А.Ник

Б.М.А.
 

        Известная русская художница Наталья Черногорова пришли как-то к писателю и общественному деятелю Н.И. Аксельроду в гости. Последний лежал в старом, довольно грязном и притом рваном халате на диване и плевал в потолок.
        - Ты это что в потолок плюёшь? - спросила розовощёкая, с мороза пришедшая художница.
        - Слюну, - коротко ответил ей общественный деятель. - Это лучше чем в душу-то - пояснил он и для примера плюнул ещё раз в потолок и уехал в город Прагу искать своё счастье.
        А художница Н. Черногорова в последствии изобразила на одном из своих полотен коричневые от крепкого чая на белом фоне потолка квартиры Н.И. Аксельрода, что расположилась на проспекте Щорса.
        В настоящее время там находится штаб-квартира Русской литературы.
 

        Мастер на все руки Аксельрод каждое утро в 12 часов дня пел с похмелья во весь голос песни своего собственного сочинения: о холодном пиве, графинчике и кислой капусте. В таком состоянии духа и находили его многочисленные знакомые и друзья, а также родственники.
        - Ишь ты, разошёлся-то как! Опять вчера до ночи где-то шлялся, - качали они своими головами и бежали за бутылкой в гастроном.
        После первой стопки Аксельрод переставал петь и начинал плакать. После второй переставал плакать и начинал икать. После третьей переставал икать и начинал хвастаться. После четвёртой бежал к телефону и звонил знакомым женщинам. После пятой звонил знакомым и приглашал их в гости, с бутылкой. После того, как бутылка была пуста мастер на все руки Аксельрод пел пахабные песни. К сожалению никто из пьяных друзей, ни сам певец не оставили нам записей текстов этих песен. После десятой все гурьбой выходили на улицу и покупали на базаре на последние деньги семечки. Рассыпав их по карманам, друзья усаживались в ближайшем садике и кормили голодных птиц плевками. В последствии многие друзья отвернулись от Аксельрода, заявив, что ничего подобного не было и что всё было наоборот. Дискуссии по этому поводу совершенно излишни, ибо - сколько людей, столько и плевков. Была бы как говорится слюна.
 

        Любимой игрой Аксельрода была игра в шахматы. Играл он не на деньги, на этот пустой звук, а на плевки. После каждой съеденой фигуры сопернику полагалось плюнуть в лицо противника. По воспоминанию друзей Аксельрода он ни разу не был оплёван, так как обладал очень быстрой, цитирую дословно, боксёрской реакцией и вовремя увёртывался от плевка. Сидел же он по своему обыкновению спиной к открытому настежь окну.
 

        Как-то, представив себя черепахой, Аксельрод хотел подсчитать сколько же ему на самом деле лет. Ощупав себя и убедившись, что он не настоящая черепаха, так как вместо панциря у него была самая обыкновенная спина, он огорчился и смачно харкнул перед собой на несколько дюймов. Сколько дюймов,* столько и лет решил он и принялся за подсчёты. Оказалось, что ему было 27 лет, 30 дней, 15 часов, 41 минута и три /3/ секунды.
        *Дюйм - шаг /прим.автора/
 

        - Наплевать! - сказал Аксельрод и положил телефонную трубку на рычаг.
        - Наплевать! - словно эхо послышался голос аксельродовской бабушки с кухни.
        - Наплевать! - кричал на улице пьяный голос.
        ... но и в море плевков не потонет кораб. Откуда это?
 

        Пётр Самуилович Юркин

        5.01.1976г.
 

        <...>

        Сказано, сделано. Достал из буфета рюмку, бутылку и налил себе из крана воды. Чтобы запить. Но пока шёл к крану и наливал воду, передумал пить. Сказано, сделано. Взял рюмку, бутылку и спрятал их в буфет. Закрыл дверку и снова очень захотелось выпить. Сказано, сделано. На всякий случай шёл сначала к крану, чтобы лишний раз не манипулировать с рюмкой и бутылкой. Но пока шёл к крану, не раздумал, и пока пускал воду, не раздумал, а потом её выпил и вернулся к буфету. Достал рюмку, бутылку, налил водки и хотел было её выпить, как обнаружил, что воды в кружке уже нет. Пришлось идти с рюмкой и кружкой к крану. Но пока шёл, раздался звонок. Пришлось быстро опрокинуть рюмку не запивая водой, вернуться к буфету, спрятать всё и, подбежав к дверям, спросить - Кто там?
        Как кто? - раздался за дверью удивлённый нежный девичий голос Аксельрода.
 

        Однажды у Аксельрода сломался зуб. Он тут же, не откладывая в долгий ящик, пошёл за советом к своему лучшему другу Макринову.
        - Что будем делать Димыч? - спросил он Макринова, указывая при этом на сломанный зуб.
        Макринов с большим вниманием выслушал Аксельрода и сказал - Мы его заговорим.
        - Да что ты, как же можно заговорить сломанный зуб?! - удивился Аксельрод.
        - Очень просто - улыбнулся хитро Макринов и заговорил Аксельроду все зубы.
 

        Было серое туманное утро. Делать нечего, вот Аксельрод взял да и сел в трамвай. Трамвай довёз его до дома его лучшего друга Горбунова.
        - Кто там? - спросил на всякий случай Горбунов, хотя прекрасно знал что в такую рань может появится только Аксельрод. Тот и сказал
        - Это я.
        Дверь открылась, Аксельрод вошёл в квартиру и обнаружил, что Горбунова нет. - Где ты Вова? - спросил он, приложив ко рту руку сложенную трубочкой. Ответа не последовало. Тогда Аксельрод последовательно, шаг за шагом обошёл всю квартиру, но Горбунова так нигде и не нашёл. Вот ведь неприятность какая, подумал он. Был человек и пропал. На всякий случай он закричал ещё раз, но голос ему вдруг показался таким чужим, что он даже испугался и решив проверить ещё раз, сказал первую пришедшую на ум фразу - Садитесь, уже вторник. И на этот раз голос оказался чужим, но что самое страшное, это был голос Горбунова. - Да что же это такое! - с такими словами Аксельрод рухнул на диван. - Вторник - вдруг послышался откуда-то голос Аксельрода и в комнату вошёл не выспавшийся, запутавшийся в своих собственных проблемах, Аксельрод.
 

        Как-то Аксельрод сидел на скамеечке в Собачьим садике и нюхал сорванную им розу. Роза дышала свежестью, любовью, а главное здоровьем.
        - Ты что это брат пальцы свои нюхаешь? - спросил подошедший Аксельрод-младший.
 

        Как-то Горбунов решил купить себе автомобиль и для этого пригласил к себе Аксельрода. Тот как известно разбирался во всём.
        - Что ж - сказал Аксельрод, внимательно осматривая Горбунова, - Покупай, только я тебе не советую.
        - Это ещё почему? - поднял брови Горбунов.
        - Тебе как другу могу сказать - немного зарделся Аксельрод, - Он у меня без мотора, но, - уже с нотками гордости в голосе, - ездит.
 

Город Дорога Аксельрод Дурак Клава Аксельрод Дракон Надежда Аксельрод Дерево Ольга Аксельрод Дом Миша Аксельрод Дьявол Лида Аксельрод Дикарь...
 

        У Аксельрода было много родственников, но больше всего он любил своих знакомых. Родственники узнав об этом, решили как можно быстрее познакомиться с ним. Но дружба, как и любовь, даётся годами, вот почему Аксельрод, когда составлял своё генеалогическое дерево, на всех ветвях вырезал только одну фамилию, то есть свою. А потом, вдоволь налюбовавшись на красивый лист бумаги с деревом, он позвонил в бюро прогноза погоды и поинтересовался прогнозом погоды на следующий день. Дождь, предупредили его в трубке. Дождь, радовался Аксельрод. Будем цвести.
 

        Пили как-то кофе два лучших друга не разлей вода - Горбунов и Аксельрод. Пили кофе, мирно беседовали и не спеша жевали пирожки. Их задушевный разговор прервался с приходом Макринова.
        - Только что по радио сказали, - сообщил он, - что те, которые съели пирожки на Малой Садовой, немедленно явились в ближайшую поликлинику.
        Конечно настроение у закодычных друзей было испорчено вмиг. Только потом они вспомнили, что пирожки съеденные ими были домашние и они рассмеялись в лицо подошедшим с пирожками в зубах А.Нику и Вл.Эрлю.
        У Макринова от всего этого очки на лоб полезли.
 

        Пошёл как-то Макринов в лес за грибами. С собой прихватил и Аксельрода. И вот шли они по лесу, дышали полной грудью, носом и не разговаривали. Так шли молча, боясь вспугнуть дикую птицу то тут, то там порхающую в ветвях деревьев. Но всё-таки через некоторое время счастливые и радостные они посмотрели друг другу в глаза и не в силах выразить тех накопившихся радостных чувств свободы и воли, сказали только одно слово.
        - Пиздец! - сказал радостный Макринов.
        - Пиздец! - как эхо отозвался счастливый лесной дух Аксельрода.
 

        - Жопа! - кричал восторженно Горбунов.
        - Жопа! - заливался Аксельрод.
        - Жопа. - щурился на чью-то жопу Макринов.
        И действительно, если лежать на спине на тротуаре, то что первым делом увидишь? - ну конечно же ... задницу!
 

        19.11.74. Прага
 

/продолжение следует/

 

        Коля Николаев вернулся из гостей домой, открыл дверь своей комнаты и, войдя в неё, повесил на гвоздь забитый в стену своё демисезонное пальто. Гвоздь не выдержал тяжести и упал на пол, но пальто продолжало висеть.
        - Ну и дела! - подумал вслух Коля и нервный смешок пробежал по его членам. Почему-то боясь посмотреть на гвоздь лежащий на полу, Коля рванул пальто и надел его на себя.
        Утром, когда он проснулся, гвоздь был снова в стене, а он, Коля Николаев, лежал на диване в своём пальто. Встав с дивана, он подошёл к гвоздю и пристально, с недоверием его разглядывая, подумал: "Так сон это был или не сон?" Успокоившись тем, что это был всё-таки глупый сон, Коля попытался снять пальто. Пальто не снималось.

* * *

 
        Однажды утром в комнату Коли Николаева впорхнула птичка, обыкновенный серенький воробей.
        - Аха, - сказал радостно Коля, - на ловца и зверь бежит.

        Сказал это радостно и, сделав из указательного пальца правой руки револьвер, отчётливо, так чтобы его услышал и воробей, и соседи, произнёс - БАФ! После этого символического выстрела воробей рухнул на обеденный стол и подох. - Что я наделал! - ужаснулся Коля и посмотрел на палец. Вместо пальца на Колиной руке красовался железненький гвоздик.
 

* * *

        Коля Николаев был радушным хозяином и с большой радостью принимал гостей. Однажды он позвал в гости Сашу Миронова. Саша конечно пришёл, прихватив с собой своего друга Серёжу, бутылку коньяка и букет роз Суперстар.
        - Всё понимаю, - удивился даже очень растроганный Коля, - ... то что ты с Серёжей, это очень хорошо. И коньяк нам не помешает ... а вот розы, зачем Суперстарные?
        - А ты их поставь в воду, - сказал Саша, начиная раздражаться.
        Коля заметался по комнате в поисках посуды и найдя банку, побежал на кухню за водой. Когда он вернулся, ни Саши, ни Серёжи не было, а в пустой бутылке из-под коньяка торчала одна единственная Суперстарина. Тогда Коля, подозревая неладное, предложил сначала выпить коньяк, а уж потом в пустую бутылку поставить розы.

.............................
        Коля отложил в сторону авторучку и не мог решить, какой из двух вариантов конца рассказа лучший. В это время в дверь постучались и вошёл Саша Миронов с Серёжей Танчиком и бутылкой коньяка.
        - А где же розы? - всполошился Коля.
        Саша и Серёжа переглянулись недоуменно и с любопытством посмотрели на Колю. Будто бы очнувшись от столбняка, Коля вскочил, извинился и побежал на кухню с листком бумаги. Быстро, чтобы гости не обиделись, он дописал конец рассказа:
        - Ах, розы, - улыбнулся грустно Саша. - Это твоей маме, она ведь тебя родила.
 

* * *

        Коля Николаев не любил спать в пижаме, но понимал, что так положено и что очень культурно встать утром и открыть двери знакомому в пижаме. "Я в пижаме или знакомый в пижаме?", спросил он себя мысленно. "Если я открою знакомому в пижаме, то знакомый не может придти с улицы в пижаме", почему-то подсчитывал на пальцах Коля. "Очень странно, у меня нет знакомых с улицы да ещё таких, которые носят пижамы. Но всё равно!", отбросил он от себя эти мысли. "Встану культурно утром в пижаме и пойду открыть дверь знакомому. А тот наверное уставится на меня и спросит: Ты уже готов? Тогда не будем терять времени и пойдём! Ну а что я?", в предчувствии смеха зычно ликовал Коля. "Что же я ему на это отвечу? Ха, ха, ха, ха!!!"
        Утром раздался звонок и Коля выпорхнув из-под одеяла, побежал открывать дверь. На пороге стоял и хмурился из-под очков Дмитрий Макринов.
        - Ты уже готов? - спросил он. - Тогда не будем терять времени и пойдём.
        - Готов, готов... - прервал его нетерпеливо Коля. - Дай хотя бы пижаму снять.
        - Какую ещё пижаму? - недоуменно окинул Дмитрий с ног до головы фигуру Коли в длинном демисезонном пальто.
 

* * *

        Коля Николаев был удивительный человек. Он всегда ходил с портфелем .
        - Что у тебя там в портфеле Коля? - спрашивали его друзья-приятели.
        - Валенки, - скромно отвечал им Коля.
        Приятели конечно смеялись и просили Колю открыть портфель. Коля соглашался и открывал его. И действительно, в портфеле лежали валенки.
        - Зачем они тебе Коля? - удивлялись присмиревшие приятели-дружки.
        - Ноги зябнут, - уверенно отвечал Коля и закрывал замки портфеля гвоздиком.
 

* * *
 

        - Могу, - ответила она и, опустив глаза вниз, потупилась.

        Это Коля Николаев спросил у своей жёнушки не смогла бы она ему сварить бульон из воробышка.
 

* * *

        После того, как я написал этих шесть поучительных историй, я увидел, что на полу валяется маленький кривой гвоздик. Удивительно, подумал я, чудеса да и только. Какие ещё чудеса, услышал я вдруг голос Коли и вздрогнул. Отдай сейчас же мой палец! Я вздрогнул ещё раз, но гвоздик Голосу не отдал.
 

Пётр Юркин

22.Х.75.
 

        Пишешь, спросил Витя Кривулин Витю Кривулина. Пишу, ответил тот. А что пишешь, снова спросил Витя. Стихи, ответил тот. Хорошо, скорее вслух подумал Витя нежели проговорил. Помолчали. Ну, а ты что пишешь, спросил Витя Кривулин Витю Кривулина. Пишу, ответил тот, очень хорошие стихи пишу. Очень хорошо, подумал про себя Витя, выходит я пишу стихи, а ты очень хорошие стихи. Нехорошо это. Помолчали. И прозу хорошую пишу, обернулся Витя Кривулин к Вите Кривулину, но того уже и след простыл.
        Помолчим и мы.
 

        Однажды Витя заболел тяжёлой болезнью и болел три месяца и три дня.
        Вот послушайте как Витя узнал о том, что болезнь подходит к концу и что он уже поправляется.
        Прекрасным майским утром Витя проснулся и увидел, что левая его рука чуточку длиннее нежели правая. Витя не испугался, а обрадовался. Рука растёт, торжествовал он, значит дело идёт на поправку.
        С этого дня каждое утро Витя смотрелся в зеркало и убеждался, что действительно дела его хороши. Только один червячёк шевелился в голове его: Витя не мог понять растёт ли это левая рука или правая укорачивается. Если левая растёт, то до какого размера вырастет, а если правая укорачивается, то на сколько? Не могло бы случится так, чтобы правая совсем пропала, а левая была бы длинной как, как...? Вите помог совет докторов. Они категорически запретили ему смотреться в зеркало, даже убрали его из палаты. И через три дня после этого Витя окончательно поправился и писал стихи левой и правой рукой одновременно, чтобы симметрия была соблюдена.
 

        Как-то раз, возвращаясь домой из гостей, Витя Кривулин увидел на фонаре повешенного пьяного человека с высунутым языком. Витя обошёл несколько раз фонарь и подумал: "Странно это. Висит человек, а я с уверенностью могу сказать, что этот человек пьян. Непонятное явление. Хм."
        Только дома, в постели Витя разгадал эту, казалось бы не разрешимую загадку. От повешенного разило перегаром! "Вот ведь как все просто", подумал Витя. "Можно ли тогда в таковом случае сказать, что на фонаре висел пьяный труп?"
        Философская мысль родилась в голове его: "И после нашей смерти мы оставляем на Земле свои запахи. Надо будет завтра это записать", подумал еще наш философ и уснул сном аристократа.
 

        - У меня жена была, она мне изменила, - напевал Витя Кривулин по-цыгански.
        - Ты что это Виктор, опять пьян? - спросила впорхнувшая в комнату его супруга.
        - Не пьян я, трезвый я, рифма ускользает. Не могу ее найти, вот и пою.
        - Какую ты рифму ищет Витек? - смягчилась жена. Вместо ответа Витя снова принялся напевать:
        - У меня жена была, она мне... Что, что? - очнулся словно бы от забытья Витя и проткнул вилкой паука прохаживающегося по его тарелке.
        - Паук!, закричал Витя и приблизил вилку к глазам. Мёртвый паучище ещё сжимал в своих лапах невинную жертву - рифму-муху.
 

        13.01.76.
 

        Для чего тебе понадобились вилка и нож, если ты рисовую кашу ешь, а не порядочный кусок мяса?, спросили как-то друзья известного романиста В.Рунина. /Надо ещё пояснить, что было лето./ Это очень просто объясняется, улыбнулся Рунин. Лето, мухи, помните Пушкина? И не успели друзья вспомнить о каком ещё Пушкине упомянул Рунин, как последний мгновенно поймал ножом и вилкой муху. Сотая за сегодня, похвастался Рунин и кинул пленницу свернувшемуся клубочком на старой пишущей машинке жирному коту Рорику. Котище не открызая глаз проглотил муху. Сотая, мяукнул, падло...
 

        I4.01.76.
        П.Юркин.

* * *

        - Сколько раз ты в неделю моешься? - вдруг спросил Ципа.
        - Я не моюсь, у меня кожи нет,- мрачно ответил Цива и задрав брючину, предоставил на рассмотрение всю анатомию нижней конечности.
 

* * *

        - Руки по швам! - приказал сердитый генерал. Но Ципа вместо этого стал оглядываться вокруг себя, при этом даже ощупывая себя.
        - Что вы там ищете солдат? - поинтересовался гневно-нервный генерал.
        - Швы. - с виноватой улыбкой ответил Ципа.
 

* * *

        Пили пиво. Мимо профланировала уборщица. Ципа её за задницу ущипнул.
        - Ой! - та улыбнулась и провела мокрой тряпкой по лбу, прядь седую смахнув как слезу.
        - Ты что это? - удивился Цива. - И я хочу, как ты её?
        - Очень просто: два пальца складываешь один к другому и чувствуешь как мягкое под ними напряжённо колышется.
        - И я хочу её за тохас. - грустил Цива. - Только у меня пальцов нет.
        - Не грусти, - пообещал Ципа, - как только она мимо пройдёт, я её за тебя ущипну.
        Пили пиво.
 

* * *

        Цукен оторвал голову Циве и приблизив её близко к своим глазам, спросил - Ну что, Цива?
        - Шутки в сторону, - приглушённо ответила голова. - Я из-за тебя ещё горло простужу, сукин ты сын!
 

* * *

        Цукен спал сидя за столом, уронив тяжёлую голову на сложенные руки. Спал и видел сон, как под столом разлилося море широко, не видно нигде берегов. "Товарищ, ты едешь далёко?", потряс его за плечо подошедший Цива.
 

* * *

        - Ты был когда-нибудь женат? - спросил Цива Цукена, а Цукен Циву и они расмеялись дружно, представив себе лежащих рядом обглоданных остов некогда жизнерадостных половин.
 

* * *

 
        Цива кинул камень в окно. Стекло конечно разбилось. Из окна высунулась возмущённая рожа Цукена. Цива метнул второй камень и рожа исчезла. Наверное в голову попал.
 

* * *

        - Куда ты скачешь гордый конь? - спросил Цива у Цукена.
        - По делам. - улыбнулся Медный Всадник.
 

* * *

        Ципа открыл дверь и вошёл. Неприличная картина встала перед его глазами. Цукен ходил по потолку, а Цива лизал собственные пятки.
        - Вы что ребята, спятили что ли? - спросил Ципа.
        - Мы только что встали! - дружно ответили парни.
 

* * *

        - Иванов!
        - Я!
        - Петров!
        - Я!
        - Сидоров!
        - Я!
        - Ципа!
        - Дрыпа.
 

декабрь 1974

Прага

"100 писем к В.Э."

Письмо тридцатое
 

        20 - 24 июня 71г.

        о.Голодай. Город.
 

        На этом, тридцатом письме, я решил закончить свой цикл моих писем, посвященных простым людям городского и сельского типа. Тем людям, с которыми нам так часто приходится встречаться на улицах, зоопарках и даже в банях. Я ещё не выяснил, кризис ли жанра произошел в моём творчестве или же мои герои с татуировками на руках, грудях и других частях тела мне надоели. Так или иначе, я на время оставляю их и предоставляю им возможность спокойно жить и не бояться, что о них кто-то думает и притом не так, как бы они того хотели. Следующие свои письма я хочу посвятить одной улице нашего города и тем многочисленным её почитателям, которые настолько полюбили её, что большую часть своего времени ходят по ней взад и вперёд. В этих письмах /ещё не зная их количества/ я постараюсь быть достаточно правдивым и объективным. Вот почему они будут вряд ли интересны кому-нибудь кроме Вас и меня. Это будут очень интимные письма, которые если и появятся на свет для всеобщего прочтения, то только после того, как я исчезну на некоторый срок /?/ из поля зрения своих знакомых. В этом я всецело полагаюсь на Вас.
        И закончу я это письмо небольшой исторической справкой о самой короткой улице в нашем городе.
        "Сначала это был Шуваловский переулок. Потом переулок переименовали в Екатерининскую улицу. Через некоторое время опять меняют название. Теперь она уже Малая Садовая. Но на этом не могли успокоиться, и снова другое название. Она становится Пролеткультовской. И не понравилось. Снова она стала Малой Садовой. И что же Вы думаете, дальше? Вот она опять Екатерининская, а через некоторое время - Шуваловский переулок."
 

 
Письмо №31
 

        Утром как всегда по тихой улочке катила коляска. В коляске сидел человек. Какие-то люди хотели убить этого человека, но им помешали это сделать. И коляска покатив дальше, скрылась за поворотом. В конце улочки показался молодой человек в чёрных брюках и белой рубашке. В руках он держал портфель. Молодой человек двигался шаркающей походкой, дико озирался, вскидывал голову вверх как-то боком и при этом ожесточённо чесал рукой заросшее густой щетиной лицо. Губы его что-то шептали и кривились в усмешке. Молодой человек дошёл до дверей магазина "Кулинария" и вошёл в него. В это время в очереди за кофе стоял ещё один молодой человек тоже с портфелем, в чёрных брюках и белой рубашке. Сквозь стекло витрины он увидел как прошёл странный молодой человек. Скривив губы он подумал: "Опять этот идиот волочится!" А идиот, войдя в магазин и так же дико озираясь, стал в очередь. Стоявшие в очереди, со страхом и жалостью смотрели на идиота.
        Молодая энергичная экскурсовод заволокла толпу иногородних туристов в полутёмную, вонючую подворотню.
        "Коляска катила вдоль этой улицы, а он стоял здесь, где стою я, и сжимал в своей мужественной руке свёрток с бомбой", громко, нараспев проговорила экскурсоводша. "А отсюда мы пойдём дальше." Очумевшие от жары туристы соприкоснувшись с историей, молча двинулись вдоль улицы, сжимая в своих руках фотоаппараты. Один из туристов вдруг оторвался от группы и бросился назад, к подворотне, открывая на ходу футляр своего фотоаппарата. Добежав до неё, он принялся фотографировать, забыв при этом снять колпачок с объектива. Куривший в подворотне Витя Козлов побледнел. С этого момента мысль о самоубийстве не покидала его.
 

        Последний потомок из рода Елисеевых вышел рано утром из своего особняка в Финляндии, посмотрел на солнышко, радостно улыбнулся и сел в автомобиль.
        В то же утро я вышел из дома, мрачно посмотрел на солнце и сел в автобус. Елисеев любил утром выпить чашечку кофе в городе. Автобус довёз меня до Елисеевского магазина, где по утрам я пью кофе.
 

        Перед входом в Екатерининский садик сидит на возвышении человек с глупым и отекшим лицом. Сидит он перед весами. За пять копеек человек взвешивает на весах прохожих. Вместо рук у него толстые, конусообразные культи, которыми он ловко двигает гири. Люди охотно и радостно идут взвешиваться уже издали замечая человека, его лицо, обрубки рук. Мне тоже захотелось встать на весы и смотреть с какой ловкостью двигают красные обрубки гирю.
 

        Как-то мы ехали с приятелем в автобусе. Вдруг я увидел Вас. Вы стояли опираясь на стену какого-то дома. "Смотри!", сказал я приятелю. "А вот поэт Витя К. стоит." И где-то потом появилась строчка: "Мы ехали в автобусе и вдруг увидели поэта Витю К. Он стоял и гордо подпирал собой фасад пятиэтажного крупноблочного дома".
 

        "Милый! Уже весна. Так хочется в поле, в цветы. Город пыльный и злой. Может ты зайдёшь ко мне сегодня? Зайди!"
 

        "Ужасно болит голова, а тело какое-то зыбкое, водянистое. Я смотрю на него и не могу понять зачем оно мне. Твой брат напоил меня вчера каким-то зельем, а потом приставал. Я разделась и танцевала на его письменном столе. Он хохотал и читал стихи про пончики. Твоё имя он и слышать не хочет."
 

        Ты входишь и кидаешь лакею на поднос визитную карточку. Лакей молча уходит и через минуту появляется вновь. "Просят!", говорит он. Тебя с улыбкой встречает жена хозяина дома. "Милости просим, присаживайтесь!" Подходишь к хозяйской ручке, мило улыбаешься и усаживаешься в кресло. В комнату влетает резвое дитя, на ходу приседает и летит куда-то дальше. А вот и он сам. Подобрел, длинные волосы ещё без серебра, густая чёрная, как смоль, борода. "Дорогой! Сколько лет!?" Голос у него зычный, бархатный. "Каким ветром?" Обращаясь к жене: "Душенька! Распорядись чайку."
        Так вслух мечтал Таранов, сидя передо мной на диване в грязном халате. Я смотрел на него и мне очень хотелось чаю.
 

        Вчера собрались в доме у поэта К. Читали стихи Кузьминского, Чейгина, Хлебникова, Ваши стихи. Стихи Хлебникова всем очень понравились.
 

        Мы все насквозь прослюнявились.
 

        Я вижу небольшой жёлтый домик. В домике комнату. Посреди комнаты стоит старинный письменный стол. На столе пожелтевшие бумаги, пепел, сор. Часть комнаты огорожена железной решёткой. За решёткой сидит человек и о чём-то напряжённо думает. В комнату входит женщина и просовывает человеку картофелину с куском хлеба. Потом она вздыхает и выходит из комнаты. Сквозь стенку человеку слышны голоса. "Ну что, ест?", спрашивает старуха. "Ест", отвечает женщина.
        Человек беззвучно жуёт, а из глаз его капают слёзы.
 

        Улица, двор, второй двор, снова улица, через улицу в следующий двор. Последняя курица жмурится.
 

        Теперь-то я знаю кто Вы! Долго я думал, гадал, сравнивал. Вы и Ваш братец долго водили за нос весь город. Но со мной у Вас этот номер не прошёл. Я слишком хорошо узнал Вас обоих и теперь-то знаю, что не существуют два брата, которые якобы ненавидят друг друга. Есть одно лицо, один человек. Трепещите, теперь я узнал эту Вашу тайну.
 

        Копают землю в садах
        И только пустые бутылки находят.
 

        Крови было сколько угодно. Она текла поспешно и послушно, словно радуясь представившейся ей свободе. Было совсем не больно и даже радостно, что она так споро льётся. Казалось, что это весенние воды ломая всё на своём пути, рвутся вперёд, чтобы заполнить собою море, зажечь его и осветить на миг мир.
 

Письмо №32
 

        Коля Лысенков сел на скамейке в садике, достал из портфеля шариковую ручку, лист бумаги и нервно оглянувшись, принялся писать ровным, детским подчерком:
        "Я, Лысенков Николай, писатель и поэт, года рождения..."
        Тут он задумался, вспоминая дату своего рождения, а потом вспомнив, продолжал писать:
        "... года рождения 1947-ого, теперь сижу на скамейке в садике под названием "Собачий". Кто найдёт сию записку, пусть вспомнит, что и я не из последних русских поэтов был здесь. И сколь ещё Вас таких будет здесь, о юноши, мои потомки-поэты! Таких же обездоленных, голодных и таких же гордых как я. Пусть Вас все будут презирать, не любить, третировать, пусть! Не падайте духом! Живите как жил я, в гордом вакууме. Никто и никогда не напишет обо мне. У меня нет друзей, свою судьбу, своё имя я вручаю вам, своим братьям потомкам. А если и напишут про меня, то только плохое, но это не верно и вы не верьте этим басням. Однажды зимой я шёл по улице и передо мной упала огромная глыба льда. Ещё немного и она упала бы мне на голову, и тогда бы я сразу попал в царство небесное, но я благодарен Богу, что остался жив. Я должен был что-то оставить людям: свои стихи, свою прозу. Я понял, что у меня талант, я актёр. Очень многие фильмы мне нравятся и актёры тоже. Любите же так как я белые ночи. Можно ходить по набережным, думать о чём угодно: о пустяках, о своих новых носках, о маленьких девочках. А потом возвращаться домой и мечтать уже лёжа. Однажды я растил бороду. Она сильно чесалась. Лучшие женщины Петербурга любили меня. Любовь! Моя мама и папа уезжали на дачу, а я оставался один и любил."
        Коля кончил писать и свернул лист бумаги трубочкой. Затем он достал из портфеля бутылку вина, открыл её и стал пить из горлышка жадными глотками. Изредка он отрывался от бутылки и озирался по сторонам. Когда бутылка была опорожнена, Коля аккуратно засунул в неё своё послание и заткнул бутылку полиэтиленовой пробкой. Затем он поднялся и пошёл за кусты, где у него заранее была выкопана ямка. Он положил в неё бутылку и засыпал её землёй, а затем отправился пить кофе в кофейню. Подпирая стену, у кофейни стоял Витя К. Увидев его, Лысенков засуетился, полез в портфель, достал лист бумаги и дал его Вите. Витя читал, а Коля с гордостью говорил ему - Я поэт, Витя! А в это время в садике, давно наблюдавший за Колей алкаш, достал из ямки бутылку и выковыривал из неё Колино послание.
 

Письмо №33

        На нём нелепая шляпа похожая на старинный котелок и потом у него какое-то придурковатое выражение лица. Он стоит и говорит с какой-то девушкой, а затем, улыбаясь, подходит к нам. Кажется, я ошибся, он не глупый, он хитрый. Читает Шекспира и острит. Наша знакомая хохочет. Женское нижнее бельё должно быть взрывом бело-розового, говорит она ему. Все вместе идём пить кофе.

        - Ну ты идиот, иди сюда, я тебе кофе взял!

        Идиот бежит и хватает чашку.
        Ах, какая она вся светленькая! по только зачем у неё эта резиночка от шапочки под подбородком? Какой-то старушечий вид у неё из-за этого. Ведь и горлышку наверное больно, нельзя разве по-другому шапочку носить? А этому барсучку что от неё надо? Увивается, лебезит, хочет понравится наверное. Только я думаю, вряд ли у него это получится. У светленькой такой надменный вид и смотрит она куда-то мимо, рассеянно. Может о чём мечтает или может она шизнутая?
        Почему-то все фотографы очень громко смеются. Когда я был фотографом, то тоже очень громко смеялся. Может это от того происходит, что фотографы больше видят, чем остальные люди, или же видят всех людей насквозь. Теперь я смеюсь очень тихо, я давно уже не фотограф.
        А сколько их было, есть и будет молодых талантливых сторожей на автостоянках! Когда этот, с тихим голосом и в очках, говорит о голодовках как о способе вылечивания болезней, я замечаю как у него текут слюнки в предчувствии вкусного обеда. И ещё этот тонконогий ублюдок... Эти его наглые глаза и кривые причмокивающие губы. Эта его идиотская манера разговаривать на блатном жаргоне. Это красное от вина и крови лицо готово вот-вот лопнуть и растечься красной лужицей. Этот потерянный шлейф с протянутой рукой - Тряснем старик!
        Мне кажется, что когда-нибудь мы все узнаем о неприглядной роли, которую играет один из наших знакомых. Я почти уверен, что он существует этот человек, но кто? Этого пока никто не знает.
        Театр. Скоро начнётся комедия. Театр комедии. Потоком люди и солдаты. Все суровы как подводные лодки. Между входными дверьми в театр на полу стоит патефон. Шведов сидит на корточках и ставит пластинку с вальсом. Это единственная пластинка. Март месяц. На улице весна. Хочется всех обнять, поцеловать и еще - выпить вина. Продаём патефон и в парадной выпиваем. Хочется ещё , но денег больше нет. На улице уже темно и холодно. Становится тоскливо и противно. Нет, с меня сегодня хватит. Скорей домой с этой улицы, а то ведь и с ума сойти можно, были же здесь такие случаи!

Письмо №34
 

        "Ночной горшок прохаживался по квартире." Великолепно!, подумал Хватов и продолжал писать. "В темноте он наткнулся на бабку. Та, в свою очередь наткнувшись на горшок, подумала, что она уже и старуха, и те великолепные годы молодости, когда любовники приносили ей ночные горшки прямо в постель, прошли. Что теперь ей, старухе с подагрой приходится идти самой в туалет да ещё сталкиваться в коридоре с неизвестным ей ночным горшком. И откуда он взялся? Наверное соседский. И почему они его не запирают в комнате когда уезжают на дачу? Горшок насупился." Тут Хватов расхохотался представив себе как будет читать знакомым этот рассказ и как всем будет смешно, когда они услышат о думающем ночном горшке. Хватов смеялся и брызги слюны разлетались из его рта в разные стороны. За этим занятием его и застал подошедший худой, сутуловатый юноша. "Прости, что я опоздал", начал говорить он. "Я тебе деньги завтра отдам. Давай договоримся на завтра. Позвони мне домой утром." Вот ведь сволочь, подумал Хватов и сказал: "Ладно, не к спеху. Послушай я тебе свой рассказ почитаю. Только он ещё не до конца написан." Молодой человек побледнел, но однако сел рядом с Хватом и приготовился слушать. Пока Хватов заикаясь и захлебываясь читал, сутулый юноша представлял себе ночной горшок из чистого червонного золота и ещё много других дорогих вещей.
 

* * *

1.0.014. Тусклое освещение Невского сменяет темень Малой Садовой. Огни у входа погашены. Швейцар отказывается впустить, жестами показывает, что мест нет. Извозчик торопит. Ответными жестами умоляю открыть дверь. До трагической развязки дело не доходит. За стёклами возникает длинноволосая голова Введенского.
 

6.0.020. Вот огибаю газетный киоск /кто-то наступает на ногу, кого-то толкаю/ и замечаю рыжебородого родственника в мышином пальто и заячьей шапке, курящего; рядом марк аврелий* со сломанной рукой.
 

Читай и перечитывай!

/Каки Игоря Северянина/