| * * * Не знаю, как мне это все назвать...
Я солнца луч хочу поцеловать
И дождь и радугу,
И муравьиную тропинку,
И в утреннем лесу
Блеснувшую росой на солнце паутинку.
Березы сока сладкую слезу,
Бегущую из чистой светлой раны,
Хочу поцеловать.
Ведь это не весна, не небо, не поляны,
И даже не земля —
Во всем я вижу
Мать!
Две сосенки, поля,
Посаженный картофель -
Неповторимый в мире уголок.
Мне радостно.
Я счастлив,
Хорошо
Быть частью этого живого мира.
Не славы я хочу, не быть кумиром,
А так пройти,
Как этот день пропал.
На сук ольхи повесить свою лиру,
Сесть у воды и слушать лепет волн,
Покою подбирать в душе созвучья,
Поскрипыванье тихое уключин,
Качанье камыша, вечерний звон.
Любя весь мир и чуточку скорбя,
Быть мудрой, ласковой душой народа.
Склоненного на грядках огорода.
Быть продолжением, голосом тебя.
Быть выражением твоим, моя природа.
Устав в пути, заночевать в березах.
Сияньем звезд твоих лицо умыть.
Сложить к твоим ногам суму и посох,
Достать твой хлеб и тихо отломить. Подорожник
Он словно создан из зеленой стали
Выносливость его мне не понять.
Не раздавить его ни нам, ни стаду,
Пылящему дорогами в полях.
Он на границе праха и цветения
О, жертвенность листа, затоптанного в пыль;
Стремленье с краю быть — не просто отрешенье,
Он мог бы в поле победить ковыль,
Бой выиграть за самоутвержденье
С любой травой. Но он стоит, увы
Подняв свои решительные пики,
Он сторожит от смерти край травы,
Причисленный травой к святому лику.
Но может быть, бежит он от травы,
И людям в дар себя готовит?
Когда порежетесь случайно вы —
Он тут же как тут - он кровь вам остановит.
Он любит слушать баб у сельского колодца.
Проселкам по полям, тропинкой к дому рвется.
И окружает каждый сельский кров.
Не знаю, как бы он без человека жил!
Он там растет, где наша жизнь проходит.
Вот и на кладбище он иногда заходит,
Чтоб постоять у стареньких могил.
Над головой ночное небо синее
Над головой ночное небо синее,
Внизу бледнеет гаснущий закат
Но в дне прошедшем было столько силы,
Что кажется,
Вот-вот вернется он назад. Воспоминания
Кукушка над лесом, притихшие ели.
Как немного нам надо...
Чтоб вечером все мы сидели
Вот так на веранде.
Поет самовар, и в розетках варенье,
И папа в вишневом халате.
На плечи у мамы накинута шаль,
И бабушка вяжет.
А дедушка что-то смешное сейчас нам расскажет.
На клумбе раскрылись ночные цветы.
Вечер тих и прекрасен.
В качалке сидит старичок —
Наш сосед из сиреневой дачи...
Ах милые дачники, все вы
приехали, чтоб так скоро уехать,
Осталась лишь память...
На скатерти фантики
И скорлупа от орехов...
Ах, мама, мне хочется плакать.
Ветер
Ветер смял и выгладил воду,
Ветер выстругал дорогу,
Облака разогнал далеко,
Дал полдневному солнцу свободу.
Стали красными красные маки
Но остались стебли цвета хаки.
Где-то в шепоте полуистин
Притихшие люди сидели.
Он врывался в окна и двери...
Ветер, ветер, он был неистов.
Он срывал с людей кепки и шляпы,
Он катил шляпы в грязную лужу...
Ветер, ветер, мальчишка гадкий,
Выворачивал все наружу —
Из зонтов делал черные маки. В перчатках белых дождь - Ведь это снег... В зеленом маскхалате лес - Весна...
О как необозрим, причудлив свет Над хрупкой, тонкой лопастью весла!
И взмах, и новый взмах от тех плотин,
В которых рвется сердце из груди!
И снова поиск слов на пол- пути,
Чтоб эту грань покоя перейти... И даже ночь, да будет для меня Всегда вот так, всегда на грани дня.
Аве, Мария
- Мария!
- Аве, Мария! - пели детские голоса. - Аве, Мария! - взмывал орган по своды. Близорукий Шуберт в умилении щурил глаза, Дрожащие пальцы брали у неба аккорды... А в гестапо коммунисту глаза выжигали, На лбу, на груди вырезали звезды, Евреев, как мусор, в Майданеке сжигали, И Рувим, на минуту оставшись в живых, Говорил: "Лучше рано, чем поздно..." Орудийный гул заглушал орган под землей, Но что-то звенело золотом в небесах, Покрывая, глуша бомбовозов неистовый вой: - Аве, Мария - пели детские голоса. Опаздывать - во всем опаздывать
Опаздывать - во всем опаздывать И опозданий не оправдывать.
Забывчивость - выйти из дома,
Оставив в столе сигареты,
И стрелять у прохожих.
Забывчивость - оставить на вешалке шляпу
И надеть чужую мокрую кепку.
Забывчивость - снять телефонную трубку,
Набрать номер,
И не помнить, кому и зачем звонишь.
Забывчивость - весной, торопясь на работу,
Остановиться в скверике
И, щурясь, смотреть на деревья.
Забывчивость - жить в двадцатом веке
И любить звук клавесина и чембала.
Забывчивость - быть занятым самим собой,
Как яблоня - яблоками.
Забывчивость - выходить из дома,
Ключ в дверях,
И идти, подняв воротник по трамвайным путям
По мокрому пригороду,
К кольцу, как к концу.
Круг замкнулся.
Зонтик - хоровод летучих мышей
Зонтик - хоровод летучих мышей
Над моей головой.
Когда в декабре у тебя нет любимой
И крыши над головой,
А если только зонтик,
- Это уже полбеды.
На колени нас на колени!
На колени нас на колени! И глаза, как костры, горят. И стреляют в толпу поленья, Бородинской битвой палят.
Наши души, как печи растоплены, А глаза, как дворцы распахнуты Вечен я, как земля, растоптанный. Вечен ты как хлеб залапанный. У неба все цвета
Есть серый, синий
Есть красный, черный, белый и зеленый.
Я не дальтоник - просто я художник:
Еще не зная слов, я полюбил цвета.
Поверьте мне - лишь то прекрасно,
Что властно над душой.
А что не властно -
то это "липа", пыль и "одуванчик"
Оставим нюхать это мы другим.
Ходить по улицам,
Разглядывать фризы
И видеть только низ их.
О, недогадливость, наивность архитекторов,
Отдавших украшенья голубям!
На улицах я вижу подворотни.
Где рядом с тумбами жилых подвалов окна,
Где в полдень тихо, сумрачно и дико -
Где едоки картофель свой жуют.
Пора бы мне давно сменить пластинку
Или пойти в вечерний шумный город.
И кафе мне в чашечке остыло,
И сигарет осталось только две.
Быть человеком,
Просто человеком.
Потея, вкладывать во все по капле душу,
Задуматься и сердцем мир подслушать,
Не отрывая руку от лица.
Красота лесов
Красота лесов
И убранство полей,
И твои босые ноги в пыли,
И что-то невыразимое, как музыка в лесу.
И солнце в спицах велосипедиста
И капельки пота на лбу,
И молчанье цветов в овраге,
В изумрудной тени у ручья,
И что-то невыразимое, как музыка в лесу.
И прохлада летних ночей,
И парное молоко на губах,
И бревенчатые стены избушки в этюдах
И стол и пол в цветах,
И что-то невыразимое, как музыка в лесу.
Я поднимаюсь на четвертый этаж,
В окне слышен звон трамвая,
Снимаю трубку, набираю номер,
И твой голос,
Как что-то невыразимое, как музыка в лесу. В солнечный день
Холодные коленки любимой,
Собака, грызущая ошейник,
На солнечной стороне улицы...
Быть пригородным мчащимся к морю,
Встречать удивление в окнах встречного,
Проноситься над солнцем
Мимо дюн и мокрых перронов.
Задевая щекой листву
Огромных деревьев.
Забыть в поезде
Непромокаемый плащ,
По песку выйти к морю,
Чтоб узнать тишину земли
В шуме набегающих волн.
Снежность
Человек любил леса. Тихо падал снег. Человек рубил леса. Сосны падали в снег. Быстро строились города. Тихо падал снег. И сгорели дотла, Покрывал их снег. Замерзали вдали от земли, И на лицах снег.
- Что ж, сходитесь, - сказал секундант. Кто-то падал в снег.
И погасла над миром звезда. Тихо падает снег. За годами идут года, Но не тает свет.
Глухой
В уютном дворике, где голоса детей Смешались с музыкой, со скрипом экипажей, Открылись окна тихих этажей: Бродячую шарманку слушал каждый, Кто улыбался, что вздыхал глубоко, А подмастерье музыкантов думал важно:
— Мою музыку слушая всплакнет, Быть может, кто-то. Текла шарманка музыкой сермяжной.
Но к дому шел глухой, не разбирал дороги.
Дождя не слышал - только в лужах пузырьки.
Был вновь сюртук забрызган,
Вновь промокли ноги,
А мысли, как поток стремительной реки!
Вбежал. Дверь хлопнула. В раскрытое окно втекла шарманка,
Заунывная, тугая.
К роялю он прошел по листопаду нет.
Пусть деньги кончились, но все равно
Счета от лавочников жизни не меняют!
Не улыбнется - нет!
Лишь ярче бледность щек.
И счастлив он!
И можно ли иначе?!
Играй же, Людвиг!
Ну еще! Еще!
Шарманщик замолчит на улице.
Заплачет...
Наши Офелии не сплетали венков!
Наши Офелии не сплетали венков! Они над станками качались от
бессонницы и голода. И не прятали плеч в горностай королевских мехов, На них ватники, блокадным подбитые холодом.
Наши любимые не нас по ночам
встречали. - Девичьи руки спешили гасить зажигалки на крышах. Ложились в постель к ним не мы - забирались от холода мыши... Наши любимые старались, ожидая нас, умирали.
Офелию бы туда, чтоб в косах
давила вшей!
Чтоб мать оплакать не находила слёз.
Чтоб в море уносила куклы своих малышей, чтоб лежала в поносе кровавом - не в венке из роз! Меняя очертания овала
Меняя очертания овала, Чуть покосился на стене портрет. В моём лице все признаки обвала, - В потухнувшем вулкане жизни нет...
В предверьи сумасшествия стою. Оно как пасть! Оно меня глотает. Я отбиваюсь, но оно толкает В ту бездну, что у смерти на краю...
Мигание огней. Дождь бурей пахнет. Приставлен к горлу чей-то ржавый нож. Отчалив, плещется заброшенная барка. Бьёт колокол. И наступает ночь...
Твой сон
Я вдруг вошел в твой сон - Ты за столом сидела, Блестящий чайник отражал окно, В окне капель весенняя звенела, Забыв, что я любил тебя давно.
И вновь я стал беспечным, вдохновенным - Ведь ты была, как восемь лет назад. Как будто нашей жизни перемены Не отвратили этот мой возврат.
В ту комнату, где старые обои, Где юность наша, словно ранние цветы... Где ты стоишь с кулечком гоноболя, Еще полна любви и красоты.
Твое видение вновь слило наши души И невозможное случилось в час росы. И на подушке я под ухом слушал, Как долго бились на твоей руке часы..
И пусть магическою силой совьей Твой сон стал вызовом моей судьбе...
Но я исчез!
И через город сонный
Вернулся к спящему без снов.
К себе.
* * * Мир был молод и подстрижен под нулевку, Пальцы пахнуть начали махоркой. Дерево и сталь звались винтовкой, Чья-то жизнь и смерть звались винтовкой. Розовый, веснушчатый, высокий, Мир был молод и подстрижен под нулевку. Перебежка, склеп и вновь могила, Мраморной Христос с подбитым глазом... Пуля уходила, приходила, Пуля приходила, находила... Кто-то замер, кто-то стонет рядом. Мраморный Христос с подбитым глазом... Перебежка, склеп и вновь могила.
Кладбище, где крест раскинул руки...
Пуля первая легла в противогазе,
А вторая залегла в желудке.
Он не ел уже вторые сутки,
Он не жил уже вторые сутки...
Пуля пятая легла под глазом.
Он лежал, как крест - раскинув руки.
Будь спокоен и мужественен
Когда память останется в старом доме,
Когда небо режут реактивные самолеты,
Когда у ног в скверике пустом горячий песок.
- Будь спокоен и мужественен.
Будь спокоен и мужественен на мосту,
Когда на будущее ни гроша надежды,
Когда за прошлое - ломаный грош,
И в кармане не револьвер, а пачка сигарет, -
Закури, - и плюнь в воду. | 
