СКОЛЬКО СТОИТ БУДДА?
 

- Петка! Патрон бар ма?
- Йок па, Василий Иванович!
- Ой, билядь! Белые наступают!

Кыттай ургень узень Урал!
 

/Фильм "Чапаев" на казахском

языке, со слов братца Борьки,

Пашкевича/
 

Бывавший тут у меня на выставках сайгонский житель Ян Евзлин - грозился написать о Верхнеудинске, Улан-Удэ тож. И Хамарханова он знал. Не написал, однако. Рассказал. Добрались фарцовщики-спекулянты и до Улан-Удэ. Буддийскую старину трясти.

Приходит такой деятель к старухе-бурятке: "Будду продашь? Сколько?" Будда позолоченный, метровый. "Сколько? Не знаю, сколько. Покупала в 20-х - четыре баран платила. Баран 80 кило, однако, весит. Баранина - 4 рубля килограмм. Считай, не знаю сколько!"
Спрашиваю Яна: а как там насчет Бадмаева и Распутина? /Имею домашнюю теорийку, от Жени Чугунова, что Григория Распутина - тибетский лекарь Бадмаев ко двору представил и - ПРИСТАВИЛ, чтоб через него руководить, как это у тибетских ламаистов водится - Гитлер там, и прочее, но это особая тема/. "С Распутиным, - говорит, - учился. Он младше курсом в педагогическом был." Я обалдеваю - а это он о Валентине Распутине - которого я, естественно, не читал.
Так и не написал он мне про Улан-Удэ и про обоих Распутиных. Расходы антологии - слышишь звон... Так и с Верхне-Удинском.
 

Улан-Удэ я проезжал в 60-м, по пути на Дальний Восток. Помню, что пиво кончилось - уже за Уралом, разве что на станциях - трофейное, чешское /"Старопрамен" или "Будуар" там/ - "пакетом", с тухлой колбасой или плесневелым сыром и втрое, естественно, дороже. Наконец, в Улан-Удэ погрузили. Все в вагон-ресторан ринулись, и я - в первых рядах. Заказывают - по дюжине, не мене, я - осторожно беру 3 бутылочки: поневоле заосторожничаешь, если денег - в обрез. Наливает мужик напротив меня бурятское жигулевское в стакан и полувопросительно так говорит: "Моча?" Нюхает и - уже утвердительней: "Моча!" Отпивает и добавляет твердо: "Верблюжья." Пиво, действительно, было кислятины несусветной и даже не пенилось. Выжрали, однако ж.
 

Больше за Улан-Удэ ничего не знаю, вычетом за Туву. Тувинские марки 20-х я и сам собирал: удивительно красивые. И большие. За "Маврикиями" я не гонялся, мне чтоб посмотреть было на что. И смотрел. А братец Борька, гидролог, рассказывал: еще в 50-х - тувинцы жили, мыла не видели. Дает кусок - а он его грызть. Плюется. Мужчины лежат на кошме и пьют айрак, бабы хозяйствуют. Пацанье, обоего пола - голенькие лет до 10-ти, только веревочка с кисточкой на пупе. Поймает коня - и прыг на неоседланного, скачет. Или барана режут вдвоем: завалят на спину, один за ноги держит, другой - взрежет пузо и диафрагму, засовывает туда руку и выдирает сердце. Вся процедура - секунды. Это вам не "еврейский способ убоя" /см. в "Ситуации №3", только что опубликованной Изей Малером/: "Повалив предварительно животное за ногу на землю спиной вниз, перерезают ему особого вида ножом, в два взмаха все мягкие части шеи до самых позвонков. Так как при этом способе нервная система не нарушается, то с животным, продолжающим жить при таких условиях, делаются продолжительные и сильные судороги, отчего оно еще более теряет кровь..." - моя публикация, из поваренной книги Игнатьевой-Александровой, 1927 год. Ну не варвары ли евреи - по сравнению с тувинцами?

О чем и речь.
Так и прокатился я, поездом, по казахским степям /о чем моя любимая вещь у Пришвина - "Белый араб"/, через Бурят-Монголию и Туву - ничего не повидав, кроме пива...
 

А уж тем более - знаменитых фресок оперного театра Улан-Удэ - см.

 

 

 

Фор-эскиз росписи плафона «Торжество социалистического строя» для зрительного зала Бурят-Монгольского театра оперы и балета в Улан-Удэ.

 

 

Эскиз росписи плафона двухсветного фойе Государственного

Бурят-Монгольского театра оперы и балета в Улан-Удэ.

 

 

 

 

Виталий КОМАР

ПОЯСНЕНИЕ К ФОТОГРАФИЯМ:

РИМСКО-БУРЯТСКИЙ ЭПОС, КАФКА В МОНГОЛИИ
 

        В моем архиве, в папке со стихами Хамарханова, оказалось три фотографии: на двух из них росписи театра оперы и балета в Улан-Удэ работы профессора живописи Иорданского, преподававшего в Строгановском, когда я там учился. Надеюсь, читатель-зритель оценит эту фантастическую идею - изобразить наследников ламаизма подобными римским героям на барочных плафонах. Это оседлое кочевье фресок и па-деде говорит нам о "развитом интернационализме" откровеннее словарных определений вроде - "Культура социалистическая по форме и национальная по содержанию"... или, пардон, наоборот.
        А теперь о фотографии, на которой сам Хамарханов.
        Александр Хамарханов родился в 1950-м году, в Улан-Удэ, где провел детство и школьные годы. Мне не довелось встретиться с его родителями, но жившего в Москве дядю поэта /тоже Александра/ - филолога и полиглота - я знал. /Его открытие мотивов бурятского эпоса в творчестве Кафки переведено на английский и известно западным специалистам в этой области. Вероятно, для некоторых читателей это прозвучало по-кафкиански, но, оказывается, Кафка читал переводы писем Кропоткина, бывшего на Алтае, если не ошибаюсь, в ссылке./ Помню как однажды, в компании дядиных друзей из журнала "Байкал", зашел разговор о "ссыльной в Азию Европе", и Саша вспомнил свою детскую любовь - дочку ссыльных литовцев /я никогда раньше не знал, что в Бурятии их было очень много/: "Она была такая беленькая-беленькая, маленькая-маленькая"... Думаю, "из этой же оперы" его любовь декламировать позднего /ссыльного/ Мандельштама, переделывая отдельные слова, а то и целые строчки по-своему. Блока он любил только раннего /я пишу: "любил" в простом прошедшем, а не в сложном эмигрантском времени, т.к. знаю - вкусы меняются/. Если кто-нибудь высказывал беспокойство по поводу будущего "стальных машин, где дышит интеграл", Хамарханов замирал, затаивался, как очень старый охотник и, дождавшись от такого человека неправильного оборота речи /нередкого в шумных компаниях/, громко повторял ошибку, улыбался как идол и говорил: "А все-таки русский язык я знаю лучше тебя! Немножечко-немножечко, но лучше. "
        Познакомились мы с ним в кафе "Синяя птица", где в конце 60-х устраивались однодневные выставки: Булатов, Васильев, Кабаков, Одноралов и многие другие. В 1967-м, вместе с Волоховым выставились там и мы с Меламидом. Во время обсуждения Хамарханов вышел к роялю и стал, как колдун или пономарь, без пауз между словами и фразами, покачиваясь как всадник в седле, не читать, а "причитать" свои стихи. Помню, как многие, в том числе я сам, стали против воли покачиваться в такт монотонному скорбному ритму... Чтение было прервано падением стульев, дракой и погоней поэта-боксера Устюгова за одним из собутыльников. Мгновенно, в разных местах кафе отделились от столиков доселе незаметные комсомольцы-дружинники. Порядок был водворен, невинного Устюгова увезли в вытрезвитель, но пиджак и пальто, легкомысленно оставленные выступавшим бурятским поэтом на спинке стула, вместе с деньгами, студенческим билетом и ключами, навсегда исчезли в кружении неожиданно выпавшего в тот вечер снега. В полночь, сняв со стен свои работы, мы вышли из полутемного, опустевшего кафе и неожиданно увидели дрожащего Хамарханова - московские таксисты не брали полураздетого "гостя столицы". У нас был РАФик для перевозки картин, и мы подкинули нового знакомого до кооператива Академии наук, где жил знаменитый дядя. Впоследствии Саша подружился со многими художниками, особенно близко с Богородским /детским иллюстратором/ и Смирновым - оба они рано умерли от алкоголизма. У молодой вдовы Валерия Смирнова хранится замечательный портрет Хамарханова в стиле Модильяни. /Валерий являл собой уникальный случай перевоплощения. В детстве, пересмотрев раз десять подряд фильм с Жераром Филиппом в роли несчастного Амадео, русский художник не только запил, но и "зарисовал" на всю жизнь - точно так же, как его давно умерший западный коллега. К сожалению, у меня нет фотографии этого портрета, в чем-то близкого к идее профессора Иорданского, о котором шла речь в начале, и чье имя последний раз я вспоминал лет пять назад, глядя с Иудейских гор на каменистые и пустынные горы Иордании.
        В 1972-м Хамарханов окончил "Геологический" и уехал из Москвы. Приезжал редко: то для защиты диссертации - что-то по истории науки, о ранних немецких исследователях Сибири, то на похороны дяди. Незадолго до моего отъезда в Иерусалим, он приехал в Москву, в "медовый отпуск" с удивительно высокого роста, красивой женой буряткой. Мне вспомнилось: "маленькая-маленькая, беленькая-беленькая"... Вот тогда-то я впервые услышал, как он говорит по-бурятски.
        Вот тогда он и попал на эту фотографию, сделанную, не помню, кем во время моих проводов в мастерской Одноралова. Слева от нас стоят художники Чуйков и Дрючин. В тот памятный вечер 1977-го года /ровно через десять лет после нашей первой встречи/, Хамарханов пил много, но впервые, вопреки обыкновению, стихов не читал.

 

 

 

 

 
 
И в бухте Мертвого Матроса
Пристанет наш корабль...
То было в то славное время,
Когда матросов полосатая судьба
Манила многих юнг
Кругом по свету,
По круглому морю,
По белому, красному, черному морю.
По белым, по красным, по черным мачтам
Скользили шелковые паруса,
Парад белеющих матросов
Погибшего матроса провожал...
И снова в бухте Мертвого Матроса
Пристанет наш корабль...
 

1967
 

 

 

 

 

                                    В. Комару
 

Зеленый легкий телефон...

Гусиный список караванный
                            расписан поименно.

Зеленый легкий телефон,

Мне сегодня не пишется

И свое на свое - все условно...

Не полетят шары твоих глаз,

Держись, советский богослов, -

Условна слава, все условно.

И словно шары первомайских разинь

В резиновом счастье карманном

Гусиный список караванный,
        гусиный список караванный...
 

1967
 

 

 

 

 

НЕЗНАКОМКА
 

За окном, по диагонали, на углу
Пьют пиво...
За глазами, по диагонали, на углу
Я пью пиво
И Устюгов Витя.
А в мире много-много трещин...
Сегодня киосковым орешком
      треснет "Союзпечать"
            с сухой начинкой газет и журналов.

А напротив
       над рестораном
            над его выхолощенным именем

На коврах из тринадцати султанатов

Сидела женщина,
Лучше какой-то наколки на сердце,

Взгляд ее - иголка с тушью -
        уперся в стену противоположного дома.

"Александр Блок, моя богиня," -
        сказал Витя и упал на колени.

Я читал газету "Комсомольская правда"
        и как свечу держал перед собой кружку пива.

Телефонными звонками
        пролетали весенние птицы...
 

1967
 

 

 

 

 

                                        А.Алшутову
 

Сюда вошла стреноженная лошадь
В ее глазах еще светилась зелень
Может быть это была зелень газонов
Но если эта лошадь послана судьбой
И в глазах была чужая догорающая зелень
И дрожание пут - обреченное дрожание
Лишенное змеиной жизнеспособности
Агонизировало под штангой жизни
Распутываясь запутываясь освобождая
Шире шаг лошади давая
Постепенно ход набирая
Апперкотами пошли колуны коленей
Так в ротах шаг набирает пение
Так в перерыв оккупируются ступени
Так произошло великое историческое событие -
Так встретились подкова и мрамор
А глаза так же угрожали зеленью
Все мысли накручены на веретено живота
Всё пропитывалось запахом пота спичек мяты и сена
Весь мир погибнет после полудня в воскресенье
Ведь тогда будут свободны руки освободятся ноги
Вспыхнут зеленью пестрые головы
Расплывутся как наплывы растворятся по заливам
 

1967
 

 

 

 

 

Троллейбус подошел к остановке,
А из окна его как с холста
Смотрела на Анальгина некая мадам.
Не отрывая взгляда, Анальгин прошел в троллейбус
/как у него голова не отвинтилась/
И, когда мадам собралась выходить,
Наступил ей на ногу и сказал: "Пардон",
Она удивилась его французскому языку,
А Анальгин сошел вместе с ней
И снова сказал по-французски:
"Я сейчас возьму бутылку, и мы пойдем ко мне",
Это известная история и Анальгин сам расскажет
                                                            ее продолжение:
"Кожа у нее нежная, прохладная
И загар ей идет - глаза на лице как лампочки зеленые,
На ходу волосы рыжие развеваются как плюмаж
И жопа подвижная как у кобылки,
Сколько я за этим кентавром по асфальту гонялся,
Сколько языком молол - смешил не переставая,
Взял коньяка "Камю", торт ореховый...
Ничего не получилось - обвалила тварь рыжая,
Остался я один на один с французской этой бутылкой
И говорю ей: "Ne quittes pas mois, s'il vous plait."
Слава богу, что хоть бутылки от нас убежать не могут."
 

1970
 

 

 

 

 

Стоял ноябрь месяц
и до сих пор стоит как я,
вернее, я сижу, а стоит табуретка
и у нее как у породистой лошади дрожат ноги,
ибо она вот-вот станет Историей.
Поднимается какой-то ветер,
история, заключенная в табуретке,
заключает в себя табуретку.
Так как я часто жалуюсь на свое здоровье,
то рад, что отправил в историю лишь табуретку -
ведь туда попадают люди с отменным здоровьем.
А этот чертов ветерок наверняка мне подарил ангину,
и со словами: "Такова противная жизнь",
ложусь в постель, закутавшись теплее.
 

1968
 

 

 

 

 

Я расплылся технически сделанным криком

Как дым в виталькиной мастерской.

Стоял торшер над рожей неумытой,

В гостях у художников молодой и рослый Тротуар.

Третий день подряд ночь,
Это значит, что кисти спят, закатив зрачки и запрокинув
                                                                                головы

Словно в тоске от официального жанра.
"Искусство", - какое-то фиговое название вроде фигового
                                                                                   листа,

И за названием искусство прячется то же,
                        что и за фиговым листом,
То есть точно так же не оторвать, не выкинуть,

        потому что связано с нашими внутренностями.

И потому что, как говорится, Иисус Христос был зачат
                        непорочно, то есть искусственно,

И столкновение такой античеловеческой частицы

        с человечеством вызвало взрыв и дало
             громадную энергию людям -

Распавшимся частицам человечества.
 

1966
 

 

 

 

 

ХАРЬКОВСКАЯ ЭЛЕКТРИЧКА
 

Эта страна принадлежит мне.
Сейчас я чувствую как бьется жилка под левой лопаткой.
Если пройтись по вагонам - везде увидишь пьяных.
Вот в упор на меня смотрит трезвый рабочий,
Он рассказывал что-то о вербовке на шахты,
В руках у него сигарета, а на скуле природная шишка,
Руки странного белого цвета, в перстнях.
Мне страшно от его взгляда, а жилка все бьется.
В газетах и в разговорах события в Чехословакии.
В том НИИ, откуда еду, один в свободное время пишет прозу,
Сегодня он развелся с женой, видимо, не хотел,
Руководитель лаборатории - молодой способный геолог,
Смеясь, он рассказывает об отце, начавшем писать стихи,
Третий тоже под старость собирается писать стихи,
Четвертый в старости собирается просто мастерить табуретки.
Эта страна принадлежит мне, им
И никуда от этого не денешься,
После работы голова у меня очень тяжелая,
Я курю сигареты - от этого легче,
Мой друг подарил мне мундштук - я ему благодарен -
Через мундштук курить как-то приятнее,
Скоро я уеду отсюда и загляну к нему.
- Ты комсомолец? - Да!
- Давай не расставаться никогда!
Был я, брат, на Украине, в Харькове,
Носил я там свою морду как плакат...
Этот рабочий до сих пор на меня смотрит.
Колеса стучат, и пульсирует жилка,
Я уже различаю стук сердца средь стука колес -
Будет время другое и нас всех не будет,
Будут люди другие и для них мы ушедшие люди,
Но важно то, что живем мы в одном времени
Как в одном доме, в одной электричке,
Мы соседи по жизни и доля у нас одинакова -
Это я понимаю пронзительно ясно!
Как Земля во вселенной
                            со свистом летит электричка.
 

1968-1977
 

 

 

 

 

КРОПОТКИНСКАЯ
 

Любовница моя, ты спишь.
Твой гладкий череп на ступенях магазина,
Я сам не свой с цветочною корзиной,
Мне непривычно - я сюда заехал,
Как непривычен всем автомобиль мой -
Бык с кровавыми глазами.
Я объясняю всем, машу корзиной,
Мол, так и так, поэт в гульбе,
Что мир пронзителен бывает
С утра после четвертого стакана,
Что двадцать строк назад я доказал - войны не будет.
Ну, а пока спокойно проходите,
Свистите, удивляйтесь, проходите,

Стучите зонтиками об асфальт,

Любовницу мою авоськой не заденьте.
 

1968
 

 

 

 

 

                                        Т.Б.
 

В окно кафе, куда хожу обедать,
Видны деревья в полный рост,
Окно дай бог - от потолка до пола.
Я смотрю на деревья, на людей не смотрю -
Тоскливо и неинтересно,
Это, видимо, оттого, что часто думаю о том,
Насколько я им интересен,
И вспоминаю Харьков, институт,
Когда обедали мы вместе.
 

1970
 

 

 

 

 

Здесь на гастролях театр "Современник".
Часто у гостиницы я вижу актеров.
Я завидую им иногда, их работе,
Тому как одеты они - свободно и броско,
Но после я думаю, что живем-то мы все одинаково
И что неизвестность и неопределенность,
Которые у меня впереди
И в которых я все время нахожусь,
Это и есть моя свобода и моя карьера.
 

1970
 

 

 

 

 

Сегодня День Победы -
Праздников нынче полно,
хорошо, когда много праздников,
особенно, когда есть на что выпить
и никто окончательно не допился, -
сидим, пьем, о кино каком-то говорим,
а выпивки на столе так и не убывает,
уже все только фруктами закусывают,
вот Геныч песенку затянул,
долго не протянет, уснул уже,
Дима плясал-плясал, извинился и тоже отключился,
смотрю Нинка сидит, сидишь - так сиди,
но только вышла она в коридор,
выбегаю за ней,
хватаю за руку и скорей из квартиры,
в такси говорю: "Куда поедем: ко мне или к тебе?"
"Ко мне, - говорит, - только выпить возьмем."
В квартире у нее солнышко светит,
                    штопором бутылки открываем,

надоело мне со штопором возиться -

начал я Нинку раздевать,
потом сам разделся, выпили мы с ней из фужеров

и понеслось!
 

1970
 

 

 

 

 

РОДНАЯ РЕЧЬ

/Коллаж/
 

СТАЛИН ДУМАЕТ О НАС
 

Новый год! Над мирным краем

бьют часы двенадцать раз...

Новый год в Кремле встречая,

Сталин думает о нас.
 

        Он желает нам удачи

        и здоровья в Новый год,

        чтоб сильнее и богаче

        становился наш народ.

 

ПАРАД

 

 
У Советской Армии

отточены клинки.

Идут в строю ударные,

гвардейские полки.
 

Конники суровые -

защитники страны.

Стучат, звенят подковами

под ними скакуны.

Пунцовыми знаменами

вся улица цветет, -

походными колоннами

за танком танк идет.
 

Под облака морозные,

как перышки легки,

взлетают краснозвездные

лихие ястребки.

 

И пушки дальнобойные

гремят по мостовой,

за труд, за жизнь спокойную

готовые на бой.
 

 

МОСКОВСКОЕ МЕТРО
 

Ты не стой у остановок,

лучше вместе мы войдем

в этот светлый, в этот новый

необыкновенный дом.

Я всегда его узнаю

и не спутаю ни с чем:

погляди, над ним, как знамя,

знак метро - большое "М".
 

 

МЕДАЛЬ
 

Орловой Маше двадцать лет,
и ей везде почет,
что тракториста лучше нет
            о ней молва идет.
            Она - стахановка полей,

и знают на селе,

что лично сам Калинин ей

вручал медаль в Кремле.

 

 

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
 
 
Мы солнышку велели:
- Сияй, сверкай, свети,

чтоб громче птицы пели,

чтоб ландыш мог цвести!

Мы попросили ветер:
- Знамена развевай,

чтоб знали все на свете

про наш веселый май!
И всё как мы хотели
в тот майский день сбылось:

и птицы песни пели,

и солнышко зажглось.

И нас с утра катали

в машинах по Москве,

и флаги трепетали

у каждого в руке.

И сам товарищ Сталин

в шинели боевой,

и сам товарищ Сталин

кивнул нам головой.

 

        Чтобы укрыться от царской полиции, он жил под разными именами. То его называли "товарищ Дэвид", то "товарищ Коба", то другим именем. Ищет полиция товарища Дэвида, а он в это время где-нибудь работает уже под именем товарища Чижикова. Нападает полиция на след Чижикова, а он уже выступает перед рабочими как товарищ Коба. Последнее имя его было Сталин. Под этим именем он и стал известен всему миру.

 

 

У САМОЙ ГРАНИЦЫ

 

 
У самой границы, в секрете,

я зоркую службу несу, -

за каждый пригорок в ответе,

за каждую елку в лесу.
 

Укрытый густыми ветвями,

и слушаю я, и смотрю,

и сердцем с родными краями

в такие часы говорю.
 

И всё мне становится ближе,

как будто сквозь сумрак ночной

я всю свою родину вижу

и вся она рядом со мной.
 

Проходят, встают предо мною

деревни, поля и леса,

и месяц над самой трубою,

и лица напротив крыльца;
 

и Черное море, и горы,

где я никогда не бывал,

и стены Кремля, у которых

я Сталину клятву давал...
 

Я вижу как солнце выходит,

как трактор идет большаком

и как мальчуган на подводе

бидоны везет с молоком...
 

И ласточки крыльями машут,

и топится чья-нибудь печь.

И все это - Родина наша,

а Родину надо беречь.

 

Где вчера качались лодки, -

Заработали лебедки.
 

Где шумел речной тростник, -

Разъезжает паровик.
 

Где вчера плескались рыбы, -

Динамит взрывает глыбы.
 

 

        Засмеялся Мичурин, похлопал Васю по плечу.
        - Молодец! - сказал он. - Ты угадал. А знаешь ли, что это за деревья? Первое деревцо, что справа, - это черемуха, а второе, что слева, - это рябина.
        - Как черемуха? Как рябина? У черемухи ягоды маленькие, а у рябины ягоды, когда созреют, должны красные быть или оранженые.
        - А я вот решил их такими сделать, - ответил Мичурин. - Все вы знаете, сколько у нас дикой черемухи да рябины... Мало от них пользы и удовольствия человеку, разве что только цветет черемуха красиво, а из рябиновых ягод ребята бусы делают осенью. Вот я и мечтаю, - продолжал Мичурин, - не только о том, чтобы больше было и яблонь, и груш, и слив в садах нашей родины, но чтобы даже черемуху и рябину превратить в полезные для человека растения... Решил сделать черемуху и рябину не хуже вишни.

 

Мы сеем хлеб, броню куем,

мы в шахтах уголь достаем,

в дома проводим газ,

и этот уголь, эта рожь,

и газ, и дом, где ты живешь

и всё вокруг - для нас!

Все то, что делает завод,

все то, что фабрика дает,

чем родина горда,

чем мы сильны на страх врагам,

все это - наше, это - нам

навечно! Навсегда!


 

ПЕСНЯ О РОДИНЕ
 

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.
            От Москвы до самых до окраин,

            С южных гор до северных морей

            Человек проходит как хозяин

            Необъятной Родины своей.

            Всюду жизнь и вольно и широко,

            Точно Волга полная течет.

            Молодым везде у нас дорога,

            Старикам везде у нас почет.

Наши нивы глазом не обшаришь,

Не упомнишь наших городов,

Наше слово гордое - товарищ -

Нам дороже всех красивых слов.

С этим словом мы повсюду дома,

Нет для нас ни черных, ни цветных,

Это слово каждому знакомо,

С ним везде находим мы родных.
            За столом никто у нас не лишний,

            По заслугам каждый награжден.

            Золотыми буквами мы пишем

            Всенародный Сталинский закон.

            Этих слов величие и славу

            Никакие годы не сотрут:

            "Человек всегда имеет право

            На ученье, отдых и на труд."
Над страной весенний ветер веет,

С каждым днем все радостнее жить,

И никто на свете не умеет

Лучше нас смеяться и любить.

Но сурово брови мы насупим,

Если враг захочет нас сломать, -

Как невесту, Родину мы любим,

Бережем, как ласковую мать.
 

 

ГИМН СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ
 

Союз нерушимый республик свободных

сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов,

единый, могучий Советский Союз!
            Славься, Отечество наше свободное,

            дружбы народов надежный оплот!

            Знамя советское, знамя народное

            пусть от победы к победе ведет!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

и Ленин великий нам путь озарил.

Нас вырастил Сталин на верность народу,

на труд и на подвиги нас вдохновил.
            Славься, Отечество наше свободное,

            счастья народов надежный оплот!

            Знамя советское, знамя народное

            пусть от победы к победе ведет!

Мы армию нашу растили в сраженьях,

захватчиков подлых с дороги сметем!

Мы в битвах решаем судьбу поколений,

мы к славе Отчизну свою поведем!
            Славься, Отечество наше свободное,

            славы народов надежный оплот!

            Знамя советское, знамя народное

            пусть от победы к победе ведет.
 

17 июня 1975                                                                         А.Хамарханов
Переделкино
 

 

 

БУРЯТСКИЕ ЧАСТУШКИ О ЛЕНИНЕ
 

1
Унэнхурань тогтожи,

Утхальжаня хубун палагарба.

Ульяновь хуля тобто-оржи,

Улад зоних налагарба.
 

2

Уха морье аршалган,

Ундор вагондо баяртабдя.

Анзагаша зоно аршалган,

Улан Лениндэ баяртабдя.
 

3
Хула морье аршалган,

Хтрдан вагондо баяртабдя.

Худморшо зоно аршалган,

Хомунист Лениндэ баяртабдя.
 

4

Улан гали шатаган,

Ула хэта хоер.

Олон зойн хугжогон,

Ульянов Баладимир.
 

5

Далада ябаган онгосомна.

Тамаржи арляхань харамта

Дадая эблулган Ленин-мана.

Ухэжи ярляхань харамта.
 

6

Улан палаш гандарашда,

Удин город нэхульжа,

Улан Ленина ухэшга,

Союз молодежь залагульжа.
 

 

Частушки эти приведены газетой «Власть Труда» (Иркутск). Они же напечатаны в «Бурятоведческом сборнике» ВСОРГО за 1926 г., вып. 1 и 2 и за 1927 г. в №3-4.

Кем и где они записаны, нам неизвестно.
 

 

* * *

 

        В кишлаке достаточно сказать слово «Ленин», и сейчас же декхане начинают мурлыкать:
 

Ленин умер в Москве. Зачем он умер?
Он умер... умер... Но его глаза видят
И мозг работает, потому что он— пророк.


 

        Таких импровизаций громадное количество. Сосчитать их невозможно. Каждый день десятки, сотни арбакешей, подняв кверху головы, мурлычат в разных концах Средней Азии: «Ленин... Ленин».
 

 

* * *

 

Из библиотеки ЧЕРНОЙ КУРИЦЫ

 

 

Магазин русской книги "Малер"

Иерусалим, п.я. 6608

 

И - сообщено все тем же О. Чураковым:
 

Бир бала к отцу кильде

И сказала кроха

Папа, бу нарсэ якши

И что такое плохо
 

Если бьет яман малай

Беднага малчишка.

Myн подобный негодяй

Не бстабляет в книжка
 

Дождь покапал и барда

Солнышко кайтярга

Это очен харашо

Нашим балялярга

 

И по Некрасову:
 

Меня офицер по-болгарски ругал:

"Аз долго на чи отчекаша"

А снизу мне муж

По-татарски сказал:

"Острог да барабадыз Маша".

 

У Некрасова:
 

...Внизу ожидавший в тревоге.
А снизу мне муж по-французски сказал:
"Увидимся, Маша, в остроге."

 

Не можно не привести и текстов Пафнутия Кочакина /сб. "Куманда/т/", Чита, 1919/:
 

Алас была аш иттим
Кудайга абыр сурап иттим
Тар курсакка туйерде
Кудай абыр чуртыбыс
 

И его же:
 

В Бангалоре горный громат

Карный марот и клопец

Цепи распевают рогом:

"Героман, патан, скопец"

 

И еще:
 

Бet пен. суди
Най Вир болит пеин
Ай кен пест урин


Я покамест на тюркских не пишу, хотя Решетняк подарил мне русско-татарский словарь, пора.
А пока - почитаем издания Изи Малера.

 

И в заключение -

 

ГРУЗИНКЕ
 

Зачэм? Зачэм? Нэкарашо.

Ты дэлаэшь мнэ харакири.

Зачэм на яйца вэсишь гыри?

Нэкарашо. Вай, нэкарашо.

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 3А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга