К "Заумной гниге" Крученых, кажется, пришил пуговицу от кальсон. Книга
требует - капиталовложений. Печатать ее можно на оборотной стороне обоев /"Садок
судей"/, можно кириллицей /"Аллилуйя" Нарбута/, можно от руки /"Бубен" Божидара/,
можно валять корявым шрифтом по газете /"Гауш Чаба" Степановой/, можно, наконец,
купить мимеограф и превратиться в позднего Крученыха. Все можно.
Но когда книга становится - книгой?
"Попалось несколько рукописей в форме книжек, возможно печатных, а не
рукописных, а один длинный и узкий листок представлял отрезок листа какой-то
пальмы, исписанный по-санскритски." /Обручев/.
"КНИГА, ж. сшитые въ одинъ переплетъ листы бумаги, или пергамента." /Даль/
"КНИГА, ж. 1. Произведение печати в виде сброшюрованных, переплетенных
листов бумаги с каким-л. текстом." /Ожегов/
Определению Ожегова книга Юрия Галецкого /200 листов черной бумаги в черном
же переплете, собственность В.И.Эрля, тираж - 1 экз./ не соответствует. Зато
соответствует Далю. Галецкий, правда, испортил эту книгу, поставив впоследствии
свои инициалы белым на последнем листе. В.В.Стерлигов же, покойный, одобрительно
отзывался об этой книге, называя ее "самым современным произведением эпохи". Ему
ли, ученику Малевича, не знать!
Меня уже не занимает вопрос: почему почти каждый писатель желает, чтобы его
книга выглядела "по другому". Кому ж охота походить на!
И все эти бесконечные поиски в оформлении и решении книги - тоже знакомы.
Толстый делает раскладушки-концепты /см. 3-й том/, какие имелись у меня в
детстве. В детстве у меня имелась и тряпичная книга! А здесь их делают из
пластика, что "гигиеничней". По молодости и во вдохновении, проделывал я такие
фокусы: с закрытыми глазами, наощупь по странице, и по запаху - определял год
издания книги. Ошибался разве в 19-м веке лет на 10. Говорят, что деньги не
пахнут. А нюхали вы их когда-нибудь? Они имеют очень характерный, и, я бы
сказал, приятный запах, особенно старые. Только нюхать мне их не часто
приходится. То же и книги. От тонкого аромата старых изданий /чем старее, тем
тоньше/ - до вонючего клея советских. /Клей делают из гнилых копыт, рогов и
прочих отходов, отчего к фабрике этой подойти невозможно, работают там, как и на
мыловаренной, одни приезжие, за прописку/. Помимо: ужасно пахнут газеты, причем,
почему-то, только советские. Жена мне каждый понедельник университетскую
приносит /там программа теле/, и ничего, а стоит Джону Болту заявиться с пачкой
"Известий" - и не продохнешь! Это не политический выпад, а просто эстетический
факт. Понюхайте!
Стало быть, бумага. Бумагу можно взять разную, но трудно переплетать. Да и
меценатов, я уже говорил, в наше время нету. За типографии не говоря. Мой роман,
"Хотэль цум Тюркен", требует - минимум - дюжины различных шрифтов, а где их
взять /я уж не говорю, где взять издателя?/. Сделал тут коллажами свою книжку
"Китобои". Веселенькая такая, в духе Лебедева, Джон в восторге, Стюарт кричит:
"Издавать!", а я прикидываю: помимо трех цветов /черный, красный, синий/, я там
еще и дерево использую, и металл, и ленту магнитофонную - из зубочисток палубу
выстлал, боцману дал в руки железный багор /думал, даже, сделать его из стальной
пружины, чтоб, как страницу повернешь - распрямлялся, да даже к лучшему: глаз
дитенок не выколет/ а осьминога заделал магнитофонной лентой. Веревочки еще:
трап там, да трос, которым утопленника тащут. Как издашь?
Кстати, как заметила жена - "Новое русское слово" тоже изрядно воняет - я
всегда скандалы закатываю, когда она его читает. И это не от возраста редактора,
и не специфический запах сотрудников - а просто, попахивает. Краска там, что ли,
или клей в России закупают - а только американские газеты не пахнут ни чем, по
сравнению.
Кстати, а вот борзые - не пахнут ни чем, или - парным молочком, как ребенок.
Имею опыт. Борзая тут рядом с машинкой лежит, нуссберговская.
Книга, книга... Все друзья мои рвутся увидеть книгу /свою, разумеется/.
Кроме Молота. Но Молот мудрец. Недаром он Беккета переводит. То-есть, то-то и
есть, что ДАРОМ: в России и мечтать об издании его было нечего, а здесь - а кому
он нужен, по русски? Пишу это размышление - чтоб самому понять: а зачем же,
все-таки, книга? У писателя, да и любого художника тож - два момента есть: ДО,
ВО ВРЕМЯ и ПОСЛЕ. И все это очень напоминает сексуальный процесс, и прекрасно
описано тем же Молотом в тексте "Женщины любят гимны". Томление - до,
лихорадочность - в, и желание похвастаться - после.
Хлебников что-то писал на песке. Это "что-то" так и осталось неведомым, как
и сгоревшие листы 2-й части "Мертвых душ" Гоголя. Кафка был мелким мерзавцем: не
решаясь сжечь сам - поручил это другу. Друг же, понятно, не сжег. Жена же
Гогена, не будучи испорчена цивилизацией, свято исполнила последнюю волю мужа.
Может, лучше бы, все-таки, Кафку сожгли? Я его не люблю.
То-есть, возвращается ветер на круги своя: что есть книга? И нужна ли она?
Библию, явно, никто из нас, нынешних, не напишет. Так зачем же писать? В
приводимом в конце сего тома текстике-концептушке "Поэзия русского рассеяния",
посвященном Эдику Штейну /и ряду других/, упомянуто сотни две авторов. Схоже -
круто - со списком Союза писателей: ДВУХ-ТРЕХ знают. Остальные же - пишут.
В антологии этой - изрядно имен безымянных. Но они - ГОВОРЯТ. Говорят - от
меня - за себя. И за всех. За эпоху. Это вроде "ГУЛАГА", где авторский голос -
явился цементом лишь возгласов многих, Но об этом особо.
Как сказал Молот: "Писать нужно то, что не сможешь нигде прочитать." Я и
пишу. Потому что НИГДЕ прочитать не могу про всех этих поэтов. И не справки их
биографические, справки в ЖАКТе выдают, и даже не "биографию духа" - она в их
стихах, а - память, воспоминания. Геродотствую, несторианствую. Почему про
поэтов? Потому что художников знал я немногих. Ну, десятка там два, половина из
них никудышных. Драматургов - не знал Понизовского. Знал лишь Геру Григорьева.
Но о нем есть в "Сайгоне". Музыкантов - ну, Тищенку там, или Клячкина. И актеров
не знал /исключая чтецов/. Двух-трех скульпторов. Архитекторов Телова, Товбина,
Севу Титова - ну, построил Егорий там лестницу, или Товбин свой дом - не о нем
говорить же? Говорили о Гауди. Казакове-Баженове тож. Знал хирургов, ментов,
итээров, бичей, проституток, профессорш, работников Смольного, горстку
писателей, двух-трех крестьян, горняков, одесситов, ментов /повторяюсь уже, но и
знал их - немало!/, спекулянтов, таксеров, боксеров, но больше - поэтов.
Потому и пишу. А вот книги их, книги... У Охапкина 8 их только! Только - кто
их издаст? Не на Западе. Хочется, как Дягилев или Рябушинский, издать "Золотое
руно", попечатать сборнички на обоях, сделать "Железную книгу" /"Глиняная" - уже
есть, у любимца моего, Сулейменова/, наконец, и себя бы издать.
Говорим тут за книгу. А о чем говорить? 2-3 изданы. Их и судить?
Предложил вот Шемякину оформить и издать "Зачем я это сделала?" 20 лет
собирал. Набрал, перепечатал и скомпановал. Послал в феврале. Не дошла до
Парижа. Утонула в Атлантике? Обозлился на Мишу: молчит. Позвонил вот неделю
назад: и в глаза манускрипта не видел! Ну что тут поделаешь? Откопировал копию,
выслал. Теперь опять ждать.
Ждут поэты, прозаики, Виньковецкая Динка, Анри Волохонский, жду я.
А читатель не ждет. Он берет, что дают. Дают 6 томов баснописца Максимова -
их читает. Дадут Бабаевского - тоже. Плюются потом, но не ждут. Ждет поэт. А
чего там он ждет? Я дождался вот, 1-го тома. 40 лет - 1-й том. А потом остальное
/если время останется/.
А хотелось бы - книгу. Как у Бруя, красивую чтобы. EX ADVERSO.
