27.9.80
 

    Дорогой Константин, после разговора с тобой по телефону посылаю стихи для составляемой тобой антологии.
    Над статьей о киевских поэтах думаю и начинаю работать. Пришлю позднее.
    Стихи находятся в том порядке, в каком они предполагаются в книге.
 

    Будь здоров.
 

 

От составителя:
25.11.83
Лехтгольц все еще пишет о Киеве...
 

 

ЮРИЙ ЛЕХТГОЛЬЦ родился в 1937 г. в Киеве. В 1967 г, закончил Архитектурный институт. С 1973 г. подвергался преследованиям властей, и в 1977 г. эмигрировал из СССР. С 1978 г. живет в Лос-Анжелесе, работает архитектором.
Стихи печатались в газете "Русская Мысль" (Париж) и в журнале "Ковчег" (Париж).
В печати: книга стихов "У Лукоморья" (изд. "Ковчег", Париж).

 

 
 

 

 

 

НА КАЛКЕ 1223 ГОД
 

Приземист день
Он ночи спозаранку
Молитвами тропинку проторил
И вывернутый навзничь
Наизнанку
Провис между кривых ветрил
 

И весен хоровод копеечной монетой

Прокатывает солнце набекрень

И поворот

Неясен поворот

Где за туманом ночь

Где пред туманом день
 

Не полностью заброшена молитва

Не полностью початок огрубел

И в легкой капле нежного корыта

Великий небосос седел

И воск еще стекал

И хлева пчелиного

Не тронула рука
 

Когда дымила вечная река
И шепелявил злак преддверьем хлеба
 

                                           Киев, 1969
 

 

 

 

* * *

 

Российным жестом память хлещет

Из детства вынута стена

Стоит земли подобьим вещим

И предсказаньем —
                                тишина
Свободным плеском припадает

И поле тиной глушено

И десятерной мощью жалит

Доколе так заведено
И затокует закукует года отсчитывая стать

Как будто морем замурует изменчивости поля гладь

И в тишине надокеанской
            недельным прибыльем паря

Нам будут сниться
                    сны — синицы

Про волю, площадь и царя
 

                                            Киев, июль, 1970
 

 

 

 

* * *

 

Василиск не ржавей и не падай
На овале большом до утра
Раскатился заядлостью права
И держался за гребень зурна
Пять мостов пересек
Пять созвездий
В отражении моря хлебал
И когда замолчал переезжий
За себя всем и все раздавал
И пенять
Забирал понемногу
Закадычных запаривал след
Будто строил стальную дорогу
За похлебку за дикий навет
Приплывал и причаливал строго
На походку набрасывал плащ
И тянулась стальная дорога
Будто вынутый из сердца хрящ
На поддон
На погибель
На площадь
На взрыхленную поркой межу
С растопыренной пядью наощупь
На копытах златых выхожу
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

На прибережном
     прибрежном
     забрежном
На парусе лодка хотела

Достичь полосы убережной

И с легкостью ласточки нежной

Достигла
Посты пропустили

Посты из медуз и ракушек

Рыбешек и всяческих вошек

И даже глаза пропустили

За мачту и борт уцепились

Забрав всё в охапку — себе
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

Пьянящ дурманный сон степей
Когда ни звезд и ни полыни
Не разобрать. Смешалось все
В охапке горизонта синем
И с головой ли с животом
Ввернувшись в опахаль стодневный
Жарье и звезд друг с другом в прятки
Вертящихся
О, Боже мой
И не успев передохнуть
Когда бы телу дать соснуть
Ты на зобор влезаешь снова
 

Звезда

ты светишь

ты готова
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

Не многим более чем час
Вилось боярышником поле
Когда пыльцы хватает вволю
Когда по полю и по полю
Голубоглазый плыл баркас
И где-то забрезжился светом
Душой ли или подголоском
На парусе или на веслах
Летела барка
Птичьим клювом
Душа в ней клекотала
Давних, — и самых близких столетий
И будто их колесница
Пылила в нас
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

Трилистница, тропою брось

На торопелое Полесье

Овчиной, мыльным потом
                                        лось

Вбегает в дом у поднебесья
 

И нипочем ни почему

На стол кладут яйцо вкрутую

Так видно надобно ему

Летящему напропалую
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

И опять под волной
                              муть и сырость

И под ветр завертел снегопад

И слыла под лучами игривость

То ль дельфин

То ль другой зверопад
 

Где каменьев окрашена юность

Где земли промывная любовь

Окуналися ветки в окружность

Рассыпаясь листами дубров
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

Работ и дров не перечесть

Не переплетен сад стенами

За прибережными валами

Плоды протодерев прочесть

Остался деток паруглазый
 

И околичности тая

Пришла напуганная Троя

Не воплощением творя

А мерой серебра и горя
 

И золотой набрякший шлем

Болтался гордо и сурово

Венчая тишь. Велик и нем

Испить иль съесть

Вино готово
 

                                    Лукоморье, август, 1970
 

 

 

 

* * *

 

А вран над бабками летает

И сижый дым во тьме глотает

И переносок воробей прыг-скок
                                   прыг-скок

И то глоток

И то что есть

Спелей и слаще

Всех самых самых желудей

Всех самых самых замарашек
 

                                    1970
 

 

 

 

* * *

 

И ветер откликнулся где-то

И кто-то умылся сполна

Взлетела шальная монета

И солнцем спустилась у дна
 

На ворох чужих сновидений

Усталый рекой перепад

Примчался и бросил валежник

Костра переполненный шаг
 

Валяйся праматерью скошен

Не выброшен не заложен

Никем и ничем не опрошен

Опалых и влитых ножон
 

И скошен травой у приметы

Заждался парящего дня

Как будто вертелись заветы

Для стога и для сентября
 

Не божьим укором не плахой

Обида стекала стебля

Где шел и пришел черепахой

Ушедшего года земля
 

                                        1970
 

 

 

 

* * *

 

Норот покуда не пришел

Покуда шири тороп дул

Топор вертел куда шел вол

Ловчее лова и в аул
 

И не в разбежку прядал струны

Запаром дерева прямого

Шлепками понижались луны

И громоздились у былого
 

                                        1971
 

 

 

 

 

 

                                А. Пушкину
 

Не писарь вотчиной владел

И не глядел пошире оком

Взаимодавь унес удел

И пролился холодным потом
 

И кручи и леса и долы

Припоминая твой приход

Твоим конем как будто колом

На дыбы встали в хоровод
 

И Лукоморье сиждь и ждет

Покуда вестники снесутся

Покуда твой переворот

Закончен станет. Там пасутся

Отрадной юностью поимы

На вере уходящих лет

И сказкой древнею лечимы

И давшие тебе обет
 

Не ворох и не стон онучей

Гремит в их диких словесах

Как будто рушится в падучей

Смертельной пляске старый страх
 

                                        1971
 

 

 

 

* * *

 

Приноровились княжичи

Забором да веревкой

Уважить кто не вяжет

Желудевого соку

Уважить кто не очень

Заморския водицы

Заморския водицы

С колодязя девицы

И потом топотом

    потом мотом

       княжити
 

                                        1971
 

 

 

 

* * *

 

Где Лукоморье — здесь ли, там

Граничит день вокруг ошибок

Невесть откуда. Кем он дан

Бревенчатых, ушибленных улыбок

Расцветших розами

Прощай, я сын не только твой

Зови меня:
                 Мой люд по пеплу

И по траве всех наших предков
Мы умираем без границ
Мы рождаемся под небом
И рост наш памятью денниц
Отмечен —
У юноши
                чтоб стать мужчиной
У девушки
                чтоб стать женой
И на потребу красоте вокруг
Во времени
Но не по воле иномовца
Власатого не так как ты
        Не понимая мира вещей и явлений
        Он говорит на языке другом
        Те же слова он берет за шею или за ноги
                                                и они задыхаются
        И обливаются кровью твоей досады

        Вы говорите на разных языках
Он — иномовец
И это страшно
Давайте говорить на языке духа
На языке любви к Богу и уважения друг к другу
Друг друга уважить —
Это единственное что у нас есть
Для нас
 

                                                    Киев, 1971-1976
 

 

 

 

* * *

 

Предпраздничная быль однажды
Гуляний моря и зверья
Отстроилась жильем
и каждый себя наметил
всем в друзья
Кто в шерсть пророс а кто
лоснится, кто покороче
кто длинней, одних тревожит
поясница, других отсутствие
когтей
Запойная пора настала
братва заржала заплясала
кто подвывал кто улюлюкал
и видом тряс и громко пукал
и находилась рать моя в
экстазе отпрысков творя.
Всегда бы так и чтоб не драться
за самок, — те мечтают сдаться
Вот так все длилось и недолго
Покуда не схудала Волга
А там пошла история
В страну чудес Утопию
 

                                                1971
 

 

 

 

 

 

Ноября месяца во 2 день в субботу

1974 года скончался мой отец
 

 

                                    Отцу
 

Весло ушло
И океан глубок
Вещами стоимость измерив
Развертывается клубок
Простертых дней
Среди империй,
И слезы в камень перелив
Надгробия
Удел немалый
Я в камень сердце поместил
И древа лист с небес упалый,
И развернувшися ничком
Стояли позвонки в секрете
Вокруг все было нипочем
Все нипочем на целом свете
Неверие, что смерть — закон
Предстало мельницей
И вскоре
Перевернувшийся порог
Раздвоил житие на двое
 

                            Суббота, 30 ноября, 1974
 

 

 

 

 

 

                                    Иерусалиму
 

Высок и строен старый град

Две тыщи лет ума немого

Там начинался звездопад

И строгой ратью вышло слово
 

О чем
Егдалишна
О чем
Ты в ветер волосы пустила
И завернув себя холстом
Рукою жилы отворила
 

И реки потекли
И вспять
Восстали камни из пустыни
И строилась стеною рать
И люди падали в стремнины
 

Не тек ручей
И прошумел пропажей гон большого лова
Подковою лежал Ничей
Страданием рожая слово
 

                                        июль, 1974
 

 

 

 

* * *

 

Листай листарь
Замолкнул гром
Замолкли птицы
Голубицы
Объяли хворостом паром
И ничего уже не снится
Все видно въявь
И допоздна
Сверчок заветных умышлений
Просматривает закоулки дна
И знаки причащенных келий
И разговор простерт рясцой
Окунут шеей в позвоночник
И ветвь хрустит перед ногой
И запастись тобою хочет
 

Пристанем станом у ворот

Шатер раскинем

И помолившись за живот

Все — дальше двинем
 

                                        1973
 

 

 

 

* * *

 

Весной расхлябиста пустынь

И по весне ходить охота

И молча вяжется дремота

Стезями кожаных овин
 

Заупокойную мечту
Еще не вздел на рыбьи ребра
И разрушаешь немоту
Отхожих мест
И мест недобрых
 

Слова отчаянно легки

И строй пошел круглоголовых

И в волосах снуют зверьки

Обрушенных надежд и новых
 

И только опулоночь спал

Запал третичный мелового

Когда проявленное слово

Образовало свод начал
 

                                        сентябрь, 1973
 

 

 

 

 

 

ЭПИТАФИЯ
 

Усталый человек

Остановись, побудь

Прекрасен ли твой век

Всему виной твой путь
 

 

 

 

 

 

                                                        Николаю Бокову
 

Веселость дней несказанно ранима

На прошлой памяти погасших лет

На этой памяти, когда даешь обет

Веселость дней, когда душа гонима
 

Всесказанностию вещей, и тел, и сказки, и покоя
Ушедшего в дорогу строя и убегающих затей
Не мог признаться никому — что есть
Вот в этом то загадка, а тот кто слышал — уходил
И строй сменяла пыль и жатва
Беснующихся упырей, чья кровь горька, а наша сладка
И что еще, — на край зрачка, и века, и брови усталой
Приходят стойбищем века
И век раскрытием и славой
 

                                            Воскресенье, 30 марта, 1975 г.
 

 

 

 

* * *

 

Обычаи матерым невидны
Загадкой сказок приближалась осень
Ремнями лапотной спины
Стволами лип, дубов и сосен
Оврагами, что вечностью темны
Дорогами и тропами прилатан
Брел человек
Состранником страны
Земле в угоду и звездам загадан
Качели колоколен, птиц и шугов
Вываживали старый стих псалма
Ягдай мой щит
Мой щит порубан
Я в юшке крови и огня
 

                                            1975
 

 

 

 

 

... Предположения потомка о составе беседы его пращура, А. С. Пушкина, и царя Николая I, состоявшейся в Санкт-Петербурге в 1826 году по желанию Николая I, после возвращения А. С. Пушкина из родового поместья в селе Михайловском Псковской губернии, где, по повелению Александра I, он отбывал ссылку; и после восшествия на престол нового царя, — был прощен и впущен в столицу, и зван на аудиенцию, начавшуюся с околичностей и перешедшую в строгое русло возможности, как это бывало не раз на огромной мобильной глиняной платформе Российской империи.
 

Аксессуары не имеют значения,

цвет стен кабинета тоже.

Пульс — на пределе

Сердцебиение нормальное
 

Николай I. Как ты думаешь, что у нас в России сейчас плохо?
Пушкин. Государь, мы не свободны, народ в нищете.
Николай I. Как ты думаешь, свобода сейчас может быть?
Пушкин. Нет, Государь.
Николай I. Молодец. Почему?
Пушкин. Мы еще не умеем быть свободными, не нарушая порядка.
Николай I. Так почему ты нарушаешь порядок.
Пушкин. У каждого родившегося есть дело на земле.
У меня — осуществлять свободу, у тебя — порядок, между нами те, о ком мы печемся. Свобода и порядок любят друг друга и друг друга пытают — как всё в любви, даже при гармоническом состоянии, а у нас гармонического еще нет. Никто из нас смиряться не станет, но вместе мы, или наши дети, внуки, после нас могут постепенно придти к гармоническому. Только порядок должен идти навстречу, как начало мужское и мыслящее. Свобода — это женщина, это состояние, — оно сладостно, и все живое хочет быть в нем и из него происходит. Нельзя, чтоб свобода угождала порядку, сие противно идее жизни, устроенной Господом Богом.
Николай I. Что есть идея жизни Господа Бога?
Пушкин. Порядок не должен стать насилием, — сие погубит жизнь и погубит Россию.
Николай I. Иди.

                      Я тебя люблю.
 

1976

 

 

 

 

* * *

 

Я слышу — темнотой раним уходит
                                        в бездну человек

Когда змея ужалить не решилась

И звезды неуклончиво верны

И сон травы покоя не спросив свой
                        разговор спокойно пропускает

И конский храп перекладных снует
                    по деревням и весям бездорожья

А на запятках фельдъегерь стоит

Здесь полк прошел своей работой занят

И в сон пришли движеньем поезда

Растущих городов окраины ранимы

Приносят каждый день от сада

На стол еду
В саду на курьих жить никто не хочет

Делами все по горло заняты
 

                                                                1976
 

 

 

 

* * *

 

Ласковость объемлет лаской где-то

И объемлет лётом стая поутру

И двуногая стеклянная карета

Продырявила собою темноту
 

И когда полузабыт безверьем

Я в карету приношу себя

Прихожу в невидимость барьера

Видимостью пляшущего дня
 

И когда за розовостью блика
Тронут поворотом шар земной
Странен мир безвременного крика -
Бездной глотки
Бездной бляди
Бездной смерти
Тихо верьте...
Тихо тихо...
В тишине отрада,
В тишине заучен наизусть
Выход по тропе и столб ограды
Можжевела ли, боярышника куст
Тихо
В этом лучшем из миров
В этом мире лучшем из миров
В этой наилучшейшей ограде
Символом земного бытия
Трепетала девочка на дяде
Срезанною веткой сентября
Снова тихо
Снова тихо, тихо
Слезы камнепадом в голове...
Слезы камнепадом отдаются...
Слёзы камнепадом в голове
Слёзы сентября
Ко мне прольются
Будто я не вор и не злодей
Будто бы я вор и будто злобен
Слезы, слезы
Почему моря до сих пор
Из берегов не вышли
Или тягость
Тягость человечья всё вмещает
Тягость человечья...
 

В этом мире лучшем из миров
 

 

 

 

* * *

 

Взлохмачен истый короед -

Грызёт разрыв пути,

Танцует менуэт Макбет

А я хочу пройти
 

А я лупырь в зелёной глади

Несу себя в тиши

И тихо веселятся бляди...

А я хочу пройти
 

                                        1963
 

 

 

 

 

 

                                Велемиру Хлебникову
 

И черный рак
Со спелых вишен
Обмокнут в землю бытия
И тихий толк -
Судьбой услышан -
Покинул тихие края
И Волги всплеск
Ушел в песок
И пенясь ликом, вышел к морю
И там остался островок
Его люблю и с ним не спорю
 

 

 

 

* * *

 

Я влагу цедил из ее пупка
И жизнь не была для меня беленою
И стыла струна хрусталем хрупка
Как соль на сосне распрощавшись с водою
 

Я солнца лучам лизать не давал

Глядящего моря принесенной капли

Я /шилом?/ себя ее укрывал            /телом? пылом? нрзб. в рукописи

И мозг на ноге мой дрожал,

Словно цапля
 

                                                1963
 

 

 

 

* * *

 

Саскией распятой на коленях

Оголтелой волей бытия

Тлело на ладони неистленно

Сумрак раздевался догола
 

Здесь
В бокале крова ночи

Расплескало одиночество набег

И припухли губы лаской строчки

Клятвенно обрушившей обет
 

Заметалась тень
            хозяин не был найден
                    и не нужно

Выскалив черты
Выгибался день на тонконогой лани

Горло полоща причастием ветлы
 

 

 

 

* * *

 

Раком обрамленный будуар
В сонмище известнейших печалей
В пепелище тлеющий пожар
Дум избитых, обновлённых далью
 

И каким он выйдет из меня
Этот Бог пожара и влагалищ
Знаю я ...
Не зная теребя
В пальцах дни истлевшие, пожарищ
 

                                            1963
 

 

 

 

 

 

                                    Брату и себе
 

1
 

Расстанься
Плоды быть может под прошедшей ратью

Усмотрят пядь растерянной земли

Огорбились дорогой братья

Пристало реквием вещали глухари
 

И правда затаившейся печали

Наивом затуманившихся грёз

Надрывом в подсердечниках кричала

Отброшенных на развороте поз
 

Страда листала взаперти объятья

Приспущенным окружевом дорог

Склонялись над собою братья

Прощался берег парусом пирог
 

2

 

И только вышел
Гарью полон
Захватанной жилеткой припадал
За край кормы приманкой волн
Разделав череп на бокал
 

Примером ласковости. -

Ладно. -
Обрушен страх на водопад

Как будто стонущую падаль

С надеждой выплеснул на лад
 

     Ох - хо
Еще быть может утра ратью

Листом поземку окликал

Склонялись над собою братья

Губатым ртом твердя завал
 

                                                    1965
 

 

 

 

* * *

 

Летела ночь лягушечья горласта

Я не трепал мочала загодя

И разъяренной болью Солнце гасло

И уходило птицами галдя
 

И боль, потусторонняя порука

В плебейской честности

Плебейский огонёк

Как будто на панели потаскуха

Молила, продавая свой порок
 

Шизоид
Услыхал я грохот эха
Шизоид
Уходи, уйди, изыди
И горизонтом вспыхнула планета
И сникли осчастливленные люди
 

И льном поросшее нечеловечье поле

Сухой тоски потусторонний лоск

И человек во ржи с душою голой

Спустился с гор и выпил горечь грёз

 

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2007

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 3Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга