МАРИЯ
Мария, друг мой Мария,
С ума посходила Россия,
И наше счастье, Мария,
Мужицкая
топчет Россия,
Мария, Мария...
Прости, отступаем, Мария,
Не хочет нас больше Россия,
Мы гибнем в кровавом походе.
И в пропасть, и в пропасть уходим,
Мария, Мария...
Мария, обман наше знамя.
Не нам загасить это пламя,
И воет метель над
крестами,
Мария, Россия не с нами,
Мария, Мария...
Прощай, ангел мой, моё счастье.
Бессилен я в этом ненастье.
Тебя и Россию теряю,
В чужой стороне умираю,
Мария, Мария...
СЕВЕРНАЯ РУСЬ
Льют хрустальные дожди.
Солнце ходит краем.
Птиц не легкие пути
Собирают в стаи.
Чешуятся купола
Белою щепою.
Брёвен древняя смола
Тает под рукою.
Храм забытый над водой.
Тощие осины;
В чёрном рубище изгой.
Горькие морщины.
Заросла давно тропа
Ржавою травою.
Не звонят колокола
Больше над землёю.
Стонет северная Русь
Белыми ночами.
Плачет северная Русь
Белыми слезами.
Заповедные скиты
Вольницы не прячут;
Храмы гулкие пусты.
Тишиною плачут.
ЮРОДИВЫЙ
Я юродивый на площади,
Я свищу болотной выпью,
И кричу боярской лошади,
Выпью! Выпью!
Лошадь в сторону кидается.
Снег летит холодной сыпью,
Вороньё на пир слетается.
Выпью! Выпью!
Кровь боярскую холёную,
Чашу полную налью.
За родню мою казнённую.
Выпью! Выпью!
За законы их боярские,
И за матушку мою,
За остроги мои царские
Выпью! Выпью!
А к стене кремлёвской бабий стон,
Белой изморозью липнет,
Провожает колокольный звон,
Выпью! Выпью!
Лютый ветер забавляется,
Трупы мёрзлые ласкает.
На стене стрельцы качаются,
Над Москва-рекой светает.
ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ
Господа офицеры.
Как ни печально.
Ваш двуглавый орел
Задохнулся и смолк.
Купола
золотые
Звоном хрустальным
За Урал проводили
Израненый полк.
В поле колос весь побит.
Проходила конница.
Поп расстреленный лежит
В яме за
околицей.
В оренбургских степях
Горько плакала вьюга.
Молодой подпоручик
В санях умирал,
И последним виденьем,
Явилась подруга,
Та, которую он
Горячо обнимал.
Где красавица княжна,
Юная супруга,
Елка там наряжена,
Милая ждёт друга.
Зря вы, юный корнет,
Мир уже изменился.
Не ищите вы правды
В бокале вина.
Ваш
седой командир
Вчера застрелился.
Плачьте мальчик в погонах,
Не ваша вина.
Молодые юнкера,
Мужиком побиты,
Развесёлая игра,
Если б не убиты .
Господин генерал,
Не играйте бровями,
Императорский герб
Раскололся в ночи,
Рассыпается сбруя
Во прах под конями,
Вы вчера потеряли
России ключи.
Баба вешает бельё,
Ваши аксельбанты,
И погоны пацаньё
Превратило в фанты.
ЮНКЕРА
Там водка, шампань и тепло.
Здесь мрак, мокрый снег и буран.
Там девки, а здесь
за селом,
К руке примерзает наган.
Лежат на снегу юнкера,
Четвёртые сутки подряд,
А там, водку пьют шулера,
И вилки
о блюда звенят.
Умолк за бугром пулемёт,
Затоптан Андреевский флаг,
Рубинами искрится лёд
От
красных отчаянных атак.
Не встанете вы, юнкера,
Юнцы, не умевшие быть,
В тепле будут жрать шулера,
Такие
всегда будут жить.
ПАЛАЧ
Я на службу хожу, как и все, по утрам,
В кабинете приказ на столе,
Под приказом есть подпись,
Знакомая нам,
Кого нынче поставить к стене.
Секретарша приносит мне утренний чай,
На меня строго Феликс глядит,
Я звоню, взвод четвёртый,
Пришли мне Нечай,
И хватаюсь за грудь, там болит.
И неспешно шагаю в подвальный этаж,
Захожу в исполнительный зал,
Крепок он и надёжен,
Как старый блиндаж,
Тих, пока я команды не дал.
Вот гремят на подходе железом шаги,
Взвод четвёртый пятёрку ведёт,
У меня есть приказ,
Это наши враги,
Враг и только, сегодня умрёт.
Я читаю последний для них приговор,
Мне не жалко таких молодцов,
Большинство прячут взоры
От взгляда в упор,
И немногие смотрят в лицо.
Залп! Не думай ребята, а помни устав,
Кто раскиснет, сам встанет к стене,
Так
лет тридцать назад
Говорил комиссар, дав винтовку
Проклятую мне.
Ничему не учился я, кроме стрельбы,
Кроме, как исполнять приговор,
И стреляли, и
сами их клали в гробы,
Как на нересте враг стаей шёл.
Тридцать лет, день и ночь
Пули бьют по стене,
И маляр белит к праздникам зал.
Тридцать лет что-то тёмное снится во сне
Как однажды начальник сказал.
А сегодня, да что там, какой разговор,
Встал начальник у стенки, как гость,
Самолично исполнил ему приговор,
А внутри у меня порвалось.
Ничему не учился я, кроме стрельбы,
как же это, никак не пойму,
Где сегодня
свои, где сегодня враги,
И сегодня стрелять по кому.
Я на службу хожу, как и все по утрам,
Тридцать полных зачтётся и мне
Приговор
приведу в исполнение сам.
Нет, меня не поставят к стене.
РЕВМАТИЧЕСКАЯ АТАКА...
Я лежу один в палате,
Во казённом во белье,
Ревматической атакой
Угрожает доктор
мне.
Это что же за атака,
Ни противника, ни пуль,
А когда же будет драка,
Я лежу здесь, словно куль.
Окружили нас болота,
Да, не в бане та
вода,
Ой ты матушка пехота,
Ты нам мачеха
всегда.
Не грозил бы ты атакой,
Ревматической своей,
Почему нас окружили
В тех болотах,
как детей,
Почему сидели, стыли
Трое суток, не дыша,
Почему нас перебили.
Ты
ответь-ка, мил-душа.
А кругом горят болота,
Как ни сунься, всё беда,
Ой ты матушка пехота,
Ты нам
мачеха всегда.
Говорит мне доктор старый,
Ты, приятель, не робей.
Твой противник очень ярый,
Ты
его покрепче бей,
Почему вас окружили,
Лучше нам про то не знать,
Слава богу, не добили,
Не сейчас же помирать.
Эй, проклятые болота
И холодная вода,
Полегла на
век пехота,
И не встанет
никогда.
вызов
Вот он, милый, чуть не плачу,
Всё по форме, нас зовут.
В Тель-Авиве, ах удача,
Наши родичи живут.
Оказалось, в Тель-Авиве,
Кто-то был у нас всегда,
Мы же
прожили в отрыве
С ними, долгие года.
Иностранная бумага,
Как Синайская жара,
Только подпись под бумагой
Непонятная
была.
Мы решили, это дядя,
С этим и пошли в ОВИР,
Жил он как бы в Петрограде,
После НЭПа - пассажир.
Поселился в Иудее,
Тяжко нажил капитал,
И семейства не имея,
Нас он видеть
возжелал,
И нашёл через ЮНЕСКО,
Подключился КРАСНЫЙ КРЕСТ,
Чудом нас нашла
повестка,
Да, а кто сказал, что без.
Я в ОВИР, в пылу и в силе
Попадаю на приём,
Излагаю, как решили,
Дядя мол, хотим при ём,
А инспекторша дотошно,
Документы,
аж на свет,
Говорит, пустить то можно,
Да загвоздка, дяди нет.
Тут написано, что тётя
Приглашает вас пожить,
Гражданин, чего вы врёте,
Можно и
статью пришить.
С этим надо разобраться,
Кто вам вызов сочинил,
Вам бы лучше
здесь остаться,
И продумать, кто где был.
Я вначале растерялся,
Потемнело всё в глазах.
Как же, вызов и остаться,
Вот же
он, в моих руках,
Э, да много она знает,
Ловит, стерва, на корню.
Не иврит же
понимает,
Я сейчас ей объясню.
Тетя? А, конечно, тётя.
Того дяди, ей пою.
Тётя дядиного дяди,
Я понятно говорю,
И фамилия простая,
Эйна Габби Авербах,
Вся родня у нас такая,
Вот, и справки на
руках.
Стоп. Начнём-ка всё сначала,
Ох и темные дела.
Дядин тётя, тётин дядя,
Ничего не
поняла.
Кто прислал вам этот вызов,
Дядя, тётя, вот вопрос?
Мы оставим вас без
визы,
Не поможет вам и нос.
Я ей снова, всё подробно,
Я же не последний псих.
Тётю дядиного знаю,
Дядю тётиного знаю,
Так всё просто излагаю,
В чём вопрос, не понимаю,
В Израиль я уезжаю.
Вот же вызов - он от НИХ.
ПРО КАПИТАНШУ ЗИНКУ
Таможню легче пережить,
Чем бурю и цунами,
Но невозможно позабыть,
Что там творили с нами,
Как шли к барьеру мы с тобой,
Готовясь к поединку,
А разве сможем позабыть
Ту капитаншу Зинку...
Конечно, стали мы враги,
И тут не до посуды,
Нам обниматься не с руки,
Мы, все
как есть, Иуды.
Мы продали родимый строй
И наш народ могучий,
Стрелять таких как
мы с тобой,
Для Зины было б лучше.
С детьми грудными... ничего,
Под корень это племя,
Не жаль, конечно, никого,
Жаль
не такое время,
Не то оно, загнулся бес,
Не разгуляться Зинке,
И шарит старый
член СС
Баулы и корзинки.
А, скажем, ей покруче чин,
Единоверцев стаю,
Из-за таких вот сучих Зин,
Мы
Родину теряем.
Да, Зин, партийное чутьё
Тебя не подкачало.
Давно враждебно нам
твоё,
Ты точно угадала.
Ох, сколько ходит подлецов
По стройкам коммунизма.
Ты помнишь Зинкино лицо,
Лицо-социализма.
Жандарма в юбке помни, брат,
Отлично помогает
С надеждой не смотреть назад,
Когда тоска терзает.
ГАРБИЧ
Когда я вспоминаю
Период эммиграции,
Меня бросает в краску,
Меня бросает в
дрожь;
Культурнейшие люди,
Москвичи и ленинградцы,
Ночами шли по гарбичу,
Смущая
молодёжь.
Да, человеку новому,
Ещё не искушенному,
То дело заграничное
Не так легко
понять.
Буржуи разлагаются,
Вещичками швыряются,
Такими, что на родине
За деньги
не достать.
Цветные телевизоры,
Матрацы в упаковочке,
Посуда, мебель стильная
И чистое бельё.
Ну, как не дрогнуть бедному
В подобной обстановочке.
Напрасно дома мучились,
Везли своё шмотьё.
И вот идут родимые,
Сгибаясь под добычею,
По стритам и по роудам,
Не сдерживая
стон.
Для эммигранта бедного
Удобен их обычай,
Пока не заработал он
Свой первый
миллион.
* * *
Погибни в одночасье всё ЦК,
И, ничего, страна бы не рыдала,
Сейчас слезу смахнула
каждая рука,
Владимира Высоцкого не стало.
Ушёл ещё один от нас поэт.
Ну, дальше бей, осталось их немного
Ему не нужен был
ни крюк, ни пистолет,
За нашу боль, как миг его дорога.
Бывало, шел он к дому, как старик,
А с горок дети и смеялись папы,
И он
мечтал, чтоб первый ученик
И тот не знал, про тюрьмы и этапы.
Погибни в одночасье всё ЦКа
Да что ЦКа, звезда с небес упала,
Сейчас слезу смахнула каждая рука,
Владимира Высоцкого не стало.
"ЕЩЁ НЕ ВЕЧЕР"
Эх, парень, ты чего-то поспешил.
Тебе бы петь и драться в самой сече.
Ты эту
жизнь, я знаю, так любил
И часто говорил: "Ещё не вечер".
Ну, погоди, дружище, задержись.
Давай-ка выпьем за ребят и встречу.
За наших
милых, за любовь и жизнь.
Ты сам же говорил: "Ещё не вечер".
Соврут, сказав, тебе легко жилось.
Лакеи, как и встарь, гасили свечи.
Ты был для
них, как ком, как в горле кость.
Но ты кричал им, всё ж: "Ещё не вечер"
Ты бунтовал, попробуй приручить.
Тебе б орать на новгородском вече.
Пытались
тебя, суки, подкупить.
Но ты смеялся им в лицо: "Ещё не вечер".
Ты был не слаб, и в прятки не играл,
И груз нелёгкий взял на свои плечи,
И ты
хрипел, но шёл и не стонал,
Сквозь зубы говоря: "Ещё не вечер".
С одной гитарой вышел в тёмный двор,
И струны рвал, да и себя калечил
Ты из избы
лопатой выгреб сор,
И мир поверил, что "Ещё не вечер".
ВОЛОДИ НЕТ...
Володи нет, но не для нас рыданья,
Слезами эту стерву не проймёшь.
Ведь ты ж
недавно пел о Магадане,
Поверить трудно, нынче не поёшь.
Кончай дурить, я лягу,
сукой буду.
Бери стакан, давай поговорим.
Но он молчит, не дрогнут его губы,
И мы
сегодня без него сидим.
Нам не забыть, как ты помог Серёге,
Когда ему пришили долгий срок.
Нам не забыть
этапные дороги,
Когда нас вохра тянет на восток.
Не позабудем и шалаву Клаву,
И
Нинку, что дороже всех была,
С нас началась твоя большая слава.
Эх, жаль тебя
старуха позвала.
Послушай, парень, спой ещё немного.
Ах, да, не можешь, как-то позабыл.
Не
повезло, нет друга дорогого,
И мы сегодня без тебя сидим.
У, сдохнуть легче, но
тебя не стало.
Набить бы морду сволочной судьбе,
У нас поминки, а в углу гитара
Молчит и вспоминает о тебе.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Не за славой вернусь,
Не за длинным рублём,
Я домой возвращусь,
Как и вышел,
тайком.
Обниму, поклонюсь.
Есть на свете Творец,
Здравствуй матушка Русь,
Возвратился беглец...
Ты, милой, не шуми.
Песен больше не пой.
Тихо, молча лежи,
Вроде, как бы немой,
А глаза-то, глаза-то
Тряпицей прикрой,
И в окно не гляди.
Вроде, как бы слепой.
Вот, убогого мать
Пожалеет тогда,
На столе моём будет
И хлеб и вода...
На столе
моём будет,
А что мне хотеть?
Ты уж лучше карай,
Не могу я не петь...
И суровая мать,
Верность долгу храня,
По этапам, сквозь строй
Прогуляет меня,
Пожурит, до отбитой печёнки,
Любя и......................
В медвежьем углу,
Закопает, скорбя.
КИЖИ
Ай Кижи, Кижи солнце красное.
Ай вяжи, вяжи кружева.
Колоколенки, небо ясное.
Небо ясное и трава.
Ай Кижи, Кижи море серое,
Ай туман, туман голый храм,
Плачут горестно птицы
белые,
Птицы белые по утрам.
Ай Кижи, Кижи ветер северный,
Ай вода, вода ледяна.
Времена к тебе, знать, не
бережны
Изукрасила седина.
Ай Кижи, Кижи хмарь осенняя.
Кружева вяжи, кружева
А над водами тишь музейная,
Вера русская там мертва.
ВЕЧЕ
Град Великий принимай раскол
Заходись от яри...
Вечевой сорвали колокол
Господа бояре.
Все на вече, человече... Бей!
Топоры да колья лечат
Толстосумов и князей!
Словно сердце наше вынули,
Растоптали вепри.
Воли вольности, как сгинули,
А они окрепли.
Все на вече, человече... Бей!
Топоры да колья лечат
Лихоимцев
да князей.
Но не встать с похмелья городу
После буйной ночки.
Толстосум смеётся в бороду
Выставляет бочки.
Все на вече, человече... Эй!
Да и с волей делать неча... Пей!
ОПРИЧНИЧЕК
Ой опричничек, добрый молодец
Ты не бей меня, братец, хворого
А и будь ты мне, как
родной отец
Не кажи свово злого норова.
Ой опричничек, ой пригоженький
Не забидь меня, сиротинушку
Не ломай ты мне
ноги-ноженьки
И не рви кнутом спину-спинушку.
Ой опричничек, ну зачем же так,
Да не ведал я, что язык мой нёс,
Государь то наш -
он не зверь, не враг,
Да и ты ему не холуй и пёс.
У, волчище-гад, чтоб ты сдох злодей,
Чтоб ты сдох палач до исхода дня,
Захлебнись
ты кат кровушкой моей,
То не я кричу, то дуга
моя.
Прокляну тебя, но не долюшку,
Ты ж не нюхал раб волю-волюшку,
Ты ж на псарне рос,
шелудивый пёс,
По цепи ходил, не по полюшку.
Ой опричничек, ой пригоженький,
Да отложь-ка ты плётку бычию,
Руби рученьки, руби
ноженьки,
Руби голову горемычную.
* * *
Не воспеть мне нежной сакуры
И на рисовой тонкой бумаге
Тушью чёрной не вывести
контур
Знаменитейшей
Фудзиямы
Не сложить и седые саги
И сказания нибелунгов
И сонета во славу дамы
Не пропеть под бряцанье копий
И толедское романсеро
Развлеченье испанских грандов
Не пропеть южной лунной
ночью
Под старинным резным балконом
Как и
бешеное фламенго
Под ритмичный стук кастаньетов
Не исполнить в
горах Кастильи
Обнимая сеньёру пылко
Я могу оценить газели
Кружевную игру Востока
И пастушьей свирели пенье
И щемящие
звуки суры
Или шум ледяного моря
В переборах кантеле звучных
И гортанные песни горцев
Что стогласо усилены эхом.
Колдовское гуденье бубна,
Африканские жаркие ритмы
Я могу умом, но не сердцем
Принимать чужие напевы
Но оно всегда замирает,
Лишь услышу песню Бояна
О походах великих предков
О
победах и пораженьях
О пирах в дубравах зелёных
И о плаче
княжны Ярославны,
О страданьях простого
люда
И безумстве кровавых распрей.
О лучине в избе крестьянской,
О росистых травах шелковых
На полянах тихих и
сонных ,
На лугах заливных и сочных.
Замирает от духа хлеба
От земли в золотом тумане,
От кувшинок - девушек белых
И
от детского узнаванья,
Принимая чужие напевы
Я лишь краем касаюсь веры,
И моя вина перед руной
Это
небо над колыбелью. |