26 ноября
        Сегодня Наталья решилась. Выходит замуж за Гума. Мы с Папой - сваты. Так что красное платье от Диора - за тобой. Понимаю, что эта новость может тебя сначала ошарашить. Убеждать не стану - все равно ты мои убеждения узнаешь уже после того, как все свершится. Ты мне просто поверь, что Гум - тот самый человек, на которого можно положиться. Более того, я уверена, что вы с ним подружитесь. Хотя бы потому, что он такой же говорун, как и ты. К Наталье относится свято /это точно: ее на "свадьбе" пялил в ванной другой мой "друг", о чем и докладывал, смакуя. - ККК/, тебя уже любит - чего ж еще? О Гуме ходила дурная легенда, запущенная в работу Нестеровским. Ты знаешь его манию. Но, по счастливому стечению обстоятельств, я месяца два тому назад занялась "Легендой Гума" и все выяснила.
        Первое и самое главное: Гум долгое время находился в школе-интернате для трудновоспитуемых подростков. Из всех филиалов ада это не последний. Отсюда те качества, которые многих раздражали и казались порой подозрительными: прямой выход на общение, свободные манеры в любом обществе, некоторая грубоватость, но и абсолютная искренность слов и поступков. Утонченных петербуржцев это пугало. Но всё это - следствие долгого проживания в волчьей стае. А мы, росшие в более или менее нормальных семьях, эту его диковатость принимали за чужое. Да это и было чужое, только с другой стороны. Ну, и наконец, самое убедительное, но уже на мой взгляд: неужели ты думаешь, что я свяжу тебя с человеком, в котором уверена не полностью?
        Вот и все. Думаю, что ты скоро увидишь своего ненаглядного секретаря. Храни тебя Бог, а ее сохраним мы. /От кого, Хранительница? Из твоих же дневников явствует: Р...н, Р..н, В....в, Р.....в, из других источников - Л...н, из третьих
- П...а, дальше я просто плюнул. Меньше, чем за год. Да х.. с ней. - ККК/

 

 

На обороте - автограф поэтессы Гум: "Это Гум подписывает брачный контракт, а я наблюдаю со вниманием. Чем-то все это закончится? НЛ."
 

27 ноября.
        Сегодня пили шампанское за жениха и невесту. "Горько" не кричали. Наталья говорит, что ты - ругаешься за ее выбор. Очень это мило с твоей стороны, друг мой! Девка сохнет у всех на глазах /пухнет?/, ты ничего не предпринимаешь и только травишь ей душу своими требованиями немедленного выезда. О Господи, как быстро всё забывается! Неужели ты не понимаешь, как это все долго и сложно делается? Ты сам-то сколько ждал и хлопотал? Натали начала действовать, а ты ворчишь. Оставь все сомнения. Поверь нам. Встретишься с Натальей и поймешь, что нельзя дергать. Вспомни сам, как ты обижался на Шемякина за то, что тот забывал, в каких условиях мы живем. Нормальному человеку наши поступки часто кажутся ненормальными. Но в наших неразумных обстоятельствах неразумно поступать разумно. В этой жизни своя логика. Неужели ты так легко от нее освободился? Это меня огорчает и радует. Рада за тебя. Огорчена за всех тех, кто останется: неужели мы перестали понимать тебя, а ты - нас? Нет уж, сохрани, пожалуйста, не дикость поступков, но память о том, что мы живем - дико.
        С Натальей все должно быть "и ежу ясно". Она может выдержать год. Но потом она сломится в любую минуту. И живем мы в такое время, когда Держава может одним плевком чрез плечо похерить все наши планы и замыслы и разбить наши жизни.
И вообще, не морочь мне голову! Расползаются все, как тараканы, а мне вас провожать. Ну вас всех в Европу!
        Не целую. Сердита. Прощай так.
 

 

30 ноября
        Ходили с Папой, Эликом Богдановым и его женой на Еврейскую выставку.
        Сначала об Элике. Кажется, у тебя я его не встречала, хотя работы его знаю хорошо. Мало того, многие принимают мои работы за богдановские /Ну, это, вероятно, Юлиины друзья и подруги, столь же разбирающиеся в живописи! - ККК/. Женат он на Татьяне Барановой. Это моя старая приятельница по кругу Козлова и еще более старая приятельница Ники /моей бывой четвертой жены - ККК/. Да, чуть не забыла: она еще и старая... гм... приятельница моего супруга. Словом, человек во всех отношениях светский. Богданов с нею очень мил.
        Элик произвел на меня странное впечатление. У него белые глаза, и он забывает их переводить с предмета на предмет. Говорит с тобой, смотрит в глаза, а потом, когда ты обернешься к другому собеседнику, забывает их отвести. Это не только странно, но и страшно. Татьяна говорит, что он никуда не ходит и никого не хочет видеть. Я же взяла и предложила ему все-таки съездить к Абезгаузу. Элик спросил, кто там будет и сразу же стал собираться. Татьяна очень удивилась. По-моему, она его сама держит взаперти. На выставке он держался вполне корректно и доброжелательно по отношению к другим художникам.
        Знаешь, мне кажется, что наши дамы, ведущие советскую светскую жизнь, сами злонамеренно создают легенды об одиночестве, о некоммуникабельности поэтов и художников. Так же они сами их спаивают и развращают. Им так легче удерживать их при себе. Может быть, впрочем и дай-то Бог, чтобы я ошибалась. Но странное дело: Папа, столь же ревнующий меня к моей вольной жизни, тоже заставляет меня пить при каждом удобном случае - это делает его ненадолго моим хозяином. Стоит мне проболтаться о предстоящей большой работе или о серьезном вечере - он сразу же тащит бутылку. Я вижу его хитрости, быть может, им самим даже и не осознанные, и мне тяжело. Брошу я его когда-нибудь. Но лучше бы он меня. Так неприятно быть сильной и обижать человеков. Господи, да возьмите вы у меня всё, только дайте жить как живу! Что вам во мне? Ни кожи, ни рожи, ни проценту. Уйду, все равно уйду когда-нибудь.
 

 

Далее следует описание "1-ой ленинградской выставки еврейских художников, участников выставки в Д/К "Невский". Его я воспроизводить не буду. Господа еврейские покровители в Америке - воспроизвели ее выставкой огромных слайдов, каталогом и т.п. Каталоги русских выставок в д/к им. Газа, в Невском - с участием тех же еврейских художников - никому тут и на хуй не нужны, поэтому и потрошу я макет одного из них: фото печатать не на что, сионисты меня не содержат, на монархистов я навоз копал - а иллюстрации к антологии нужны. Включающей все нации России: Гум - китаец, Ширали - персюк, Кривулин - еврей-полукровка /или полный?/, Драгомощенко - хохол, Евтушенко вот - русский, но я его не включаю. А  когда сунулся с Бродским к одному еврейскому издателю, тот мне заявил, что Бродский - не еврей, поскольку пишет по-русски. Хуй обрезанный их разберет! Поэтому пусть сами и пишут о выставке.
Кстати, на выставке "еврейских художников" обрезанным - оказался один полукровка Арефьев /которого все держали за русского/, что и продемонстрировал. Публично.

 

 

6 декабря
        Сегодня у Льва Борисовича /Каценельсона - ККК/, знакомого тебе коллекционера, собрались художники. Один славный человек сумел пробраться в ЛОСХ на семинар по соцреализму, где заодно обсуждались и "проблемы авангардистских веяний". Он ухитрился сделать записи. Если бы ты их слышал! Нет, человеческий язык не в силах воспроизвести язык соцреалистов. Эти лосховские табуретки владеют языком, естественно, только деревянным.
        Обсудили мы сие "обсуждение", а потом просто говорили о живописи, о выставках. Говорили Ковтун /сука! - ККК/, Понизовский, Арефьев /что за чудо Арефьев/, Синявин. Славно Арефьев говорил о том, надо ли бороться с соцреализмом и ЛОСХом. "ЛОСХ - это вовсе не оплот метода. Разрешили им немножко импрессионизма - они, пожалуйста, выдают БАМ импрессионистически. Разреши им поп-арт - начнется изображение БАМа в поп-арте. Их метод - не соцреализм, а "Чего изволите-с?"
        То же и в поэзии, кстати сказать. Вы, друзья мои, были не правы, разделяя "своих" и "чужих" по поэтике. ССП тоже готов любому формализму обучиться, будь на то дана инструкция сверху. Вон моему тезке разрешают же делать "эзопы" /изопы -ККК/
 

ч
  а          и   бога

    й      к

      к  в

        а

      л

    п
 

При этом "Бог", естественно, с маленькой буковки. Вот тебе и первый признак. А ведь не без Бога, зануда, не без Бога! Ну да по вере и воздается. Как я счастливо написала когда-то:
 

Каждый сам для себя выбирает единожды веру,
а потом уже нас выбирает по вере она.


Вот эти два качества - готовность изменяться или невозможность изменяться и разделяют поэтов государственных и собственно поэтов. И еще, но уже как определитель талантливости и подлинности, то, следует ли поэт своей, самим избранной системе, или варится в котле общей псевдопоэтики. Последнее можно увидеть и разумом, но первое - только глазами души. Ты - исключение. У тебя не дух, а нюх определяет поэзию - профессиональное, опытом выработанное качество.
        А меня вы все обвиняете в приятии графоманства. Добренькая я, что ли? О нет, я не добренькая. Тот, кто любит, умеет быть не добреньким. Возьмем, к примеру, Охапкина. Была ли я к нему добра? Нет и нет, с самой первой встречи, когда он поносил тебя вместе с Алейниковым и Довлатовым /Вот нежные новости: двое у меня жили, третий - со мной пил! - ККК/. И по сию пору его линия таланта представляется мне несколько извилистой. А поэт - большой. Но поэтическая система часто тяготеет к официально господствующей. Возьми, к примеру, стихи "Наше поколение" /не возьму, говно! - ККК/ или "Русская речь". Если в этих стихах заменить слово "поэзия" на "коммунизм", то их хоть в "Правде" печатай. Все дело только в знаках
- плюс или минус? А форма - одна.
 

Отступление ККК: Запуталась Юлия в "содержании" и "форме", подобно всем нам. То авангардную /?/ форму Вознесенского справедливо хает, то Олега в тяготении к официально господствующей винит. Поставим точки на почки. Форма - в стране Советов - она, того, таки определяет - если не содержание, то - положение. Позицию. Оппозицию. Отчего "ненормативные формы" /вычетом по пальцам пересчитываемых Вознесенских и Евтухов/ - неприемлемы, а оттого - оппозиционны. Крученых, может, был и того... не совсем святым, но ПОЭТИКА его - ни в какие ворота не лезла! Написать методом и стилем Крученых статью "Эстафета поколений" в журнал "Октябрь" - никак бы не удалось. Это надо обладать стилем и методом усредненного Максимова. "Табуретковым", как его определила Юлия. Что характерно - 99% "формалистов" не поддаются перевоспитанию или использованию, а вот за "реалистов" - того же не скажу. Оттого это, что все "непонятное" - являет для тугодумающих официалов прямой вызов. И что тут, что там. Какой-то рецентзентше из высококультурной "Русской мысли" - не понравилось отсутствие знаков препинания /абсолютно не надобных/ в моих стихах. Поскольку дама эта явно не знакома ни с русским авангардом, ни с современными авторами /аналогичный "прием" можно найти у доброй полусотни современных авторов!/
- отчего, полагаю, и публикуется в этой клозетной газете, наряду с рецептами тети Маши и крестословицами - для кого газета? Для среднего идиота. КАК И ТАМ. Отчего и происходит деление на "чистых" и "нечистых" - ВЕДЬ ФУТУРИСТОВ В "НИВЕ" НЕ ПЕЧАТАЛИ, а кого печатали /и, соответственно, платили/ - сейчас уже никто не в состоянии и вспомнить. Поскольку печатали - усредненное и общедоступное. Это "женщина должна быть, как поликлиника: гигиенична и общедоступна", как говаривала одна моя подруга, а поэзии - это ни к чему.
Возвращаясь к Юлии:

 

И таких стихов у него масса. Но есть и другие, настоящие. В тех как ни меняй слова, все равно и "погудка" не та, "не наша", и этому я верю тоже. И ни один редактор никогда этих стихов никуда не пропустит. Вот Олег и существует в двух ипостасях - в естественной и, на всякий случай, - в официальной. Таким я его принимаю - есть так есть. Из этой двойственности проистекают и его поступки: то негласный поход в ГБ, то гласный выход из профгруппы.
        Когда я говорю с Охапкиным, я всегда стараюсь с самого начала понять, кто сегодня передо мной: автор "Поколения" или автор "Геспериды"?
        Я прекрасно понимаю его раздвоенность - она не ему одному свойственна. Это все из той капельной, сомнительной надежды: "Да, другие пошли этим путем и скурвились, исписались и даже спились. Но ведь то - другие, не Я..." Иногда человек и не пытается идти этим путем, но крохотная надеждинка, мыслишка этакая юркая нет-нет да и промелькнет в стихах. А я это чувствую, угадываю, и грустно мне, и больно за них становится: зря все это, ребятки. Никто для вас приманки не готовил, крючков не забрасывал. Не будет ни жирной ухи, ни толстых книжек. А если что и будет, то потому лишь, что есть кому не просить, а требовать за вас.
        Знаешь, страшнее всех эта зараза разъела Петю Ч./ейгина/. Он каждому официалу в пояс кланяется, а любого друга ниже пояса бьет. Знает, что за одним стоит ГОСУДАРСТВО с милицией, тюрьмами и дурдомами, а другой беззащитен перед всей государственной машиной а, следовательно, и перед ним - перед Петром Чейгиным. Вот он и бьет своих женщин по лицу шнурками от ботинок: Аля Минченко разве вызовет милицию в свой дом, где полно левых поэтов и художников? И в доме у Юлии Вознесенской он устраивает скандал за скандалом совершенно безбоязненно, зная, что сотрудники порядка только и мечтают в него попасть, а Юлия, напротив, - не мечтает, чтоб они туда попали.

 

АЛЛА МИНЧЕНКО, поэтесса. Я с ней учился на биофаке в 1957-59 и с тех пор не видел. Появилась у меня в 1974, по осени, на выставках художников и фотографов, а потом и у Юлии, оказавшись поэтессой. Человек она, а не поэтесса. Приходит ко мне: "Чем, говорит, помочь Олегу Охапкину? Я одна, у меня зарплата, а он голодный. Я ему и стирать буду, и кормить, пусть пишет. Как сестра, не нужно мне его любви, комната у меня есть, пусть живет." Но нешто поэта можно в одну комнату с бабой запускать! Обычная история, приходит в слезах. Поматросил. И все они с этим ко мне, американки и русские, будто я сводня. Со слезами, на плечико чтоб. Что ж поэты - поэты обычные мужики, да к тому же и люмпены. Над ВЛАСТЬЮ не покуражишься, срывают на бабах. Кошка виновата. А бабы к ним - со всей душой: покормить бы их, пожалковать, что ли, рваных! Пьют поэты. Пьют и баб своих лупят. А те еще и стихи пишут, сами. Я, правда, их стихов не читаю. С меня хватит Леночки Шварц. А Алла - просто чистоты и доброты человек дивный. Теперь Петенька... Грустно все это.

 

KKK: Это точно. У меня Петруччо не дебоширил - знал, что выкину к хуям. А у баб -можно. Вообще, поэтики наши хулиганисты, но трусоваты. Не Радыгины, и даже не Ленечки Палеи, из поколения романтиков что - эти уже из поколения поплоше! Сообщают мне как-то: видели ночью, как поэта Чейгина менты замели у "Родины" и покорно он лез сам в ПМГэшку. Назавтра спрашиваю: "Выпустили? На сколько наказали? И что ж ты, ирой, не сопротивлялся? Это не бабы тебе?" У Чейгина - пуп на лоб - "А откуда ты знаешь?!" "Агентура сообщила, у меня - своя." Так Петя и остался в недоумении - ночь же, ни души, а я - знаю!
 

Продолжает Юлия:
        Времена сейчас ничего пошли, жить можно; к тому же, всегда есть выход, вернее - выезд. А ну как времена изменятся? Много ли друзей у нас останется? Ладно, доживем-досмотрим.
        Всё впереди и впереди - всё.
        Целую всегда и помню.
 

 

7 декабря
 

        Вечер Драгомощенко в клубе ЛПИ. Народу - до потолка. Аркадий делает блестящий хэппенинг - читает стихи, прерывает их для беседы, пускается вдруг в воспоминания, предлагает послушать музыку - он привел с собой друга - пианиста. Аркадий ходит по залу, заходит за кулисы /там у него, кстати, тоже друзья, и с бутылкой/, словом, держится совершенно непринужденно. И в этой игре со зрителем-слушателем нет лицедейства - это именно игра, поэтическое приживание в игре. Поэзией становится всё - его костюм, игра его друга, шутки Аркадия и его разговор со знакомыми прямо со сцены.
        Кока, за одно открытие Драгомощенки тебе следовало бы присвоить звание Засл. деятеля искусств СССР и его окрестностей. Великолепный поэт и человек удивительный. Ах, как я люблю нас за то, что среди нас живут этакие Драгомощенки!
        Однако, он до сих пор принят не всеми. Шер заявил: "Аркадий может писать, может не писать - поэзии от этого ни убудет, ни прибудет." А я ему в ответ этак-то с гонорком: "Если речь идет о русской - может быть. Она ведь сейчас либо архаична, либо, того хуже, провинциальна. Драгомощенко работает на более широком диапазоне. /Техницизм, Юлинька, не па, не па! - ККК/ Вот так и сказала.
        Но по поводу провинциальности я не оговорилась, а, скорее, проговорилась. Сколько можно зады повторять? По духовному содержанию мы - первые, а по форме? Что ни говори, а мы - навоз. Когда же Сад? Доживем?
        Прощай, и Бог с тобой.
        - - - - - - - - -

 

 

        А потом пошли дела декабристские, повязы по ментовкам, еще и полугода с моего отъезду не прошло, а я еще и первый дневник Юлии не до конца перепечатал, хоть и в выдержках - и надо кончать, потому что том иначе меня прикончит, Салли, солнышко, сегодня пришла в новой стрижке, принесла ведро энчиладос /и объясняла, что они женского рода, а мне плевать: вкусные!/ и два шмата рыбы, извинялась, что с костями, но я ее в скороварке на консерв перетомил, Мыши, по случаю дня рождения, подарила красивую тарелку и книжку какого-то американца, предсказавшего извержение горы Маунт-Сент-Хелен и вообще, объявляющего, что скоро Калифорния к хуям оторвется, вся Америка вулканами загремит, и вообще, будет конец света. Пока его нет, надо допечатать эту антологию и сдать ее издателю, а то уже и жрать-то - живы только Саллиными щедротами, съев полторы получки вперед, и остатнии Юлиины дневники я и копировать не буду /80 стр. по 5 центов - это еще 4 доллара, а никакие -исты меня не содержат, и гранты дают Бродскому, а не мне/. Пусть Бродский и набирает.
        Дневникам же Юлии нет ни конца и ни краю, а надо еще место на поэтов оставить, Драгомощенку и Ожиганова я, правда, перенес в "ЮГ", в 3-й том /как Аркаша и просил, открещиваясь от "петербуржской традиции"/, но работы еще до фига.
 

        Что - даты? Пишет мне уже Трифонов и - о том же:

 

<...>ти все - написано и без меня. С этим же письмом посылаю Вам два стихотворения одного ленинградского поэта, о существовании которого Вы могли бы знать и без меня; он как-то печатался в "Континенте", куда его стихи попали как-то случайно. Я говорю о Виталии Дмитриеве, пишущем, на мой взгляд, остро, плотно, глубинно и нежно. Думаю, посылаемое Вам понравится. Он человек жгуче талантливый, моих лет, когда-то закончил ЛГУ, работал всю жизнь каким-то сторожем, сейчас, женившись, работает воспитателем в каком-то закрытом интернате, добр, любит детей, умен, доброжелателен к людям, полон детскости и доверия, несуразен, но добротен и в поэзии и в жизни. Думаю, Вы найдете для него место в своих антологиях.
        Вчера я навещал нашего пожарного. Он что-то хворает, даже лежал в больнице, навернувшись в поисках справедливости, в ночи на пару чьих-то кулаков. Говорит, не впервой. Такая сибирская натура! Просит передать Вам привет и прочее. Слушали с ним Вас по радио. Завтра он придет ко мне... чай пить. И стихи читать. К сожалению, свои.
        В Италии у меня сыскался переводчик. Славный малый. Прекрасно говорит по-русски. Любит стихи и понимает их. Русские. Дай Бог ему удачи с моими сочинениями!
        Из Канзаса мне ни слова с Рождества. Может быть, они там уже подверглись кинематографической ядерной катасрофе? Ну да хуй с ими. Я так и не могу получить от них свою книжецу. Ну и народ!!! М.б., Вы с кем-нибудь пришлете? Сюда ожидается летний семестр студентиков. Заканчиваю, боясь делать толстым конверт. ПИШИТЕ. Обнимаю крепко!
        Ваш Г.Т.
 

Пусть не графика - живопись, но

предпочтительно черным и белым,

как в немом неподвижном кино:

утром встанешь, посмотришь в окно -

тот же уголь, приправленный мелом.
 

Смерть контрастна, поскольку хитрить

не умеет. А мне не впервые

притворяться, что умер, но жить,

постигая азы мимикрии.
 

Это только начало, к нему
и толкали то справа, то слева.
Скоро я уже сам не пойму

где куплет, где начало припева?
 

Припорошен февральским снежком,

чуден Невский при тихой погоде.

Хорошо прогуляться пешком,

потолкаться в прохожем народе,
 

на фасады взирая и не

обращая вниманья на лица,

по нечётной пройтись стороне,

забывая свой долг очевидца.
 

Не к дворцовой, не к Зимнему, где

у атлантов толпятся разини -

- несвободной обводной воде,

куполам Доменико Трезини.
 

По ступеням спуститься, присесть,

закурить. Здесь спокойней и тише.
И вода ледяная чуть слышно
шелестит, что-то шепчет, Бог весть...
 

4 марта 1984 года

Ленинград, СССР.
 

 

 

 

* * *
 

Теснота почти уют,

темнота почти свобода,-

не на шутку непогода

разгулялась: капли бьют

то впопад, то невпопад

по стеклу и по карнизу.

Целый мир, дождём пронизан,

вымок с головы до пят.
 

Хорошо в такой ночи,

укрываясь с головою,

просто быть самим собою:

ни любимой, ни свечи

бесполезной, ни мечты,

ни прозрения ночного -

ничего тебе такого,

что достойно суеты.
 

Хорошо, зависнув средь

отсыревшего бетона,

слушая, как монотонно

хлябь колотится о твердь,

полуспать, но извлекать,

поминая Пастернака,

мрак из света, свет из мрака,

из забвенья благодать,
 

чтобы строки шли внахлыст,

и крест-накрест,- как угодно,

лишь бы падали свободно

на безмолвный этот лист,

лишь бы длилось колдовство,

причитанье, бормотанье,

слов неправильнописанье -

этот шум из ничего.
 

Полуспать, но подгонять
слово к слову, к строчке строчку,
забывая ставить точку,
не умея перестать,
низвергаясь, словно дождь,
изливая на бумагу
эти слезы, эту влагу,

эту внутреннюю дрожь.
 

Как я начал? Теснота -
уподоблена уюту,
темнота - свободе, будто

ночью жизнь уже на та.

Дождь. Бессонница. Чернил

влажный след по белой тверди,

бесполезное усердье...

Сколько ж я истратил сил,
 

совмещая хлябь и твердь,

сотворяя новый хаос!?

Раньше мне ещё казалось,

что рифмовки крутоверть

помогает воссоздать

этой жизни бестолковость,

легковесность, безосновность...

Что же я хотел сказать?!
 

Ничего. Читатель мой,

спи-усни. По нашей крыше

барабанит дождь всё тише.

Спи. Потом проснись и пой

бодро шествуя в сортир

"утро красит ярким светом..."

Ты проснёшься на рассвете -

как прекрасен этот мир!!
 

Он умыт ночным дождём -

блещут стёкла магазинов:

"Водка", "Хозтовары", "Вина",

"Культтовары", "Гастроном",

"Мясо", "Фрукты", "Книги", "Сыр",

"Промтовары", "Бакалея",

"Трикотаж", "Галантерея" -

как прекрасен этот мир!!
 

Ты проснулся,- я заснул.

У тебя жена и дети,-

я один на этом свете,

словно дождь. Тревожный гул

слышен мне сквозь чуткий сон -

бормотанье, причитанья,

этот стих без окончанья,-

этот мрак со всех сторон...
 

 

А я такие стихи - и в рот не беру, при всем к им уважении. И Юлия уже поминала - В. Дмитриева, а мне еще один Кушнер - зачем? Помещаю, одноко ж, раз говорят.

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга