Ширали Виктор Гейдарович.
Родился в Санкт-Петербурге-Петрограде-Ленинграде в 1945 году на Галерной улице и выходил на площадь Декабристов чаще, чем все декабристы вместе взятые.
Отец родом из иранского Азербайджана, князь Гейдар Гассанович Шир-Али-заде, 1916 г. рождения. Фармацевт.
Мать - Мария Викторовна Лазарева, крестьянка Псковской губ., 1925 г. рожд.
Жил в Ленинграде, учился в 225, 238, 325 школах, закончил 239 школу в 1963 г.
Учился в Институте кинематографии /ВГИК/ на сцен./арном?/ факультете с 1972 г.
Работал: электромонтажником /63 г./, радиомонтажником /64/, агентом по снабжению /64-68/, заведующим заповедником Римского-Корсакова в Плюсском р-не Псковской обл. /68/, администратором танцевального павильона /68/, библиотекарем /69/, ст. техником Института академии коммунального хозяйства /70-71/, сторожем на лодочной станции /по протекции Нестеровского/. Писать начал в 62 г.
В 1968 г. плюсская газета "Светлый путь" опубликовала поэмы "Путешествие 13 декабря" и "Полет". В 1968 г. опубликовал стихи в "Дне поэзии", в альманахе "Дружба" /70 г./, "Студенческий меридиан" /74 г. /
Конференцией молодых литераторов Северо-Запада 1969 г. рекомендован на книжку в ДЕТГИЗ.
Конференцией 1971 г. на книгу в Сов. Пис. Числился в Центральном ЛИТО при СП с 68 по 70. Имеет книги: "Сопротивление" /1969/ "Фарсы" /1971/ "Он горевал" /1973/
 

Крещен в Никольском соборе в 1945 г.

Просто верит.

Читающий Ширали - Окулов, 1974.

Ширали с бабой - Фотограф неизвестен.

ГНЕДИЧ О ШИРАЛИ

Т.Г. Гнедич с Жорой Беном и первой женой Бекаки. Конец 1950-х.

Архив Г. Бена. Переснято в Ю-Ти.

        Разные поэты входят в литературу по-разному. У одних долго длится период ученичества, обретение собственной личности, а значит, и голоса, другие являются как бы сразу, вдруг - вот это счастливое "вдруг" и показалось мне, когда я впервые услышала в 1967 году стихи Виктора Ширали.

        Услышала одну из его небольших поэм "Путешествие в Михайловское 12 декабря". Поэму сложную композиционно, но написанную точным и ясным слогом, что и немудрено. Поэма о путешествии к Пушкину, много в ней реминесценций с Александром Сергеевичем и прямых обращений к нему. А каким же слогом, как ни ясным и ни точным, обращаться к Пушкину.
        Вот вступление к поэме:
 

        Или вот стихи, обращенные к возлюбленной:
 

        Столько здесь смирения и дерзости, почтительности и вольности, что как тут не вспомнить: "Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты", или "Когда в объятия мои твой стройный стан я заключаю. . . "
        Мало найдется нынче поэтов, которые бы с такой естественностью, страстью и целомудрием писали бы любовные стихи, а Виктору Ширали это дается с завидной легкостью, и только заядлый ханжа может закрыть многоточием такие, к примеру, строки:

Это тоже пушкинская традиция.
Но это уже Виктор Ширали 1976 года, а мы вернемся к "Михайловскому" и увидим, что в этой поэме впервые сказалось умение автора на одном, очень небольшом порой, стиховом пространстве сопрягать, совмещать, переплетать несколько основных сквозных тем своей поэзии.
        Перечисляю их: любовь к родине, любовь к женщине, любовь и отношения со временем, отношение и сопричастность истории и, конечно, любовь к Пушкину. На всю жизнь Пушкин.
 

Все эти темы вырастают в древо его поэзии и дают многочисленные ветви и поветей, сучки и задоринки, изломы, и да много чего может случиться с поэтом за более, чем 10 лет писания стихов.

        Поэтом "исключительно одаренным, совершенно одержимым поэзией. Поэзией спорной, резко индивидуальной" - это я уже цитирую престижный отзыв XII конференции молодых писателей Северо-Запада 1971 года. Там еще означено, что поэт "несомненно" имеет право на отдельную книгу.

        Вот я и полагаю, что основой первой книги Виктора Ширали должны стать 6 небольших, очень интересных на мой взгляд, по содержанию и форме поэм, или, как он их называет, композиций. А именно: "Сад", "Джазовая композиция", "Путешествие в Михайловское 13 декабря", "Полёт", "Псковская композиция", "Любитель".
        Делать разбор этих произведений я не считаю уместным, каждое из них достойно разбора, каждое сложно и неоднозначно, каждое по-своему выражает грань творчества поэта. Скажу только, что как всякие настоящие стихи, они со временем набирают силу, время не отнимает, а прибавляет к ним.

        Разве что несколько слов о поэме "Сад". Цитировать ее нет возможности, она состоит из шестидесяти с небольшим строчек. Написана в 1968 году, и теперь видно, что эта вещь предопределила всю дальнейшую судьбу поэта. Судьбу познания и преодоления. Горечи и сладости познанного.

        Прежде, чем перейти к краткому разбору некоторых особенностей поэтики Виктора Ширали, хочу написать вот о чем. Перечисляя основные темы его поэзии, я четырежды упомянула слово "любовь": к родине, к женщине, ко времени, к Пушкину, могла бы и больше.
        Так вот более обще - доминантой творчества Виктора Ширали является любовь к жизни. Он любит жизнь заинтересованно и пристрастно, преодолевая этим жизнелюбием все коллизии своего существования. Привожу одно стихотворение, написанное им в 1968 году, которым, мне кажется, должна начинаться его первая книга:

        Позже, судя по его стихам, он поймет, что быть несчастным, как и быть счастливым, всегда во время. Но вот это преодоление, полет, вывод любовной трагедии в катарсис останется в нем навсегда.
 

        Итак шесть поэм, энное количество отобранных автором и будущим, надеюсь, благожелательным редактором, стихов, в основном, коротких. Виктор Ширали - мастер короткого, как, впрочем, и длинного, развернутого стихотворения, будь то пейзажно-городского:
 

        Или, если можно так выразиться, транспортного:
 

        Или любовно-лирического:
 

        Или... перечислять и цитировать их можно до бесконечности -выбор обширен, и читатель получит первую книгу поэта талантливого, очень современного, очень ленинградского, книгу которого давно ждут поклонники его поэзии, а из поэтов, выходящих ныне к широкому читателю, он пользуется наибольшей известностью и популярностью. Книга, которая будет, надеюсь, не последней, стихов, и стоящих стихов у Виктора Ширали немало. С творчеством поэта, который любит искренне и пристрастно свою родину, свою эпоху, который с полным правом мог написать /"Псковская композиция"/:
 

        Теперь попробуем разобраться, почему и чем своеобычен талант В.Ширали, почему, прочитав или услышав его строки, всякий мало-мальски знакомый с его творчеством любитель поэзии, узнает и назовет их автора.
        Априори: своеобразие стихов поэта определяется своеобразием его личности. А личность В.Ширали весьма оригинальна и затейлива. Как он сам писал: "... Я, выкормыш барокко, танцую музыку, назначенную веком двадцатым..."
        А.А.Вознесенский в статье "Муки музы" в "Литературной газете" от 20 октября 1976 года, упоминая В.Ширали среди нескольких интересных поэтов г. Ленинграда, всю школу ленинградской поэзии назвал неоклассической и уподобил Исаакиевскому собору. Что, в основном, верно. Но если уж употреблять архитектурные сравнения, то поэзию Ширали скорее можно сравнить с Петропавловским собором, то есть, русским барокко, с его строгостью, стойкостью, но вместе с тем и свободой формообразования. Что же касается В.Ширали, то русское слово он употребляет естественно и искусно.
 

        Его поэтические тропы, будь то метафора или эпитет, неологизм или гипербола, никогда не производят впечатления нарочитости, придуманности: они всегда вовремя и к месту. Приведу и попробую разобрать последнюю строфу из стихотворения "Проблемы перевода", где дается целый каскад сравнений, но каждый раз в новом качестве и с новым смыслом.

/а в целом, - вот и переведи поэта на язык прозы, или, как писал замечательный русский поэт XX века, за точность цитирования не ручаюсь, "Если стихи можно пересказать прозой, то в этих стихах поэзия и

не ночевала."/

        А вот еще одна строфа из стихотворения "Декабри":
 

        /надо ли объяснять!/
        Или из того же стихотворения заключительная строфа:
 

        Вот ведь рифма /розы - морозы/, высмеянная еще Пушкиным, но так она здесь точно и на месте поставлена, так подкреплена фонетическим, лексическим и смысловым рядом, что иной здесь и быть не может.
        Хватит примеров.
       Что же, мастеровит поэт? Да, конечно. Но цитирую единственную, насколько мне известно, работу Ширали о поэзии: "Надо глубоко забыть, забить в себя мастерство, нажитое до нас, а свое собственное творить сиюминутно."
        Что он и делает, усвоив уроки не крепостного, вольного Пушкинского стиха, впитав и переварив в себе достижения русской поэзии XIX и XX веков. У него, безусловно, есть наиболее близкие, любимые ему поэты, прежде всего это А.С.Пушкин, и, как мне кажется, О.Э.Мандельштам, Г.Аполлинер /в переводах, к сожалению/.
        Недаром, он взял эпиграфом к одному из циклов своих стихотворений строки этого великого французского поэта: "Я позабыл древнее искусство игры в поэзию, я просто люблю." Наверно, можно взять эпиграфом эти строки ко всему творчеству В.Ширали, а еще пастернаковское: "И быть живым, живым и только, живым и только до конца."
        Эти строки непосредственно касаются и формы его стихотворений . Он и не думает о форме - она сама находит себя в каждом конкретном случае. Он с великой легкостью и естественностью переходит от любого традиционного размера, принятого в русском стихосложении, к самому свободному стиху, где почти не остается вторичных признаков поэзии, и размер строки или строфы диктуется только размером мысли. Вот пример из стихотворения, строфу из которого я уже приводила /"Стихи о Чили"/:
 

        или из тех же стихов:

        Это одни из последних стихов, но вот две строфы, написанные в то же время в жестком размере александрийского стиха - я не разбираю здесь, это особый разговор, присущую только В.Ширали систему рифмовки - из последней большой вещи "Последние стансы к Августе" /тоже надобен особый разговор об использовании поэтом культур-исторического контекста/:
 

        По недостатку места я не могу процитировать "фарс-реквием", где Виктор Ширали в одном произведении пользуется и четырехстопным ямбом, и традиционным белым стихом, и ритмической прозой, - и все это без малейшего нажима и нарочитости.
        Хочется сказать еще вот о чем. Стихи В.Ширали не умеют быть однозначными, как бы коротки они ни были. Они диалектичны, они развиваются, они живут собственной жизнью, этим они близки к настоящей жизни. Поэтому так часты в его стихах диалоги, реплики, поданные как бы со стороны. В этом смысле они драматургичны. Поэтические тропы, интонация, контекст как бы играют его стихи. Мизансценируют их. Вот небольшой пример из "Пляжной композиции":

        И вот пример совсем другого рода из цикла стихотворений, который Ширали назвал "Главы". Самое длинное стихотворение из восьми строк, названия несут тоже весьма важную, хотя опять же несколько ироничную, нагрузку. Названия таковы: "Глава о происхождении жизни", "Глава о судьбе человечества", "Глава о перевоплощении", "Глава о том, как тяжело жить в похмелье", "Об Испании и о А.С.Пушкине", "Глава о часовых механизмах" и так далее. Приведу два из цикла этих стихотворений.

        Ведь вот как коротко, но как ёмко. В.Ширали насыщает, сгущает слова в строке до взрыва, смыслового взрыва в читательском сознании. Он оставляет читателю возможность сотворчества. Читателю внимательному и вежественному, который не убоится труда познания, но для такого В.Ширали и пишет, для такого он выделывает свое слово. "Самовитое слово", по выражению В.Хлебникова. Слово-поступок, слово-позиция, или, как пишет сам автор: "Я говорю, вот я грешу слова, словесничаю, совершаю слово... "
        Совершает, вершит он свое дело, вершит талантливо, и еще раз выражаю надежду, что дело его, его поэзия дойдет и найдет своего читателя.
 

        23 октября 1976 г.

        А 7 ноября тетка Танька померла ..
        Из цитируемых ею лучших стихотворений Ширали - ни одно, практически, не вошло в сборник "Сад". Вошли зато - в эту антологию.
        И все равно - спасибо Т.Г.Гнедич, она нас - понимала.

ВИКТоР ГЕЙДАРОВИЧ ШИРАЛИ-ЗАДЭ

        Итак, был среди нас "знакомый китаец Кри-Ву-Лин", ирландский поэт О'Хабкин, Чейгин утверждал, что он швед и даже претендовал на наследование престола. С одним Ширали все было ясно. По матери - Лазарев /да так, полагаю, и в паспорте/ -по отцу он все-таки был стопроцентный персюк. Прихрамывая на длинную негнущуюся ногу, как птица /ногу сломал, выкинувшись из электрички - не то из-за Сони, не то - я знаю? Знаю, что Соню - любил/, с крупным персидским носом, при усах, Шир, тем не менее, был абсолютно неотразим. Я пишу: "был", потому что - было и быльем поросло, потому что все эти были и небылицы - это все уже шестилетней давности, это - прошлое. Вычетом Юлииного дневника, который на минутку вернул меня к реальности происходящего - а и он кончается в 77-м - отделяют нас уже годы и годы. А впервые возник Ширали - в 67-м, на ЛИТО у Гнедич.
        Читал он тогда свое пушкинское, что писано было под Псковом, и тогда же слушали его - я, Куприянов, Алексеев, возможно - Кривулин и Эрль. Это были наезды на Сарскосельскую школу - людей повидать и себя показать, благо Т.Г.Гнедич -истинная мать наша - пригревала на широкой груди всех, по ее мнению, талантливых. Правда, от доброты велией, она заслушивала и "стихи" отставного пожарника, и кучи писающих девочек, и вообще кого ни попадя - но нас-то она держала, и даже рот давала открывать! И естественно, шарманствующий Ширали пришелся ей шибко по вкусу - ей, пушкинианке, переводчице элегантнейшего хулигана Байрона - Шир естественно вошел в ее большое и доброе сердце, как и Боренька Куприянов, как я...
        Шир не мог не очаровывать. Даже моя супруга, с 20-летним стажем замужества за поэтом, говорила: "Против Шира нельзя устоять." По счастью, Шир отличался редкостной порядочностью /и редкостной занятостью/. Но бабы - млели. Стоим мы как-то у Сайгона, я вообще на улице к девушке не могу подойти - смущаюсь и несу какую-то околесицу, "Шир, говорю, - вот девушка, ... ах!" "Где?,"говорит. Указываю. Как длинная птица, припрыгивая, догоняет. Шу-шу-шу там, или еще чего - возвращается с телефоном. "Эта!", говорю. Догоняет. Двухминутный разговор - "Завтра, говорит, у памятника Екатерины". "Вон ту", говорю - а она уже в троллейбус лезет. Вытаскивает ее из троллейбуса, возвращается с ее авторучкой, которой записывал телефон. За час с небольшим, вроде, "закадрил", как выражаются в народе, он с дюжину девиц для меня. Ни одна не ушла! На свиданья я, естественно, не пошел, и даже телефонами не воспользовался - я ж не Шир!, но способностями его был сражен навсегда. И только раз он мне позавидовал. Сидя у меня и глядя на стены в десятках и сотнях картинок и фоток - "Как, говорит, ты так мужиков умеешь приспосабливать?" Но и Шир очаровывал не только баб, а и всех нас. Ему, засранцу /как и Бореньке/ -прощалось гораздо больше, чем следовало. Из одной "ЛЕПТЫ" он минимум 5 раз выходил! Что ж, принимали обратно: талант же! Прощались Ширу и его игры с Союзом -то с Дудиным он вась-вась, то вот теперь Андрей его представляет! У него как-то все это мило выходило. Охапкин - тот обращался с суровыми и нравоучительными письмами в Союз /над которыми мы хохотали, е Союзе, полагаю, просто глаза таращили/, Шир же, по-моему, и среди "членов" - врагов не имел. Он их, как змей, завораживал чтением. Как он читал! Забывая, иногда, только в пьяном виде - но и тут, не смущаясь, вывертывался, импровизировал. Нет у меня ни одной записи Шира, чтобы без ляпов /потому всегда писался он под спиртное/, но и ляпы его - артистичны. А вот Дар к нему был как-то - никак. Старик на него не реагировал /и не то, чтобы, как с Петей: "Вы знаете, я стихов Чейгина совершенно не понимаю! Это не мой секс... не мой секс!" - пыхтя и отхаркиваясь/, а просто - не было в Ширали того трагизма /скажем, Куприяновского - чтоб пожалеть/, да и сам Шир, не помнится, чтобы очень был к Дару.
        Зато девочки... Эти шли - косяком, табуном, только что в очередь не вставали. На дежурство в ту самую будку - отправлялась жена, или Таня /?/, по прозвищу "Синеблядик", или кто из любовниц - а сам Шир возлегал в своей петербуржской квартире /естественно, коммуналке/, окруженный трепещущими и жаждущими. Секретутка моя, поэтесса Гум-Лесниченко, досталась мне в наследство от Ширали /за что Шир имел наглость требовать с меня бутылку!/, рассказывала: быв приведен после чтения к ней, в полковничью квартиру на Мориса Тореза, возлегал на подушках и требовал жрать. "Щи? давай щи, хлеба побольше. Еще сказочку расскажи." Тащит она и щи и хлеб, сказочку рассказывает - "Угу, хорошо, еще хлеба!" И так до утра. А чтоб кто бы из баб /кроме Сони/ имел на него притязания и претензии - я такого не знал. Мирно уживались и бывые, и ждущие, окружая его, как персидского шаха -цветником ли, гаремом - заботой и нежностью. Только раз - да и то из-за Сони -Миша Никитин, актер, эрмитажник /снежок с ним гребли мы зимою 63-го - 64-го/ -словом, Миша ему приложил. Ибо Соня была не забава - любовь. Только ей я нашел, если не посвящения - обращения. Остальные же бабы менялись как звезды. С Соней было трагично и, я бы сказал, поэтично. Поразительно красивая брюнетка, но всегда молчаливая /что-то было там, вроде, с ушами, плохо слышала/, она бывала и с Широм и с Мишей у меня /Миша был друг ее детства и потому опекал, защищал/, я ее ярко помню, но и двух слов не сказали. Ей посвящены все, почитай, лучшие тексты поэта. Остальные - менялись. Но НЕ БЫЛО - бабьих ревностей, свар и обид - я не видел ни разу. Да и не слышал: Наталья моя - по первому зову кинулась бы к Ширу, но, как я говорил, Шир был человек благородный. Не замечал я за ним свойственную аспирантам любовь к грязце, к подлянке - НИКОГДА Шир не говорил мне за баб: относился он к ним - по королевски. За это, видать, и любили.
        Это не было спортом /помню, как-то художник Росс представил меня грузину, лет 25-ти, стояли мы на углу Невского и Рубинштейна - и тот говорит: "Панымаешь, я уже имэл васимсот шэстдэсят двэ - нэт, - шэстдэсят чэтырэ, сэгодня я двух -хачу, чтобы тысача!" Ну а что, говорю, когда тысячу выебешь - потом обратно снова начнешь? И зачем я сказал?! У человека вдруг мысль в глазах появилась: ну -тысяча баб, а потом что? Заскучал человек. Можно сказать, порушил мечту его, в душу наплевал./ Так вот, Ширали - никогда за "количеством" и не гнался - это количество гналось за ним! На чтениях Шира в Союзе - целый цветник юных девочек, сотня, а то и все две. Не знаю, читая Губера /"Дон-жуановский список Пушкина"/, читая Мариенгофа о Есенине или Веригину о Блоке - вижу, что Шир был их выше - не он, а БАБЫ любили его. Стало быть, было за что. Я и сам ведь любил Ширали и люблю. Ширали любит Гум - пожалуй, единственного поэта так любит! Гум, поэт, ошиваясь в Техасе - ПЕРВОЕ, что мечтал сделать - это издать Ширали.
        Ширали уже издан. И естественно, не с предисловием тетки Таньки, где она цитирует 90% стихов не вошедших в сборник - предисловие было написано ею буквально за пару недель перед смертью, так что можно сказать, что это ее последняя работа, но - наивная, милая - как ребенок, она все еще верила, что кто-то напечатает, кто-то поймет... Где-то, таким ребенком - видится мне и Ширали, ведь уж скоро до возраста своего кумира, Пушкина, доживет - а все еще тщится... То "в Союз его принимают" /рекомендации Глеба, дебила Робота Рождественского и "бабомужа" Вознесенского/, но Гум днями звонил: не приняли. Да и где ж им принять? Кого? ПОЭТА - в Союз Писателей? Обойдутся и без. Просматриваю новые номера "Авроры" /в редколлегии, напоминаю: Глеб Горбовский и Дудин/, поэты: Светлана Мекшен /стихи/, Марина Сафонова /стихи/, Владимир Дроздов /стихи/, Наденька Полякова /поэма о комсомолке, повешенной в войну/, Лариса Дианова /стихи/, Ольга Фокина /стихи/, Глеб Горбовский /стихи, причем 2-3 из ранних, "неопубликованных"/, Анна Кутыева /стихи/, Ирэна Сергеева, Зоя Велихова, Александр Ковалев, Алексей Озеров, Станислав Золотцев, Олег Цакунов - и все это "стихи". Без пометки "стихи" - кто бы догадался, что это поэты? Кто их знает, кроме "редакционной коллегии" /да и те -читают ли?/.
        О Ширали - догадываться не нужно. Все /в том числе и Горбовский, и Дудин/ знают, что он поэт. Такой же, как Пушкин. Но не Пушкины нужны нынешнему Союзу писателей /напоминаю - и Ахматову-то - в золушках там держали, а печатали - Попову, Комиссарову, Вечтомову, Серебровскую - тысячи, ВЫ ИХ ЗНАЕТЕ?/ - Ширали, слава Те, не вошел в число "8000 красных комиссаров", как назвал членов Георгий Марков на съезде писателей. Ширали остается - ПОЭТОМ.