МЕТАЛИТЕРАТУРА



 

"Четырехстопный ямб мне надоел.

Им пишет всякий."
 

        Каждый большой поэт хочет построить свой "Домик в Коломне". Трансформация и реформация литературного наследства, наряду с поисками нового - явление заурядное.
        Это я начал писать об Анри Волохонском, его "Ручном льве". А продолжу - о Бурихине. Сейчас вот взял, изданный Глезером, его сборничек. Писательница, критик и т.п., жена Глезера, "редактор М/айя/ Муравник", пишет:
        "Бурихин начал с культурного переосмысления всей предыдущей ему поэзии, зачастую путем ее передразнивания /цикл "Опыты соединения стихов посредством стихов"/. Затем стихи его приходят ко все большей простоте."
        Не один Бурихин, положим, а вся "металитература". От "Элегии" Введенского /см. исследование на эту тему Ильи Левина, он мне и излагал, и термин этот я у него позаимствовал/ до того же "Льва" Волохонского, а в 1-м томе - Худякова.
        Поэтому и ставлю Бурихина на стыке "введенскианцев" и "ахматовцев". Ибо близок туда и туда.
 

        О нем говорит Марамзин /в "Аполлоне-77"/:
 

        "Бурихин Игорь Николаевич, ленинградец, 32 года, до последнего времени жил в стороне от шумной братии ленинградских поэтов, даже неутомимый собиратель Кузьминский на него не набрел."
        Марамзин врет, как всегда. Весь последний предотъездный год /74-75/ Бурихин ошивался у меня в доме, но по милоте и скромности, стихами никого не терзал. Говорили с ним за театр. В остальном Марамзин не врет, поскольку цитирует самого Бурихина:
        "Стихи всегда писал, как сам признавался, "не всерьез и не в шутку, по некоему побуждению, скажем, с голоса. Последнее обстоятельство и фиксируется в том, что фамилию свою я ставлю всегда после года и месяца. Это не графоманический изыск, это психологический порог, к голосу я всегда относился с должным соподчинением" /из письма/. Не с того ли это голоса, о котором писал А.К.Толстой, тоже в письме, говоря "про стихи, витающие в воздухе", а работа поэта состоит в том, чтобы "их ухватить за один волос" и "привлечь их из первобытного мира в наш мир" /письмо к С.А.Миллер, 6 окт. 1856/. Тогда голос, диктующий Бурихину, наполнен воспоминаниями о стихах, уже привлеченных в нашу культуру. Однако исходный образ этих стихов все еще проглядывает "из первобытного мира", и предыдущие культурные остатки являются тем волоском, за который извлекается все стихотворение. "Опыты соединения стихов посредством стихов" - этот подзаголовок, что ли, а верней определения жанра - хотя и перекликается с названием знамен" книги Константина Вагинова, но очень точно определяет метод Бурихина. Это снова не изыск, а точное, почти инженерное определение. /Забыл, в какой шараге Володя работал, но что инженер - это точно. - ККК/
        Стихи полны скрытых цитат. Некоторые сразу вспыхивают узнаванием /"И Пушкин пламень голубой"/, другие знакомы не всем /"сказалом Блок" см. "Горбунов и Горчаков" Бродского/. Третьи мы не можем узнать вообще, возможно, это и не цитаты, но настойчивый дух предыдущей культуры, которой Бурихин наполнен по горло. Однако все это мало общего имеет с аллюзией, с ироническим снижением засевших в сознании стиховых парафраз. Мне кажется, что тут проявляется неудовлетворенность культурной практикой, которая лишь изредка, лишь фразой, словом прикасалась к Истине, а огромные мощности уходили на приличные времени одежды оформления. Бурихину желается пересоздать культуру наново, в ее же русле, купаясь в ее же эстетике, но с большим сгущением, с большей заботой об Истине - и пользуясь не только русской традицией, но также иноязычной /как минимум, немецкой, чьи стихи и ритмы он знает по образованию/. И это тоже позволяет ждать от Бурихина многого, хотя он в начале своего пути. В сущности, самые большие русские поэты всегда черпали из поэзии мировой."
 

        Никогда не любил Клейста и Новалиса /последнего любила моя бывшая жена/, а потому не мог и полюбить Бурихина. Тем же и другим - занимался Бурихин.
        В отношении же перифраза классического - а ВЕСЬ Кондратов? А "Товарищ, верь..." Всеволода Некрасова? И как насчет "Шипенье пениса в бокалах" из книги "Алые penisa" /см. в 5-м томе, как и "Вишневый зад"/. Игры с классикой, всерьез или не всерьез - явление довольно обычное, с чего я и начал. Тот же Сатуновский /"В чем смысл Поэзии" - стр. 327 1-го тома/, где "все цитаты - и верные, и перевранные - из П.А." /Читай - Пушкина Александра/. Так что Бурихин не одинок. И вообще - все это велосипеды. Которые на дому. Я вот писал, писал свое "говорение на языках" /см./, а до меня это - и блестяще! - сделал Кондратов. А я ж Кондратова - только тут прочитал. Как, впрочем, и Бурихина /в чем Марамзин - прав/. И все мы, в результате, варясь в одной кастрюле - пахнем по-разному. Иногда, впрочем - Бродским, который, как чеснок, все забивает.
        У Бурихина, по счастью, этого не случилось. Запах тонкий и особый. Методом близок к - выше уже упоминавшимся, стилем и языком - к последующим.
 

        Вообще, если говорить всерьез, то - свежая струя немецкой поэтики /и не только Ганса Магнуса Энценсбергера, как на Эрля, а попроще, и поклассичней/ - нам никак не помешает, как не помешала и английская метафизика Бродского. Тут я даю все карты в руки Бурихину. Чем и хорош.
 

        Бурихина я исправно читал все, публиковавшееся на Западе /"На Западе печатался во всех основных журналах: в "Континенте", "Вестнике РСХД", "Гранях", "Время и мы" - М.Муравник. Добавим "Эхо"/, но из сборника-цикла "Мой дом слово" я, пожалуй, взял бы один текст, с эпиграфом из Лимонова-Новалиса, а остальные - перенес бы в следующий раздел, по авторству. Игорь сам знает, куда.
 

        А привожу я его, прямо по "Аполлону", поскольку вычислить находящегося в Париже автора не могу, совершенно блестящим текстом "КОНЬ РЕК". /1974/
 

        И будя пока.

 

 


 

 

Из АПОЛЛОНА-77
 

КОНЬ РЕК
 

опыты соединения стихов

посредством стихов
 

 

Спаси меня, Боже, ибо води.
 

 

1.
 

        Идет последняя война.

Коня не будет и не нужно.

Простившись далеко не с каждым,

в места далекие не столь

летит душа, вдохнувши смерть.

Сказал пророк.
 

 

 

        Все так, как сказано.Лишь скучно

чертям да ангелам. Все реже

деревья в каменном лесу.

Но транспорт делается ближе,

его уж на плечах несу.

Вот он, обрушиваясь, режет

и вяжет в снопы трупы. Скрежет

не восстанавливает слух.

Ответил я.
        Весь в мыслях я летел,

обозревая разные реки

суть речи. Я хотел

постичь вообще язык земного шара.

Раздался зов. Окрестность задрожала,

зевнула, пенясь.

Инопланетного кинжала

сверкнувший, очевидно, пенис
напомнил мне, что без труда

не взять и рыбу из потопа.
 

 

2.
 

 

        Я был ягайлов и ядвиг

конем Пржевальского. Мой топот

смущал любовников не раз -

на россиянке также росса,

обутой уж на ногу босу,

поставленной, чтоб не погас

моченый, в яблоках Пегас.
 

        К Земле, что реками покрыта,

я приложил теперь копыто.

Штампующее мумие

копыто чуткое мое!

И вот я обращаюсь в слух

и в Лету буух...
 

        Приснилась рифма скверная: бурихин -

Бухарин.
 

 

3.

 

 

        Окончим жить.

Теперь покой нам снится.

Пора, мой друг. Сказалом Блок

махнул небрежно.

Посчитаем покойников.
 

 

 

 

        От месяца Ая до недель Играй в овра

целый год у нас страда.
И там двойник мой после драки

все машет грубыми стихами,

раз нет без отдыха труда.

А Мандельштам обтачивает камень,

чтоб перстень не достался никому.

А Хлебников уже к нему

подталкивает новый камень,

который, обрываясь, снова

всем, кто разбросан на холме,

кого и не упомнить мне,

влагает в рот обломок Слова.
        Бесчинствует водоворот

у основанья водопада.

Его подтачивает крот.

Державин русского парада

и Ломоносов о Парнас

уже не утешает нас...
 

        Там Сологуб сидел меж пусторослей

порочный старец - не жил он один.

А Кузьмина в Вергилии я выбрал.
 

 

4.
 

 

        Стерев случайные черты,

мы остаемся со скелетом.

В такую ночь мне жаль людей.

Сказал пророк.

И хочется, гремя костьми,

бежать за босоножкой Сологуба,

да органы тобосской безопасности

не пускают.
        Пора, мой друг, светает.

И ты засел за Кристофера Марксов.

А Дульсинея, окрутившись шарфом,

влачилась по шоссе. И буксовал
мотор новейшей марки КАПИТАЛ.

Горизонтальных всех повешенников

возница, покровитель - Ахиллес

уж волочил их вместе, полуволк,

упершись членом во всевышний облак

да в звезды врезываясь...
 

 

        Трезвость
ему судья. В упавшем зодиаке

беснуется божественный декабрь.
 

 

 

 

Так император умирает в злаке.

Петров недобр. На дне случайной фляги

Гораций Флакк.
 

 

        А Сологуб умрет от декабрита.
 

 

5.

 

 

        Золотое дно - Атлантида.

И медное сечение стиха.

Гаданье на кофейной гуще.

И Пушкин пламень голубой.
 

        Последний всадник - будущее

запорожской сечи. Лампочка

Пугача. Плюсквамперфект

стихосложенью росскому - силлабы

невероятных обещаний, меры

не знавши.
 

        Остовы обнаженные надежд - ямб

с пиррихиями, хорей
хромающий, птеродактиль -
преподаватель Гомера, слепой
Гнедич в яблоках, дольник
у Жуковского, где лишь
жабы печально резвились.
        Смущенный на воздух я вышел. И вылез

спондей, спотыкаясь об амфибрахий. Взять их,

взять за фибры их народной души. Паузник,

в который пуза уложил

прибрежных много он Петров,

чадо Хлебников,
 

 

        аи, велико да обло!

 

 

6.
 

 

        Он всадник или конь?

Он город или бог?

тот город, что оглоблю Бога

уже сломал о поворот,

чтоб в ухо всей страны Валдая,

где вечером Москва горит сережкой,

шепнуть из конского далека,
 

 

что приютит посла коней
в Остоженке, в особняке Волконского.
Спросил пророк.
 

        Монгольского в багровых струях лицо Востока,

славянскою волнуяся чертой,

огромный лоб, уменьшенный заботой,

и, испытуя вас, пронзающее око -

стоит, как образ, Время, твой,

предсказывая эпизоды:
 

        Лоб Разина резьбы Коненкова...

        Лоб Ленина работы Хлебникова...

        Ответил я.
 

 

7.
 

 

        Россия, Лорелея, лесбиянок

подводная отчизна и праматерь

космических, должно быть, обезьян.

Учителя, пророки отчужденья

труда от капитала, капитала

от государства, государства от

венца Вселенной - от эффекта фау!
 

        Дщерь Альбиона, в зеркале войны

красивые сомкнув свои туманы

над Хиросимой, отстраняет руки

мужские тех сторонников Земли,

по видимости выпуклой, но полой,

которые стоят за англо-секс

Евразии с Европой на коленях.
 

        Смеются сестры, соглядатай-гриб

лишь ускоряет языки их страсти,

пылающие в полостях любви.

Цветет туман, одна из них ногой

толкает труп художника - Моне, бишь.

Недолго остается он один,

нырнувши в море Лаптевых... Какому ж

ефрейтору, гофманианцу, жругру

выдумались они, проклятые,

ужасную забывши шутку,

болтавшуюся меж Землей и небом,

похожую на змея, но иначе

пыхтевшую?!
 

 

8.

 

 

        Его не назову.
Сошед с путей небесных, что на каждом

шагу увенчаны распутицей, рогами

интерферирующих волн, средь Леты

от рождества Ульянова в сто третьем году,

я встал конем победным над немым

и пролетарским Петербургом,

на пороге Новой Элоизы,

новой жизни, в которой

единственная еденица времени - все

то ж девическое "завтра" и

оттуда, издалека как пророк,

услышал я "советы посторонних".
 

        Кто не согласен, что Зенон не прав

и что Ахилл догонит черепаху,

раз не догнал. Еще 1/2,

1/2 ундзовайтер. Время

состоит из отдельных теперь,

из отдельных потом потерь,

из златых середин ползущего на нас,
 

 

будущего, грядущего.Что еще
сказать на "щ"?..Шум,
ящер Времени. Все
трещит и качается. Ни одно слово
не хуже другого. Земля
гудит гиперболой!.. Чем теперь
кончить, покуда Время
срезает меня, как монету
с изображеньем конского копыта.
 

 

9.

 

 

        И вижу я, планета Атлантида

шлет нам привет, мерцая. В водах ночи

уже по грудь покуда я еложу на стуле,

склоняясь под эпический ярем,

спаси меня. Боже, ибо Время Оно

дошло и до души моей!.. Но он

ответил мне и не ответил.
 

        Итак, ирония вождей

есть пафос середины. Мы живем

не в мире непосредственных вещей,

но в мире обязательных гипотез.

Таков удел строителей. Простые

фундаментальные вопросы ставит

пред нами лишь забытие. И принцип

первичности материи уже

висит на острие словес и завтра

готов перевернуться. Вот итог.
 

        Где ни остановится взгляд читателя -

только реки, речи текут

единым синим потоком.
 

 

10.
 

 

                                        Перечень кораблей.
 

        Когда судов широкий лес
садился на волны морские, на груди морские,

мы говорили: Вот он лес

корабельный, мачтовый! - Или

это Эль?
        ЭЛЬ это СЛОВО О ЭЛЬ

        ЭЛЬ это СЛОВО
        О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ. И НАШЕДШИЙ ПОДКОВУ
        тоже ЭЛЬ
 

 

        Сила ж движения, уменьшенная

площадью приложения, вдунула

в это Эль лишь легкие леле.

Но чуть волна лелеет челн

и носит ношу человека,

уже мы скажем: Это лодка.

Поскольку люди - это лодки

только на суше. И тем более

силен силовой прибор, скрытый за Эль.
 

        И только любовь судоходна!
 

 

11.
 

 

                                        В.Хлебникову
 

        И все-таки взойдет она -

песчинка пагубная смерти.

И, бездна коими полна,

звездами на большом конверте

напишут наши имена,

как слышит мальчик, сам-четверг,

Гомера новый провожатый,

как с лишним членом стюардесса

иль Карл Стюарт без головы,

но в пыльном шлеме. Так сказать -

самой войны Патрокл военнопленный!..
 

        Но полно, мне ль тягаться с ним

в безумьи, с председателем земного
когда-то шара.
Среди героев з"соушлист эмьюлейшн

я чувствую себя Терситом. И да

поможет мне язык английский птиц -

на поле брани деммерунг дер меншхайт

не дай Бог встретиться!..
 

 

12.
 

 

                                            Заключение о сладости

                                            и взаимосвязи земных
                                            имен:

 

        Отдай мне музу, Александр Великий!
Парис отдаст Елену Менелаю.
А Фебову приспешнику - жрецу,
что по колено в Лете лепокудрой,
отдаст Атрид ту Хрисеиду Хрису,
утонет пусть в дочернем отраженьи!
 

        Агамемнону Брисеиду, Андромахе

ее великого Гектора, россомахе,

а Пентесилее Патрокла, женостойкого мужепо-

                                                               добной,
богине гнев и Богу душу

отдал Пелид!
 

        Суровый Авраам

родил Исаака. Оный Исаак

подвигнул Киркегора, что родил

известный опус Или-или. Сталин,

воспользовавшись этим заголовком

для маленькой заметки, возродил

Россию из. Другой Иосиф - Бродский

родил Исаака и Авраама. Звуки

звонкого систра несутся, несутся.

В рощах томно они отдаются!
 

 

13.
 

 

                                                    Посылка:
 

        Так лаялись Ладомир с лягушонком

в обещанном болоте придорожном,

покуда я спешил домой. А память

теряла тряпки на официальном

полу в ночи умершей умывальни

в гостинице какой-то офицерской,

где девочка, смеясь из мыльной пены,

стирала тыльной стороной ладони

кровавые следы любовных ласк
 

 

и повторяла, что любовь не акт

торжественный, но умный случай, случай.

А случая не приманишь как Жучку.

И повторяла, что, должно быть, снег

спасает самок, что собаки слепы,

что впереди замужество. На это

дело крепко надеюсь я. Иначе говоря,

возьми, отдавшись!
 

 

14.
 

 

        Не бытием, так катаньем.
 

                                            СИЗИФ

 

 

 

ЭПОС ЭРОСА
/Молитвы Игоря Бурихина/
 

"эта женщина жила одним мгновеньем

мановеньем, веяньем и веком

это в кровь исполосованы колени

раскаленными губами человека
 

ТЫ ЖЕНА МОЯ, ХЛЫСТОВСКАЯ, ИСТОШНАЯ" - так писал и недописал я полжизни назад, быв влюблен в кес-ван-донгеновскую "Женщину в зеленой шляпе" в Эрмитаже /а потом - и во всех женщин этого тяжеловесного и "флегматичного - ?!" голландца/... "Тело твое просто прошу / Как просят христиане: / "Хлеб наш насущный даждь нам днесь"..." - молился - кому? - Маяковский. Древняя и темная, как жидкость из трупов - сыворотка Дорохова - молитва. Древние, как "Александрийские песни" Кузмина, как анонимные "Песни Билитис", как ПЕСНЬЮ ПЕСНЬ СОЛОМОНА - источник искуса Эмили Дикинсон. "Серафические подвески" Грузинова, книга с фаллосом на обложке /поминаемая - всеми/ Нины Хабиас, "Куприянов и Наташа" Ввведенского - как антитеза замятинскому "Рассказу о самом главном" - МАЛО?
Русло проточено - слезою скопцов и хлыстов, трясунов, духоборов - и в нем - малакией? - текут СТРАСТОТЕРПЦЫ СЕГОДНЯ:
Елена Шварц, Стратановский, Бурихин, Миронов. /И я, помаленьку, теку, убиваючи Эрос - Момусом.../
"Хоррор эротикус" Шварц /"Ковчег", №5, 1980/, педерастическое богохульство Миронова /"Эхо" - какое?/ - и четвертая книга Бурихина. Сочится, в русле веками проточенном, журчит, фонтанирует и блекочет - древний языческий Ярила, Эрос и нынешний - Секс. "О высоко, о как холодно, как неизбывно!" - словами современника, Бориса Леонидовича Куприянова. Неизбывность излившаяся - тема молитвы Бурихина.

Словами радеющей: "О кланяйтесь мне совнаркомы священник
                                                                              и шимпанза
                                 Я славнейшая всех поэтессин
                                 Шафрана Хебеб Хабиас."
                                                                       /1912/:
                                                                                  "Господи прийми бесплатно

                                                                                   Вытяжку семенных желез."
                                                                                                                          /1921/
/В сб. : Хабиас - Комарова. СТИХЕТТЫ. Беспредметники, Петроград, 1922. Отпечатано в количестве ста экземпляров. №74, с дарственной "Учителю моему Д.Бурлюку. Нина Оболенская /Хабиас/, урожд. Комарова. Москва, 22 год"/
 

Константин К. Кузьминский

16 ноября 83

НЙ, подвал


 

Бурихин вышеприводимое предисловие, писанное для "МУЛЕТЫ", похерил /Толстый, по мудозвонству, зачем-то показал его ему/, поэтому привожу его здесь.
Мнение о Бурихине, если у меня и изменилось, то - в худшую сторону: то Наталье М. какие-то салфетки с мужским содержанием присылает, то ее книжки с меня просит /а я заопасался слать: вдруг - не по назначению?/, а уж хлыстовствует - по прежнему и даже хуже.
 

Словом, прав Марамзин: Бурихина я не знал и не знаю. И побаиваюсь узнать .
 

7 мая 86

Галлерея "ПОДВАЛ"

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2008

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 2Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга