порядку не вредя, -
И стыдно жить, гнилой урок твердя 
В наш гнусный век о прежнем произволе. 
И мы смеялись, как мальчишки в школе, -
А славящим всемирного вождя 
Мы вторили, забавным находя:
- Хвала, хвала великому Лойоле!
... И вот мы доигрались: мы в тюрьме...
Крепки ли мы? Что нам грозит? В уме
Мелькают безнадежные догадки...
... Мы запирались в солнечные дни
Для самой беспокойной болтовни...
... Какая глупость - фронда без рогатки!

 

Ленинград, 
Тюрьма №2

/Псих. больница/. 
7/ХI-1949

 

 

 

 

 

                              ВОРОН

 

        Как-то ночью, в час террора, я читал впервые Мора, 
Чтоб Утопии незнанье мне не ставили в укор. 
В скучном, длинном описанье я искал упоминанья 
Об арестах за блужданье в той стране, не знавшей ссор -
Потому что для блужданья никаких не надо ссор. 
Но глубок ли Томас Мор?

 

        ... Я вникал в уклад народа, в чьей стране мерзка свобода... 
Вдруг как будто постучали... Кто так поздно? Что за вздор! 
И в сомненьи и в печали я шептал: "То друг едва ли,
Всех друзей давно услали... Хорошо бы просто вор! 
И, в восторге от надежды, я сказал: Войдите, вор! 
Кто-то каркнул: Nevermore!

 

        ... Все я понял. Ну, конечно, старый Ворон! И поспешно 
Я открыл окно - и вот он, статный ворон давних пор! 
Он кудахнул в нетерпенье, озирая помещенье... 
Я сказал тогда в смущенье: Что ж, присядьте на ковер;
В этом доме нет Паллады, так что сядьте на ковер -
Вот ковер, and nothing more!

 

        И нелепо и понуро он уселся, словно кура... 
Но потом нашлась Паллада - да, велик мой книжный сор! 
И взлетел и снова сел он - черный, как из смоли сделан, 
Он глядел, как сонный демон, тыча клювом в титул "Мор", 
Но внезапно оживился, стукнул клювом в титул "Мор" 
И промолвил: Nevermore!

 

        ... Я подпрыгнул. О, Плутонец! Молчаливый как тевтонец! 
Ты взлетел, взглянул - и сразу, тонкий, едкий приговор! 
Ты - мудрец, не корчи мину, - но открой хоть половину:
Как пройти в твою пучину? Потому что с давних пор
Я боюсь другой пучины в царстве, грязном с давних пор...
Каркнул Ворон: Nevermore!

 

        - Ворон, Ворон! Вся планета ждет солдата, не поэта -
Вам в Плутонии, пожалуй, непонятен наш раздор! 
О, какой грядущий гений об эпохе наших рвений
Сочинит венец творений, зло используя фольклор -
И, пожалуй, первым делом нами созданный фольклор! 
Каркнул Ворон: Nevermore!

 

        - О Пророк, не просто птица! В нетерпенье есть граница, 
И тогда берут Вольтера - или бомбу и топор. 
Мы бледнели от позора - так, пускай не слишком скоро, 
Ведь у нас разгар террора, - но придет ли Термидор? 
... Пал Дантон и Робеспьера поразил же Термидор! 
Каркнул Ворон: Nevermore!

 

        - О Пророк, не просто птица! Есть ли ныне заграница, 
Где свободный об искусстве не опасен разговор? 
Если есть, то добегу ли я в тот край, не встретив пули? 
В Нидерландах ли, в Перу ли я решил бы старый спор -
Романтизма с реализмом до сих пор не кончен спор! 
Каркнул Ворон: Nevermore!

 

        "Никогда!" - сказала птица... За морями заграница... 
... Тут вломились два солдата, сонный дворник и майор... 
Перед ними я не шаркнул, одному в лицо лишь харкнул, -
Но зато как просто гаркнул черный ворон: Nevermore! 
И вожу, вожу я тачку, повторяя: Nevermore... 
Не подняться... Nevermore!

 

                                                                        21/2-1948

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2005

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 1 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга