Елена Шварц
 

Из новой книги стихов «Корабль»
 

    На титульном листе рукописи стихов, вслед за именем автора, стоит: «Корабль (Четвертый сборник)». Внизу выходные данные: «1982 — Между лунным и солнечным затмениями — Обводный канал — Ленинград». В оглавлении — 29 названий. Стихи предваряются коротким вступлением:
    «Первые три сборника этого автора представляла собой некую множественность в единстве: «Войско», «Оркестр», «Парк». Четвертый — не исключение в этом смысле. Он — корабль, и каждое стихотворение в нем может быть какой-нибудь морской снастью, по прихоти читателя — мачтой, стеньгой, трюмом. (...) Если читателю неохота играть в эту игру, он может уклониться».
    Насколько известно, читатель отнюдь не уклоняется от подобной игры — уже по меньшей мере лет десять (уклоняются «от игры» лишь официальные издатели). В 1975 году молодая поэтесса составила свою первую книгу стихов («Войско, изгоняющее бесов»). Тогда же обширная подборка её стихотворений была включена в машинописный альманах непубликуемых поэтов Ленинграда «Лепта». Все это оставалось ненапечатанным на нашей родине. За «Войском» последовали сборники «Оркестр» (1978) и «Разбивка парка на берегу Финского залива» (1980). Судьба их была той же.
    С 1976 года стихи Елены Шварц начинают помещаться в ленинградских машинописных литературных журналах («Часы», «37», «Северная почта», «Обводный канал» и др.). Стихи ее переводились на иностранные языки (английский и финский) — но казенная пресса умудрялась по-прежнему не замечать поэтессу: ее единственным официальным изданием оставалась крошечная публикация в двух номерах тартуской университетской газеты (1973).
    С конца 70-х годов стихам Елены Шварц широко открыли свои страницы русские периодические издания, выходящие в Старом и Новом свете. Наиболее весомыми были публикации в журналах «Эхо» (1979, №1), «Глагол» (№3, 1981), «Беседа» (№1, 1983), «Вестник РХД» (№140, 1983). Для нью-йоркского издательства «Руссика» Юрием Кублановским подготовлен к печати более чем стостраничный сборник Елены Шварц «Танцующий Давид. Стихи разных лет»
    Когда настоящая подборка, публикацией которой мы предполагали некоторым образом отметить десятилетие, подаренное нам поэтессой для общения с ее стихами, была уже в наборе, стало известно об одной неожиданной книжной новинке. Это — выход в начале декабря (правда, «без объявления», как указано на последней странице книжки) уже скоро пять лет как готового альманаха, объединяющего многих из т. н. (до сих пор) неофициальных литераторов Ленинграда: «Круг». Литературно-художественный сборник. Составители Б.И.Иванов и Ю.В.Новиков. «Советский писатель», Ленинградское отделение, 1985, 312 стр., 10.000 экз.
    Сообщается, что сборник открывает новую серию книг «Мастерская» (точно рубрика в журнале «Континент»!) и что участвуют в нем члены творческого объединения «Клуб-81». Не останавливаясь сейчас на обстоятельствах, предшествовавших его изданию, и на его полиграфическом исполнении, назовем имена некоторых участников: О. Бешенковская, Е. Звягин, Е. Игнатова, В. Кривулин, Б. Куприянов, А. Миронов, О. Охапкин, С. Стратановский, Б. Улановская, Ф. Чирсков и — Елена Шварц.
    Ряд авторов представлен в «Круге» сравнительно объемными подборками стихов или вполне весомыми образцами своей прозы. Из четырех сборников Елены Шварц составители странным образом выбрали лишь три стихотворение («Зверь-цветок», «Орфей» и «Невидимый охотник»).
    Тем самым потребность читателей в ее стихах ни в малейшей степени не оказалась удовлетворена. Ниже мы предлагаем подборку из последнего рукописного сборника стихов Елены Шварц, рассматривая эту публикацию как отнюдь не «отбитый», а возвращенный нами автору с признательностью «любви молниевидный мяч».

С.Д.

 

IV - «Русская мысль» - № 3601 - Пятница 27 декабря 1985

 

От составителя: Чтобы не говорили, что я помещаю Аксельрода и игнорирую Шварц - помещаю. Шварц я действительно игнорировал, два раза. Оба раза, как видел. Сейчас перечел - и обратно игнорирую. Терпеть не могу. Претенциозна, истерична, надравшись некоторым грамотам, но по-прежнему сера - она типичный поэт для современного читателя. Так ему и надо, читателю. Пусть и питается - Еленой Шварц и Иосифом Бродским. А я уже такого не ем. Как и всех этих Кривулиных. Обрыдло.
 

О Шварц, вычетом, что истеричка и алкоголичка, а еще - хронический вундеркинд, более ничего сказать не могу.

Пусть о ней пишет Темкина.
Бахыт же Кенжеев, томно держа бокал на вечере, сказал: "Этому я научился у Лены Шварц, только она пьет - портвейн."

А этому - мне учиться уже поздно, завязал.

Но Шварц не люблю - по прежнему.

 

 
 
ХАСИДСКИЕ МОТИВЫ
 

1
 

Мерцающим медом полна луна

И радость источает.

Какая птица в сердце бьется?

Взлети, взлети, но не одна.

Чего, чего мне не хватает?

Густого райского вина.
 

Бутыль плетеную возьму,

Пойду на кладбище одна,

И обвернувшись вкруг себя,

Увижу, что она полна.
 

И кто б тогда за мной ни мчался,
Сухими крыльями шурша,
То угрожая, то моля,
Мы выпьем быстро, выпьем разом
С тобой, голодная весна,
С тобой, дрожащая душа.
Которой жаль свой бедный разум.
 

 

2
 

Мой родимый, муй коханку,

Видишь страсть мою и жалость?

Я как Божия коровка

В тьме глухой к земле прижалась.

Видишь-видишь — не наступишь,

А наступишь — не раздавишь,

В нас, червях, такая сила,

Когда Ты нас ей одаришь.

Мой болезный, мой любимый

(А любовь всегда погубит),

Вижу я неотвратимо

Взор Твой темень взрежет грубо.

Шерстью ужаса покроюсь,

В ней спасусь я, в ней укроюсь.

Вот уже, как два козла.

Мы с Тобой сплелися лбами

На мосту десятой сферы.

Сколько Ты боролся с нами,

Чтоб узнать, что — не химеры.

О, займи хоть нашей веры!

Всегда такой ведь народится,

Кто будет сам себе палач —

Кто отобьет двумя рогами

Любви молниевидный мяч.
 

1980
 

 

 

 

 

* * *

 

Меж кладбищем мальтийских рыцарей

И ламаистским темным храмом —

Сперва черту проведши прямо,

Посередине точку выцарапай,

И в этой точке, строго смеренной,

Меж этих двух полей заряженных

Всегда сидит большая чайка

И кланяется в обе стороны.
 

Как будто вер двух провода

Она, подъяв, соединила

И через тело пропустила

И взорвалась здесь навсегда.

О если б как она — все веры

Соединить в одной, одной

И ощетинясь, будто солнце,

Большой взметнуться булавой.
 

1982
 

 

 

 

 

 

ВРЕМЯПРОВОЖДЕНЬЕ
 

                                            Д.Панченко
 

Что там за книга в сумерках синеет?
Ну да — та самая, конечно, о шаманах.
Об Инквизиции вишневая — и мне
С обеими болтать приятно при луне.
И мы втроем напоминаем пьяных.
Та — о молочной водке, о кобылах,
О том, что я сама могла б камлать,
А Инквизиция — она бы научила
За слово каждое о Боге отвечать.
Потом я в ванне до свету лежу.
Курю табак турецкий, оду
Горация с трудом перевожу,
И часто мой словарь ныряет в воду.
Или решаю я, что завтра я пойду
На выставку игрушки — не просплю
И прогуляюсь я в Михайловском саду,
А после пива-кофея куплю.
Нет, уж скорей, — на остров Каменный,
И у пруда там поброжу,
Свой островок в морозном пламени
И зябких уток погляжу.
Потом засну, проснусь — толкую сны,
Что шепчет мне душа из глубины,
Стараюсь угадать — не очень успеваю
И снова засыпаю.
Так дни я провожу в надежде вдохновенья.
Как будто светлого святого наводненья.
 

Январь 1981

 

 

 

 

 

* * *

 

Как эта улица зовется — ты на дощечке прочитай,
А для меня ее названье — мой рай, потерянный мой рай.
Как этот город весь зовется — ты у прохожего узнай,
А для меня его названье — мой рай, потерянный мой рай.
И сердце бьется, сердце рвется счастливым пойманным лещом.
Там крысы черные сновали в кустах над светлою рекой.
Они допущены, им можно, ничто не портит рай земной.
Ты излучал сиянье даже, заботливо мне говоря,
Что если пиво пьешь, то надо стакана подсолить края.
Какое это было время — пойду взгляну в календари,
Ты как халат, тебя одели. Бог над тобою и внутри.
Ты ломок, тонок, ты крошишься фарфоровом чашкой, в ней
Просвечивает Бог, наверно. Мне это все видней, видней.
Он скорлупу твою земную проклевывает на глазах,
Ты ходишь сгорбившись, еще бы — кто на твоих сидит плечах?
Ах, я взяла бы эту ношу, но я не внесена в реестр.
Пойдем же на проспект, посмотрим — как под дождем идет оркестр.
Как ливень теплый льется в зевы гремящих труб, играя вниз,
С «Славянкой» падает с обрыва
                                                   мой Парадиз.
 

1982
 

 

 

 

 

 

ТЯЖЕЛАЯ ЛУНА
 

Как будто подбородком Дуче,
Луна раскидывала тучи,
Она желала разбудить
Всех спящих, но в сети из снов,
Она хотела раздавить
Все тех, кто к этому готов.
Иногда так просит
Смерти сердце.
Как червяки воробышек.
Так жаждет,
Так иногда хотят глаза небесной темноты,
А разум — наводненья света,
О мозг лунатика, утопленник, — похож
На порванные сети, на ворота,
В которых пляшет
Пьяный Элефант.
Прижавши к подоконнику лицо,
Я не смотрю макушкой на Луну —
Нет, не раздавишь, чудище ночное!
Скорей булавку я в тебя воткну.
 

1982
 

 

 

 

 

 

В ЛИСЬЕМ НОСУ
 

Полдень стал ленивым и седым.

Верно, будет гроза.

О парильня, о мелкий залив,

Камыша завершие — дым.
 

Бредешь по мелкой теплоте

И забредешь в закат,

Качнулся справа на воде

Всплывшей шляпой Кронштадт.
 

Кто носил ее, был великан,

В этой луже кормит мальков,

Вот бредем мы по телу его.

Раньше было здесь глубоко.

О парильня! О мелкий залив!
 

1982
 

 

 

 

 

 

ВАЛААМ
 

                                Ю.Кублановскому
 

На колокольне так легко.
На колокольне далеко
И виден остров весь.
И мы с тобой не на земле.
Не в небе — нет,
А здесь —
Там, где и должно бы свой век
Поэту и провесть —
Где слышно пение калек
И ангельскую весть.
 

И если нам отсюда вниз

Сойти не суждено.

Мы братний хлеб привыкнем есть.

Пить сестрино вино.
 

1982
 

 

 

 

 

 

ВОРОБЕЙ
 

1
 

Тот, кто бился с Иаковом,
Станет биться со мной?
Все равно. Я Тебя вызываю
На честный бой.
Я одна. Ты один.
Пролетела мышь, проскрипела мышь.
Громко дышит ночь.
Мы с Тобой как русские и Тохтамыш
По обоим берегам неба.
 

 

2
 

В боевом порядке легкая кость,
Армия тела к бою готова.
Вооруженный зовет Тебя воробей.
Хочешь — первым бей
В живое, горячее, крепче металла,
Ведь надо — чтоб куда ударить было.
Чтобы жизнь Тебе противостала,
Чтоб рука руку схватила,
И отвечу Тебе — клювом, писком ли, чем я,
Хоть и мал, хоть и сер.
Человек человеку — так, приключенье.
Боже Сил, для Тебя человек силомер.
 

1982
 

 

 

 

 

 

НЕУГОМОННЫЙ ИСТУКАН
 

Пыл ли когда столь уныл Петрополь?
Тополь серой шерстью исходит,
Падают дети в него, играя,
Как холмы невесомые Рая.
В час, когда сумерки из-под земли сочатся,
Или мы сами — будто орех чернильный —
Растворяясь, ночь порождаем,
В час — как на мост далекий высокий
Ниткой янтарной скользнет трамвай.
Воздух пронзая в кровоподтеках,
Коим одет ты, мой мертвый рай.
В этот час, усыпив охрану,
Я пробираюсь сквозь темные залы,
В круглую комнату, в кокон без окон,
Где мерцает лицо малярийное детское
Истукана, одетого в платье немецкое.
 

Дергается Восковая Персона,
С трона не встав и грудь растворяя:
— Нож возьми и достань скорее

Жизнь мою — как яйцо Кощея.

Тлеет она, душит и спать мешает —

Здесь она, где кончается шея.
 

Тусклое, влажное — будто дракона

Выводок в нем — я его достану,

Но посмею ли разбить о стену?

Закаменевшее треснет крест-накрест.

Может, в нем задремал Антихрист,

Брызнет адское пламя?
 

— Разбей, я успокоюсь скоро,

Вы по кусочкам этот город

В Эдем снесете на спине.
Он поплывет в высоком море —

Небесный Петербург теней.
 

Но он и так наполовину

Уже не здесь, уже он там,

И этот вянет, сохнет, стынет,

А тот плывет по облакам.
 

Я тогда яйцо это в стену бросала —
Поутру поезда не нашли вокзала
И рельсы в тумане кончились вдруг,
Где цвел и мерз Петербург.
Мы из деревьев стали уголь
И отразили мы земли промерзший угол.
 

И бестелесных он заставит нас ишачить,
Как прежде муравьев-крестьян.
Рыть облака и небеса иначить,
Как шведов, ангелов куда-то прогонять
Как от Полтавы — от Венеры,
Зане они не нашей веры,
И корабли снастить и танцевать.
 

Что ж! Мостили небесные топи,

Мостик строили в седой океан,

Чтоб унес он свой город в пропасть.

Завернувши в зеленый кафтан.
 

Октябрь 1980
 

 

 

 

 

* * *

 

Земля, земля, ты ешь людей,
Рождая им взамен
Кастальский ключ, гвоздики луч
И камень и сирень.
Земля, ты чавкаешь во тьме.
Коснеешь и растешь,
И тихо вертишь на уме,
Что всех переживешь.
Ну что же — радуйся! Пои
Всех черным молоком.
Ты разлилась в моей крови,
Скрипишь под языком.
О древняя змея! Траву
Ты кормишь, куст в цвету,
А тем, кто ходит по тебе,
Втираешь тлен в пяту.
 

1981
 

 

 

 

 

 

СПАСЕНИЕ ВО СНЕ ОТ СЕРЫХ СУДЕЙ
 

Мне цыганка сказала: — Иди на Закат,

А потом поверни на Восток. —

Прыгал дактилем снег. И быстро пошла,

Завернув свою жить в платок.
 

А Солнце — уже ниже колен — скользило наискосок

И пало так низко, так низко в корыто,

Что стоит, где дымится Черной речки исток

И во льду чернее Коцита.
 

Да, это — Запад. О, как этот люк

К теням родным спуститься манит.

Сумрачный запах нарциссов (все это сон).

Цыганка назад за полу меня тянет.
 

Цыганка, гадалка, подросток

Крошечный — лет десяти.

Грозно она показала ногтем,

Что надо к Востоку идти.
 

Но я оглянулась все же назад —
Там Филонов, там — кладбище, там — детсад,
Блокада там спит, и регата
Мчится по глади Орка,
Там пасхальной наседкой церковь стоит,
Согревая крылом мертвых.
 

Я добегу до серых в грязь пространств,

Я добегу до розовых равнин,

Без стука повалившись на колени

Клювастым судьям — все открою им.
 

Они сидят, как в театре, смотрят в лупу.
— Ведь наше Солнце — это лупа, да?
Я — царь и птица, снова царь и бюргер,

Я запрещаю в нас смотреть сюда. —
 

Так я ругалась с мерзким трибуналом,
Они же клювы остро раскрывали
И хохотали, шелестя, и кожей мягкою трясли,
                                                    кидались калом,

И перепончатыми лапами стучали.
 

Они без глаз, но жизнь мою читали

И так смешна она для них была,

Зеленой слизью всю ее марали.
— Я вам не «Крокодил» и не Рабле,
 

Я вам... — Но тут они совсем зашлися в смехе.

Тогда цыганочка шепнула мне.

Что если не уйду сейчас — навеки

Останусь с ними в серой стороне.
 

— Отдай им жизни часть, — она сказала, —

Отдай им жизнь — как скорпионы хвост,

Отдай, что нагрешила и соврала.

Они съедят. Скорее на зюйд-ост! —
 

И с хрустом отломила. И не больно.
И мы пошли по улице по Школьной,
Мимо ларьков и яблок и дверей,
Где Солнце зеленое как юный кислый клевер
Плясало, восходя, в сердцах у всех зверей.
И я свернула и уткнулась в Север.
 

Щеколда звякнула. Снег закипел как жженка.

Кольцо расплавилось в весенний лед.

Под настом самолет гудит так тонко,

А змеи в небе водят хоровод.
 

Цыганка мне: — Прошла твоя усталость?

Та, что Творцу дарует Бог как бром

Пред смертью. Опять у Парки жизнь твоя
                                                запрялась. —

И сгинула, играя серебром.
 

Тут я проснулась. Жизнь во мне плясала,

Что избежала путем чудесным смерти грязных зал.

— Не важно, — думала, — я дни наворовала

Или мне Бог их даровал.
 

15 декабря 1982

 

 

Из ЭХА

 

Елена ШВАРЦ
 

СЕМЕЙНЫЕ ПРЕДАНИЯ
 


часть первая

 
друг спешит к другу
 

        Вода ударялась о воду. В Неву лился ливень. Приходя в соприкосновение с поверхностью реки, струи были вынуждены резко менять направление и плыть все в одну сторону, а именно - залива. Тогда как они успели уже надоесть друг другу за время своего параллельного падения. А может, им хотелось покружиться, повертеться...
        Было полшестого утра. Кочетков Александр ехал по мосту в трамвае, потому что его друг Ваня Мюллер наконец окончил свой многолетний труд.
 

 

умноженный сам на себя додекаэдр
 

        "...Последнее, что слышал Гриневицкий, был колокольный гул: бум-бум-бум-бу... Все же остальные слышали взрыв и раскатистый грохот. Желябов, в доме предварительного заключения, испытал, услышав взрывы, разные чувства: как революционер - одни, как мужчина и муж - другие, как человек - третьи, как собрат и коллега - четвертые, как игрок и охотник - пятые, как родственник своих родственников - шестые, как поэт в душе - седьмые, как демоническая натура - восьмые, как дитя под суровой корою - девятые и еще многие, многие другие, о которых здесь не время, да и не место распространяться.
        Знаменитый писатель Ник. Лесков и его сын Андрей, в то время гимназист, услышав грохот, остановились. Воздух еще дрожал, когда раздался второй взрыв, жутче чем-то первого. Они проходит, мимо булочной на углу Захарьевской и Литейного. И услышали еще запах булки. С тех пор и до конца своих дней, как только Андрей Лесков слышал взрыв (а он их слышал много) , ему сразу хотелось горячей булки, а почему - он не знал. Удивившись, они в растерянности огляделись, и при этом взгляд их, проведя в воздухе круг, задел и дом предварительного заключения. Но толстая и тогда уже стена помешала им увидеть Желябова, кусающего ногти.
        Свежая могила Достоевского от звука взрыва слегка осела, и первая доска скрипнула.
        Грачи кружились в воздухе и жалели - зачем не остались в Пскове.
        Актеры Александрийского театра начали было репетицию, последнюю перед премьерой, но в панике бросились со сцены, решив, что завистники, наконец, подвели под театр бомбу.
        Кухарка Авдотьева в этот миг мыла пол и, услышав грохот, по причине легкой своей глухоты, решила, что это ее муж упал в соседней комнате с постели, с которой он не вставал уже неделю, предаваясь запою, и в сердцах прокляла его. В кухарке этой крылась такая большая оккультная сила, что муж ее тотчас заболел скоротечной чахоткой. И через неделю она уже шла за его гробом пешком в Старую Деревню.
        Короче говоря, взрыв этот поднялся в воздух и превратился как бы в некий многогранный шар, в умноженный сам на себя блестящий додекаэдр, который понесся, разрастаясь во все стороны, некоторых давя, некоторых ослепляя. После чего он и сам взорвался. Многочисленные его осколки рассыпались, блестя и сверкая."
 

 

3
 

друг/ извинившись/ прерывает друга
 

        - Извини, пожалуйста, - сказал Александр, - твое сочинение, Ваня, навело меня на некоторые мысли или даже, скорее, воспоминания, и я хочу с тобой поделиться ими, а то снова забуду. Видишь ли, когда мне было пять лет, я убил свою тетку. Понимаешь, я высунулся в форточку и плевал в прохожих, и вот некоторые из них стали ломиться к нам в квартиру, и тогда моя тетя Ира открыла им дверь, и они стали кричать и ругаться, и она в ярости, при них же, сорвала с меня штанишки, сломала расцветающий фило-кактус, знаешь - с такими зазубринками по краям листьев и...
 

 

4
 

несчастный случай в родильном доме доктора пепперкорнэ
 

        - Здесь начинается самое интересное, - сказал Ваня. - Ты потом расскажешь про кактус. Я перехожу к самой сути моего исследования, до причины, побудившей меня. Тут вплетается мотив глубоко личный. Слушай. "Некоторых давя и некоторых ослепляя, после чего он сам взорвался. Многочисленные осколки разлетелись по сторонам и по сей день летают. Один из них ношу в себе. Вот как это произошло. За минуту до взрыва, то есть в 13.44, 1 марта 1881 года, моя бабушка, Анастасия Ивановна Мюллер, в девичестве Лупекина, родила сына - Петра Мюллера, моего отца. Случилось это в лечебнице доктора Пепперкорна, персонал которой славился своей аккуратностью и умелостью, почему дедушка и настоял, чтобы роды принимались там и нигде больше. Лечебница же находилась на Канаве, в пятистах метрах от взрыва; дедушка не мог этого предвидеть, того то есть, что произойдет Взрыв, и акушерка-немка, в жизни их не слыхавшая, испугается так, что уронит моего новорожденного отца прямо на каменный пол, забыв свой профессиональный долг, потому что она не должна была бы ронять младенца, даже если бы началось светопреставление. Пепперкорн уволил ее с волчьим билетом, но вряд ли это может кого-нибудь утешить, а тем более - меня.
        Отец мой долго был при смерти. Но выжил. Он был, по словам бабушки, нормальным ребенком во всем - за единственным исключением - он не говорил до 15 лет.
        Заговорил же он вот как: отец был всегда (и добавлю - остался до самой смерти) очень хорош собою, просто неотразим. Он возбуждал страсть во всех женщинах, которые только видели его, но сам оставался холоден ко всем. И вот - когда ему было 15 лет - развратная горничная ущипнула его в коридоре, подмигнула, и думая, что слов он не понимает, подтолкнула его к двери своей комнаты. Тут отец страшно покраснел и сказал, потирая место ущипа (целительного, как оказалось!): "Милостивый государь! Я не из тех, кои дают повод мущинам презирать себя!" - и с тех пор он говорил до конца своих дней, почти не умолкая.
        Но молчание столь продолжительное не было его единственным ущербом. Остальные, однако, не были такой уж большой жизненной важности. Он не умел (и никогда не научился):
 

                считать дальше ста,
                умножать и делить,
                фехтовать,
                ругаться матом,
                есть курицу,
                учить наизусть стихи,
                курить,
                ездить на лошади
                и смотреть кино.
 

        Кроме того, он не мог дарить своей жене тех радостей, которые, как считают, должны дарить друг другу стороны, состоящие в законном браке. У моей матушки было 6 человек детей, из них я один - законный.
        Как призналась она мне недавно, я был зачат папенькой в припадке странного вдохновения, когда ему было 66 лет. Ни до, ни после такого с ним не случалось. Поэтому все мои братья и сестры по возрасту годятся мне в бабушки и в дедушки.
        Из того, что не умел папенька, я не умею только фехтовать. Сам же по себе (что тоже, несомненно, последствия взрыва) я не умею:
 

                играть в карты,
                произносить слов с окончанием на - тия, - ция,
                открывать шампанское,
                давать на чай
                и составлять гербарии.
 

        Во всем же остальном я - человек вполне обычный. Как видишь - я не умею уже меньше, чем не умел мой папа, но кто поручится, что мои дети, внуки и отдаленные потомки не будут не уметь еще больше, чем папа, то есть будут носить в самих себе звук и осколки того Взрыва, происшедшего 1 марта 1881 года и убившего императора Александра II, Гриневицкого, мальчика с салазками и повергнувшего моего отца на каменный пол. Кто может дать мне такую гарант... гаран... - Гарантию, - помог Александр.
        - Да, пока все. Я кончил.
 

 

5
 

александр продолжает свой рассказ
 

        - То, что ты, Ваня, прочел, - меня поразило и даже потрясло. Не понимаю только, почему ты так мучаешься. Ведь все знают, что сын Маши Поповой - твой ребенок, и хотя ему всего 5 лет, он много говорит, играет в карты, фехтует, открывает шампанское и ест курицу. Так что у тебя нет оснований для того, чтобы так себя истязать.
        Ваня вздохнул и задумался. Александр сказал: "На чем я остановился? Да. Тетя Ира, а я ее любил и обожал, к слову сказать, сломала гладколиственный кактус (как раз только расцветший - как сейчас помню - с огромным лилово-розовым цветком, с большою кистью шелковых тычинок) и отхлестала меня им при всех. Я кусал себя за руку, но молчал. Потом она просила прощения - на коленях. Я сделал вид, что простил".
        Тут Александр заплакал.
        - Не рассказывай, если тебе больно, - сказал Ваня.
        - Ну раз уж начал. - И Александр продолжил свой рассказ.
        - Тетя Ира купила мне на следующий день два пирожных - наполеон и корзиночку. И сводила меня в кино - на "Красную шапочку". Родители мои были тогда в отъезде - они геологи. Я хотел написать отцу письмо. "Папа, - хотел я ему написать, - меня обижают здесь, приезжай". Но вместо этого я взял крысиный яд, он стоял в кладовке, в банке с синей крышкой. Вынул из корзиночки крем, смешал его со столовой ложкой яда, положил обратно крем и варенье, а потом отнес его тете Ире и сказал: "Скушай, тетя".
        Она заплакала от умиления и долго отказывалась. Но потом со словами: "Добрый мальчик. Сашенька у нас добрый",- съела. Ваня молчал и только смотрел на Александра.
        - Она съела. Ну и умерла. В мученьях.
        Ваня сказал только: "Ты? И никто не узнал?"
        - Нет, конечно, кто подумает на пятилетнего малыша? Подумали - сама отравилась. Когда она лежала и кричала, мне стало страшно, я плакал. Правда, я думал: теперь не будешь ломать кактусы, не будешь бить! Но мне было очень страшно и жалко ее. Когда ее увозили, она с трудом уже сказала: "Если б ты знал!.." - и застонала .
        И он заплакал опять.
        - Не плачь, Саша, не надо. Ты был тогда другой человек, ребенок.
        - Я плачу оттого, что все эти двадцать лет не помнил об этом, я забыл тогда же. И при мне никогда не говорили о тете Ире. Я жил так, как будто ничего не было и я никого не убивал! И только недавно я вспомнил, как она сказала - если б ты знал... И я задумался, что - знал? Что она хотела сказать?.. Ты теперь отвернешься от меня? И правильно.
        - Нет, что ты!
 

 

6
 

ваня утешает сашу
 

        Солнце освещало пыльный пол ваниной комнаты.
        - Саша, не вспоминай! Если все вспоминать... Чтобы все вспомнить - всю жизнь, если бы вдруг память так заработала - все - до того, что зевнул, встал, сел, лег, то надо было бы прожить столько, сколько прожил - на всю длину памяти, а потом еще столько же, чтобы вспомнить, как вспоминал, и так - до бесконечности. Не вспоминай, а живи просто - и всё.
 

 

7
 

саша делает еще одно признание
 

        - Ты знаешь, Ваня, я рассказал об этом потому...
        - Почему?
        - Я не хотел говорить о твоем сочинении; оно мне не понравилось. Я хотел тебя отвлечь и рассказать что-нибудь такое, чтобы ты отвлекся. И тут вспомнил, - сказал Саша, не замечая, что Ваня покраснел и насупился.
        - Я все думал, что бы это значило: "если б ты знал", но так и не понял. То ли - если б ты знал, как я страдаю,
или - если б ты знал, как ты сам будешь страдать, или - если б ты знал, что такое жизнь и что значит отнять ее у кого-нибудь?         Ваня сказал:
        - Конечно, ты не понимал тогда этого. Ты и сейчас не понимаешь. Как можно жить, если сделал такое?
        - Ах так! - сказал Саша и ушел.
 

 

8
 

саша идет домой
 

        Саша стоял в очереди за квасом и думал: Зачем я наврал про какую-то тетю? Надо было прямо сказать - что это была моя мать. И все. Нет, я еще не свободен. Он заплатил три копейки и оглянулся. Он стоял на том месте, где когда-то лился не квас, а совсем-совсем другое. Где был тот взрыв, где Гриневецкий услышал "бум-бум". Ах, Ваня, прости, пожалуйста, подумал Саша. Он вернулся и сказал: Я не понял сначала. Мне очень понравилось.

        Ваня улыбнулся и сказал: Забудь, Саша.
 

 

9
 

на прогулке
 

        - Мне очень тяжело, - сказал Саша. Потом они выпили портвейна и пошли гулять. Они молчали. Гуляли до самой ночи. Они спустились по гранитным ступеням к самому каналу. Было тихо и холодно.
        - Тебе все еще тяжело? - спросил Ваня.
        -Да, - сказал Саша. - А я мог бы сделать так, чтоб тебе стало легче? Я мог бы толкнуть тебя сейчас, и ты полетел бы в канал и утонул?
        - Зачем?
        - А зачем ты отравил тетку? Я бы восстановил равновесие справедливости и взял бы твой грех на себя.
        Саша подвинулся ближе к воде, подальше от Вани. Канал лежал как мертвая загнивающая кошка. С тем же выражением всезнания и покоя на волнах.
        - Ты этого не сделаешь.
        - Почему?
        - Потому что ты не Гриневицкий и даже не Рысаков. Потому что мы живем в ничтожное время и, следовательно, мы ничтожные люди.
        Ваня сказал: Если бы я взял твой грех на себя, он был бы на мне и кому-то потом пришлось бы убить меня. Но если я потом убью себя сам, то вся эта цепь уйдет в землю и распадется. Но убивать надо спокойно и равнодушно, как прикуриваешь. Тогда это будет равноценно.
        С этими словами Ваня подошел к Саше и толкнул его ногой в воду. Он сделал это равнодушно и спокойно. Поэтому Саша успел схватить его за пальто, и они оба упали в воду. Они барахтались так недолго. Появилась дворничиха и закричала благим матом. Ваня и Саша вылезли грязные и мокрые на ступеньки. Саша лег животом на камень и тяжело дышал.
        - Тьфу, - сказал Ваня и ушел.
 

 

 

часть вторая
 

 

1
 

сашины мысли
 

        Через полгода сашина обида улеглась. Он решил познакомить Ваню со своей невестой. К тому же он был уверен, что Ваня продолжает свои разыскания, и ему было интересно с ними познакомиться.
 

 

2
 

катя знакомится с ваней
 

        Катя была широкоплечая, миловидная, в очках, с распущенными волосами того цвета, который Гончаров называл "нежно-мочальным".
        - Какой вы красивый, - сказала Катя и протянула руку ладонью вверх.
        - Весь в отца, - сказал Ваня и слегка плюнул ей на руку. Она вытерла руку о волосы и представилась: Екатерина Романовна Вяземских. Студентка бирманского отделения.
        Она вошла в комнату, сняла подушку с незастеленной постели и, положив ее на пол, села. Между ними состоялся следующий диалог:
        КАТЯ: Хлебово есть?
        ВАНЯ: В смысле выпить? Только краска, к сожалению.
        КАТЯ: Сойдет.
 

 

3
 

ваня и саша открывают на кухне бутылку
 

        Ваня спросил Сашу: Ты собираешься на ней жениться?
        - Да, - сказал Саша. - Она ничего. Поколачивает иногда. Но ничего. Развитая. Она пишет эссе о тамплиерах. Волошина опровергает. Только впечатлительна чересчур.
 

 

4
 

разговор вани с катей
 

        Катя сказала: Мне ваша фамилия - Мюллер вас, да? - не нравится.

        Ваня спросил: Антитевтонка? Антисемитка?

        Катя ответила: И то и другое.
        Ваня обрадовался: Тогда я вас сейчас выгоню. - И спрятал бутылку.
        - Не выгоните.
        - Почему? Я - хозяин.
        - А нас больше, - заметила Катя. Они помолчали.
        Катя задумчиво сказала: Вообще все зависит от настроения. Когда как. Обычно в будни - ведь сегодня праздник - 8 марта - я чужда расовых предрассудков, да и, пожалуй, сословных тоже. Видите ли, по материнской линии я происхожу из рода бояр Вяземских и родственница знаменитого поэта. Но моя мать, стараясь доказать лояльность режиму, в конце 20-х годов вышла замуж за бывшего дворового человека князей Вяземских, за лакея-калмыка Романа Вяземских. Поэтому по матери я - Вяземская, а по отцу - Вяземских. Правда, интересно? Редкий случай.
        - Интересно, - сказали Ваня и Саша. Ваня спросил: А вы хорошо изучили бирманский язык? - Знаешь, - сказал Саша, - она постеснялась сказать, что учится на китайском. Это кажется ей слишком тривиальным. - О! - воскликнул Ваня, - это мой любимый язык, скажите что-нибудь по-китайски, пожалуйста. Ну например - мао-цзе-дун-капут. Как это будет?
        - Мяу-вяу-ли-ду! - прорычала Катя злобно.
        - Что это значит?
        - Это значит - пошел ты к едрене фене, - перевела Катя.
        Они выпили и повеселели. Ваня спросил: Кстати, как вы решаетесь выйти замуж за человека, который убил свою тетю?
        - Не тетю, а мать, - сказала Катя, - что ж, отчасти я его за это и полюбила.
        Саша покраснел и сказал: Вам не стыдно мучить человека? И вообще - не мать, а отца. Я скрывал это потому, что не хотел, чтобы мне приписали эдипов комплекс. Не будем об этом. Кстати, когда я рассказал об этом твоему сыну Андрюше, он сразу понял, в отличие от вас, что это был отец. Дядя Саша, сказал он, у тебя банальный эдипов комплекс. Зачем ты мне врешь. Ясно, что ты убил отца, а вот техника действительно очень оригинальная. Так он сказал. Вообще он меня иногда просто пугает. Зачем ты подсунул малышу Фрейда?
        - Это не я, - сказал Ваня, - это Маша. Ты же знаешь Машу. Но я это отчасти одобрил, пусть ребенок изучает свои комплексы и сам лечит себя от неврозов. Ребенок забавный. Он сказал мне на днях, что у него комплекс Медеи наоборот, то есть он ненавидит мать. На самом деле он просто совершил перестановку родителей, чтобы избавиться от эдипова комплекса, но так и не избавился.
        Саша спросил: Ну а как твои изыскания насчет взрыва, работаешь? Кстати, у меня для тебя сюрприз. Но об этом после.
Ваня ответил: Работаю. Правда, я немного уклонился от темы. Я изучал второй взрыв - Гриневицкого - и продолжаю изучать, но временно занялся и первым - Рысакова.
        - Не слишком ли вы разбрасываетесь? - спросила Катя. Но ответа не получила. Ваня только заметил: Я не так оригинален, как ты, Саша, в деле умерщвления, я просто возьму эту девушку за ноги и стукну головой о подоконник.
        Катя взяла в руки нож, но никто не обратил на нее внимания.
 

 

5
 

о мальчике с салазками
 

        - Ты знаешь, - продолжал Ваня, - что бомбой Рысакова был убит проходивший мимо мальчик с салазками. Я был у знакомых каббалистов и сам произвел некоторые вычисления, навел справки и узнал кое-что об этом ни в чем не повинном мальчике. То, что я узнал, подтверждает мою теорию катящегося додекаэдра или просто граненого шара, если угодно. Или теорию живых осколков. Тут надо еще думать. Так вот - мальчика звали Иван Козмодемьянский, мать привезла его за год до взрыва в Петербург с Карпат. Это была уже очень старая деревенская колдунья. Я ездил в село Горевица, что под Яремчой, и много о ней спрашивал. Древние старики еще ее помнят. Мне рассказали, что она была вынуждена уехать из села, так как ее уличили в колдовстве и убийстве. Сына она родила от какого-то странного прохожего, впрочем, некоторые утверждают, что от обыкновенного, прилетающего через трубу огненного змея. Все эти сведения и мои вычисления недвусмысленно говорят о том, что мальчик этот должен был стать спасителем России. Не буду вдаваться в подробности, но если бы Рысаков не кинул бы свою дурацкую бомбу, которая убила именно этого мальчика и больше никого, то Иван Козмодемьянский стал бы политическим деятелем, вошел бы в состав Временного правительства, вовремя сместил бы Керенского и твердой рукой установил бы в России демокра... демокра... не могу произнести. Ну, вам понятно. При нем учредительное собрание довело бы свою работу до конца, выработало бы конститу... ну понятно, и он стал бы первым президентом свободной России.
        Саша спросил: А ты не можешь познакомить нас с этими вычислениями?
        - Нет, это слишком сложно, - сказал Ваня. - Я изучал каббалу семь лет и все еще только ученик, а вы хотите...
        - Ну ладно, - сказал Саша, - я говорил, что у меня для тебя сюрприз. - Он достал из кармана тетрадку.
 

 

6
 

изабелла
 

        - Я рылся на днях в старых газетах, в Публичке был, и нашел в одной бульварной газетенке под названием "Новости Невского проспекта и 2-х Морских улиц" интересную для тебя заметку. Вот она. Номер от 24 марта 1901 года. "Мартовская серенада" - так называется заметка. Вот: "Знаменитая певица Изабелла Дюбон, подобно комете пронесшаяся по сценам Европы, оставившая позади себя курганы покончивших с собой поклонников, увлекшая за собой в Петербург целый хвост воздыхателей, осаждаемая и здесь толпами почитателей, наконец не избегла стрелы Амура! Но стрела эта была отравлена. Лучше бы ты не приезжала к нам, итальянский соловей! Здесь в северных снегах застудила ты свое нежное горлышко и оказалась в лечебнице "Иван Иваныча" (это, - сказал Саша, - психиатрическая лечебница в Старой Деревне). Месяц назад, а именно 1 марта, Изабелла пела "Аиду"; как всегда, публика целый час не отпускала певицу, и та, к несчастию своему, кланяясь, кинула взор в ложу номер 4 (дело было в Мариинском театре). Она побледнела, покачнулась и кинулась прямо по ступенькам в зал, к упомянутой уже ложе. Она, не обращая внимания на испуганную и удивленную публику, встала на кресло и схватила за руку молодого человека, сидевшего в ложе. И что-то ему прошептала. Стоявшие рядом расслышали только: "приходи"... и потеряла сознание. Она упала бы с кресла, но подоспевшие друзья Изабеллы - князь В... и граф М... - подхватили и унесли ее. Но молодой человек не пришел к ней, она сама пришла к нему - раз, другой, и наконец ее перестали принимать. Юный нарцисс (а им, как известно, оказался сын известного купца-немца Петр М-р) остался холоден к ее чарам. Изабелла перестала петь, она заплатила огромную неустойку, все дни она проводила, преследуя молодого человека, который (о немецкая рассудительность!) всячески избегал ее и даже прямо грубо отталкивал. И вот вчера ночью - дрожащая, лихорадочно возбужденная Изабелла (в сопровождении князя В... и тщетно успокаивавших ее многочисленных поклонников) подъехала к дому М-ов, скинула шубу, осталась в шелковой, расшитой золотом тунике, подбежала к окнам, и ее все еще мощное и звонкое сопрано огласило С-ый переулок. Она пела арию Изольды. С восторгом ей внимали проснувшиеся жители соседних домов. Откуда слетела к нам эта райская птица? - думали они. И тут случилось... ужасное!!! Чья-то жестокая рука (рука глухого, должно быть) высунулась из окна... с горшком и вылила на певицу его содержимое, о котором мы умолчим. В глубоком обмороке увезли певицу домой, а оттуда в лечебницу. Как носит земля подобных... нет! не найти для них названия. Мы надеемся (если жива в нас, русских, любовь к искусству), городская полиция вышлет этих извергов в 24 часа. Позор!"
        - Вот это да! - сказала Катя.
        - Это был твой отец, Ваня? - спросил Саша. - Ты говорил, что он был необыкновенно красив.
        - Да, это был мой отец. Я слышал от родных об этой истории. Насчет горшка, правда, мне не рассказывали. Да это и сомнительно. Спасибо тебе, Саша.
        Ваня встал и нежно поцеловал Сашу.
        - Это очень важный документ для моей работы. В нем доказательство невероятной красоты моего отца. Сам он не любил своего лица и уничтожил все Фотографии. Эта красота не была ему передана по наследству. Нет! Она тоже была последствием взрыва. Ужас, смешавшийся со взрывной волной, преобразил черты упавшего младенца. Отец чувствовал, должно быть, что его лицо - не его лицо, не его он должен был носить, и поэтому ненавидел свою красоту. Это было лицо взрыва. Вы видите, что я тоже красив. Но уже не так, как отец. Я ношу тоже это проклятие...
        Тут в дверь постучали.
 

 

7

 

пришли маша и андрюша
 

        Маша вошла, вынула из кармана яблоко и кинула им в Ваню. Но не попала.
        - Негодяй! Мало того, что ты не даешь нам ни копейки, ты еще обкрадываешь собственного ребенка!
        Катя подняла яблоко и с хрустом вонзила в него зубы. Андрюша подбежал к отцу и стал его целовать.
        - Зачем ты унес его коньки? Мальчик не пошел на фигурное катание! Андрюша, иди сюда! - Но Андрюша все целовал отца.
        - Ты продал их?
        - Да, я их продал. Все равно - весна.
        - У них искусственный лед, мерзавец! Дай деньги!
        - Я их истратил.
        - Я могу вам дать, если хотите, у меня есть три рубля, - сказала Катя.
        - Вот! Ты еще девиц водишь! Всякая шлюха...
        Маша подбежала к Кате, схватила ее за ухо, крича: Убирайся вон!
        Катя молча укусила ее в плечо.
        - Это невеста Саши! - закричал Ваня. Маша сказала задумчиво: Ходят всякие...
        Саша принес ей воды. Она причитала: У ребенка нет клюшки, у ребенка нет Брокгауза и Эфрона, а ведь обещал, обещал! - И она заплакала. Саша стал ее утешать. А Андрюша сказал Ване: Ты знаешь, папа, Николай Кузанский был прав, утверждая, что бесконечно большое и бесконечно малое - тождественны! Но меня сейчас волнуют другие проблемы, эсхатологические...
        - Мальчик, сколько тебе лет? - спросила Катя.
        - Скоро пять, - ответил Андрюша, недружелюбно посмотрев на Катю. И добавил: Идея вечноженственного, как я замечаю, реже всего воплощается именно в женщинах. - И отвернулся. - Скажи, папа, как совместить метампсихоз и Страшный суд? Ведь если, скажем, в прошлых жизнях я был петухом, рыбой, рыцарем, вороной, собой - в этой, и неизвестно кем - в следующей, потому что я чувствую, что я еще не достигну совершенства и мне еще придется воплощаться и воплощаться - так вот - в каком же образе я воскресну? Или, если отбросить метампсихоз, то просто - в каком возрасте я возрожусь - в котором умру, стариком или молодым? И другие тоже - в каком кто умер?
        Ваня сказал: На первый вопрос - о метампсихозе, было бы долго отвечать, я потом объясню. А что касается второго, то неужели тебе непонятно, что где нет времени, там нет и возраста. И потом...
        Тут Андрюша наклонился к Ване и шепотом спросил: А если мама умрет, ты возьмешь меня к себе?
        Но Ваня не успел ответить на этот вопрос. Маша подошла к ним, взяла Андрюшу за руку и сказала: Пойдем. И добавила Ване: Принеси завтра деньги, где хочешь достань.
        - Лучше бы ваш ребенок поменьше читал, - сказала Катя.
        - А это не ваше дело, - сказала Маша.
        Андрюша подошел к Саше и сказал: Спасибо вам, дядя Саша, вы мне рассказали в прошлый раз много интересного и полезного. И они ушли.
        - Этот ребенок меня иногда пугает, - сказал Ваня.
        - Да уж, ребеночек! - сказала Катя.
        Потом они выпивали и беседовали о взрыве, одним из последствий которого они считали и Андрюшу.
        - Интересно, что певица влюбилась в твоего отца тоже 1 марта. Странно, - заметил Саша.
        - Да, я уже подумал об этом, - сказал Ваня.
        Потом Катя сказала, что не пойдет домой, а останется с Ваней, потому что он ей нравится больше, чем Саша.
        - Все этот взрыв и эта проклятая красота, - вздохнул Ваня и заметил, что Катя ему не нравится.
        Тогда Катя и Саша ушли.
 

 

8
 

через некоторое время
 

        Читатель уже, конечно, догадался, что случилось дальше. Примерно через неделю, когда Ваня и Саша опять сидели и разговаривали, уже без Кати, которая, чтобы избавиться от любви к Ване, занялась йогой и уже ложилась под грузовик, и тот не смог ее раздавить, а только запачкал, пришел Андрюша. Он был слегка взволнован. И он сказал: Папа, теперь ты должен взять меня к себе, потому что я воспользовался рекомендациями дяди Саши, его опытом и точно так же убил свою маму, как он своего отца.
        Ваня побледнел. А Саша закричал: Я никого не убивал! Ни маму, ни папу! Я шутил! Я просто играл. Не знаю зачем. Идиот! Как ты смел!
        Андрюша сказал: Успокойтесь! Идея была интересной, и я ею воспользовался. Она уже в морге. Правда, корзиночки я не нашел, дал буше, но это дела не меняет, как вы понимаете. Из гуманных соображений я дал ей еще большую долю наперстянки, когда она пожаловалась, что у нее болит живот. Так что у нее случился разрыв сердца, и она умерла мгновенно.
        - Зачем ты это сделал?
        - Чтобы ты меня взял к себе. Постоянное общение с ней делало мое мышление косным и мешало развитию интеллекта. На данном этапе мне нужен ты. А там посмотрим.
        - А вот я сейчас возьму и отведу тебя в милиц... миль... И ты во всем признаешься.
        - Нет, я не признаюсь. А в милицию вести глупо. Никто тебе не поверит, тебя запрут в психушку. Раскаяться бы можно, но тогда уже меня запрут в такое заведение, где я быстро деградирую. Так что, папа, бери меня к себе.
        - А я знаю, что я с тобой сделаю, вундеркинд! Я запишу тебя в суворовское училище!
        Андрюша понял серьезность угрозы и зарыдал. Он надеялся только, что его не примут по возрасту, но его приняли ввиду его выдающихся способностей и стали учить строевой подготовке. Через год он уже объяснялся только междометиями и ругался матом. А Ваня с Сашей по-прежнему собирались по вечерам и читали друг другу отрывки из своих исторических изысканий, и беседовали о взрыве и о голове Гриневицкого, заспиртованной и предъявленной, как известно, Желябову для опознания.
 

март, 1979 г.

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2008

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 2Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга