Антология новейшей русской поэзии "У Голубой лагуны". Том 5Б. Материалы дела Юлии Вознесенской.

    Настоящее уголовное дело возбуждено 12/УIII-76 г. по признакам преступления, предусмотренным ч.1 ст.70 УК PCФCP в связи с обнаружением 8 и 15 апреля, 3 и 5 августа 76 г. в Ленинграде на общественных и жилых зданиях, памятниках истории и культуры, транспортных средствах и других местах 16 надписей антисоветского содержания.
    В ходе следствия было установлено, что к учинению указанных надписей причастны: Волков, Рыбаков, Гум и Окулова.
    I2/IX-76 Окулова была задержана в порядке ст.122 УПК, а 15/IX в отношении ее избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде.
    24/IX-76 Окуловой предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 17 и 98 ч.I, 17 и 230 УК РСФСР, т.е. в том, что она явилась пособницей Рыбакова и Гум в совершении ими в ночь с 4 на 6 августа 76 г. в Ленинграде умышленного повреждения гос. имущества путем нанесения на него надписей трудносмываемой краской. Кроме того, явилась пособницей Рыбакова, Волкова и Гум в совершении ими в августе 1976 г. в Ленинграде тем же способом умышленной порчи памятников культуры, взятых под охрану государства.
    17 ноября 1976 г. уголовное дело в отношении Окуловой Юлии Николаевны прекращено за отсутствием в её деяниях состава преступления. В то же время следствием установлено, что Окулова в 1976 году систематически занималась изготовлением и распространением в письменной форме произведений, содержащих заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, т.е. совершила преступление, предусмотренное ст.190¹ УК РСФСР.
    Так, 20 апреля 76 года Окулова приняла участие в изготовлении и распространении документа под названием "Проект альманаха стихов и графики "Мера времени", в котором содержатся заведомо ложные утверждения о том, что в СССР якобы отсутствует свобода слова, печати и творчества.
    Машинописные экземпляры указанного документа в ходе следствия изъяты у обвиняемого Волкова, у близких знакомых Окуловой Филимонова, Андреева. Один из экземпляров представлен в органы следствия свидетелем Митяшиной.
    Допрошенные в ходе следствия Синявин, Филимонов и Трифонов показали, что Окулова принимала активное участие в разработке данного клеветнического документа.
    Обвиняемый Волков, кроме того, указал, что этот документ Окулова вручила ему для ознакомления летом 1976 г. в своей квартире. Свидетель Трифонов пояснил, что Окулова занималась распространением текста данного документа среди своего окружения.
    В мае 1976 г. Окулова изготовила и распространила рукописный документ - так называемые "ответы" на вопросы, сформулированные для анкеты Синявиным И.И., выехавшим на постоянное жительство за границу.
    В указанном документе возводится клевета на советский государственный и общественный строй, советскую культуру, политику советского правительства.
    Синявин "ответы" Окуловой поместил в изготовленный им сборник "Петербургские встречи", который передал на хранение своему знакомому Андрееву Ю.Д., где он и был изъят I3/IX-76.
    Допрошенный в ходе следствия Синявин показал, что Окулова по его просьбе написала этот антисоветский пасквиль, который в мае 1976 г. в своей квартире передала ему. Факт распространения этого документа подтвердила и обвиняемая Окулова.
    Свидетель Трифонов на допросе 15/XI показал, что Окулова в первой половине 76 года написала на анкету Синявина свои ответы, которые затем вручила последнему. Трифонов в ходе указанного допроса заявил, что Окулова в тот же период ознакомила и его с содержанием своих ответов.
    По заключению эксперта от 2/IX-76 указанный рукописный документ исполнен лично Окуловой.
    9 августа 76 года Окуловой был изготовлен рукописный документ нa 14 листах, озаглавленный "Для прессы", в котором содержатся клеветнические измышления на советский государственным строй, советскую народную интеллигенцию.
    Указанный документ, предназначенный для опубликования, был изъят 13/IX 76 у знакомой Окуловой - Борисовой Е.П.
    Факт изготовления Окуловой данного рукописного документа подтвердил обвиняемый Рыбаков, который на допросе I2/XI показал, что Окулова 9 августа с.г. записала биографические данные на Трифонова.
    На допросе I5/XI-76 г. Трифонов заявил, что большая часть указанного документа была наготовлена Окуловой и что предназначался он для передачи представителю американского консульства в Ленинграде.
    Согласно заключению эксперта от 3/XI-76 г. документ "Для прессы" исполнен гр. Окуловой Юлией Николаевной.
    Кроме того, Окулова в своей квартире, на даче своих родителей в пос. Ириновка Всев. р-на Лен. обл., а также на чердаке дома № 11 по ул. Жуковского, хранила следующие материалы, содержащие клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй: "Что вы можете сказать о причинах, послуживших возникновению ком.режима?", "Комментарий к комментарию", "На вопросы отвечает поэт Геннадий Трифонов", "Заявление для прессы", "Ленинградское подполье продолжает действовать", "Оценка влияния совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в части, касающейся прав человека в СССР", изданную издательством НТС подборку материалов о Сахарове, а также другие сочинения тенденциозного, политически вредного содержания.
    Принимая во внимание, что уголовное дело о пособничестве Окуловой в умышленном повреждении государственного имущества и памятников культуры, взятых под охрану государства, прекращено, а ее деятельность по изготовлению и распространению в письменной форме произведений заведомо ложных, порочащих советский государственный и общественный строй, нуждается в дальнейшем расследовании, учитывая также, что выделение на нее уголовного дела не отразится на всесторонности, полноте и объективности исследования и разрешения настоящего дела, руководствуясь ст. 26 УПК

1. Выделить из уголовного дела № 62 и направить на подследствие в След.отдел прокуратуры г.Ленинграда уголовное дело по признакам преступления, предусмотренным ст.190-1 УК PСФСP в отношении Окуловой Юлии Николаевны, 1940 г.рожд., урож. Ленинграда, беспартийной, со средним образованием, прож. по адресу: Жук. 19-10.
2. Выделению подлежат: материалы задержания Окуловой Ю.Н., документы о применении меры пресечения в отношении ее, протоколы допросов Окуловой Ю.Н., протоколы допросов обвиняемых Рыбакова Ю.А., Волкова О.А., Гум H.В., протоколы допросов свидетелей Синявина, Филимонова, Трифонова и др., протоколы обысков вместе с изъятыми материалами, протоколы осмотров, а также иные материалы согласно прилагаемой описи.

Нач.отд. следоват. УКГБ м. Савельев "Согласен"

        В 58-59-м учебном году был я вызван на спецкафедру к подполковнику по политчасти Носыреву. Явился я, со своей швейковской выправкой /в кармане тетрадки торчат, со стихами/ в офицерскую комнату на истфаке, спрашиваю: "Где здесь Носырев?" Офицерье: "Сначала положено к генералу обратиться!" Ну, я спрашиваю: "А который тут генерал?" Вскакивает однорукий генерал Кныш, багровый как его лампасы: "Кто ваш преподаватель?!" "Ерно-Волжский," - говорю. "Звание!" "Да не то - надполковник, не то подполковник, словом, что-то около полковника!" "Объявляю подполковнику Ерно-Волжскому выговор и трое суток домашнего ареста, за то, что не научил разбираться в званиях!" Ребята, за дверью - в лежку от хохота. Нашел я Носырева. Завел он меня в пустую аудиторию, сел: "Почему, говорит, у вас такое негативное отношение к занятиям на спецкафедре?" "Да вот, говорю, Маркс писал: "Каждый студент, по мнению буржуазных идеологов, должен научиться убивать", а я - не хочу." "Нет, орет Носырев, такого у Маркса!" /Он-то Маркса не читал!/ "Теперь, говорю, может и нет", - пожимаю плечами. "То есть откуда это у вас такие идеи? С КЕМ вы общаетесь?" Ну, чувствую, Литейным запахло. "Не могу знать," - говорю. "То есть как - не можете знать?" "Никак, говорю, не могу знать!" "Вы что, идиот?" "Так точно, говорю, идиот. Официально признанный идиот!" /Опять же - и Швейка он не читал!/ "Идите вон!" "Виноват, не могу понять команды!" -"Как - не можете понять?!" "Виноват, такой команды в Уставе Строевой Службы Советской Армии - нет!" "Хорошо. Вы свободны, ступайте!" "Есть!!!" И, печатая шаг, так что половицы отлетают, выхожу. Больше меня не вызывали. Да я и сам ушел. С биофака, в геологию.
        Надо понимать, что за последовавшие 15-17 лет оный Носырев дослужился до енерала, и занимался уже не мной, а Юлией - фамилия не из частых!
        Дочку енерала Баркова, Ирину, которая была "слаба на передок", привел ко мне пяливший ее Миша Пчелинцев. Ириной я не занимался, а ее подругой Лизой-Мопсиком, но запомнил. А в 73-м нарисовался и зять Баркова, художник Толик Барков-Шестаков, приятель наркомана и вора, художника А.Б.Иванова. От него я уже и узнал о звании тестя и о его занятиях. Тесть, тогда еще полковник, Иванова в доме не потерпел: "На хуя, говорит, зятек - ты еще стукачей в дом водишь?" Занимался он валютчиками, по крупному. Накрыл директора Интуриста и буфетчиков международных круизов, но дело пошло в Москву, и Барков остался с носом. Должны были его перевести в Таллин, начальником Таллинского ГБ, но оставили, значит, в Ленинграде. С ним я дела не имел, но супруга его, Матрена Карповна /ну прямо по "Луке Мудищеву"! И еще фамилию взяла - по мужу!/ была моей психиатрицей. Баба она была малость забитая, добрая, бледная такая - и то: муж гэбэшник, дочка - ... И зять из бывших наркоманов и мал-мал с приветом, очень добрый, но чайник. Словом, дела семейные. Ирине и папеньке я напосвящал в "Гратисе" /см./ стихов, например, "Контрабанду" /посвящается полковнику Б. - и тут все полковники подумали на себя: "б"! - обычно добавлял я в чтении/.
        И теперь вот снова встречаюсь, в процессе уже Юлии. Барков-то явно тот же, хоть и лычки ему добавили: генерал уже! Шестерка по выявлению диссидентов, вместо царствования в Таллинском порту! Люди они тоже подневольные, а он, к тому же, вроде и не совсем, мужик, сука - ведь и зятя не трогал, и вообще.
        В бассейн в баньке на Фонарном лезу - Леньку Гунина встречаю, в чине капитана, никуда от ГБ не денешься! Разветвленная организация.
        И судья Савельева - человек знакомый по процессу Бродского, а вроде и Марамзина. И адвокат Топорова - маменька переводчика и злостного эпиграммиста Вити Топорова /см. у Юлии/, на многих защитах значится.
        Словом, все мы - большая, веселая и теплая, семья! А в семье, как известно, не без урода...
        Боря же Понизовский, как мне сообщил Шиманский, оприходовал дочку начальника ОВИРа, Бокова. Давно зреет статья "Мы ебали КГБ". Ужо.

ТРИДЦАТЬ СЕМЬ ВОПРОСОВ К ДРУЗЬЯМ

ЖЕЛАТЕЛЬНО ДАТЬ РАЗВЕРНУТЫЕ ответы. Объем не ограничен. Можно отвечать выборочно, вносить новые вопросы и ответы на них, изменять и переформулировать основные. Вместо подписи можно поставить псевдоним или анаграмму.

1. Как ваше положение непечатающегося писателя /поэта/ отражается на вашем творчестве?

2. Какую культуру Вы в основном потребляете /официальную, западную, подпольную, культуру прошлого?/
3. Надеетесь на публикацию /здесь, на Западе, в России будущей, не желаете быть опубликованным, не интересует эта проблема/?
4. Угнетает ли Вас непечатное положение? Или это состояние направляет Вас по неизведанной дороге?
5. Много ли у Вас друзей из неофициальной творческой интеллигенции /из пишущих, из художников/?
6. Кто из них по Вашему мнению наиболее интересен?
7. Ваше отношение к официальным писателям, /поэтам/? Кто из них близок Вам по темам, по методу?
8. Какая литература по Вашему мнению оставит след в мировой культуре - официальная или неофициальная?

9. Ваше отношение к официальной культуре /тотальное неприятие, частичное, в целом принимаете/?
10. Кто Ваши учителя /в профессиональном плане, в духовном/? Ваши предшественники?
11. Ваш творческий метод /классическая ориентация, апробированный модернизм, неизведанные формы/?
12. Какая проза и поэзия Вам глубоко чужда?
13. Каковы пути преодоления той трагической ситуации, в которой оказались Вы? /трагедии нет, пусть все остается на месте; постепенный эволюционный переход к демократии; резкое потрясение всех общественных основ/.
14. Чему служит Ваше перо? /чистому искусству, самому себе; тому народу, среди которого живете; человечеству, Богу, не знаю кому/.
15. Не устали Вы от одиночества? Нет ли тоски по большому делу?
16. Хотите покинуть Россию? /хочу и как можно скорее; когда придет время, совершил бы поездку за границу; не покину ни при каких обстоятельствах/.
17. Будете Вы знамениты? /я скромный труженик на литературном поприще; если судьба будет благоприятна - обо мне будут знать; мое имя будет рядом с именами великих/.
18. На какие средства Вы живете? /источник дохода, сколько денег тратите на самого себя в месяц, сколько у Вас уходит денег в месяц на <неразб.>
19. Основные темы Вашего творчества? /природа, личность, женщина, политика, духовные поиски и пр./
20. Почему Вас не печатают? /из-за политического содержания моих произведений, из-за несоответствия стиля и формы установленным сверху нормам, из-за того, что не обладаете пробивным характером, черт знает почему/
21. Ваша любимая книга, личность, писатель, женщина, страна?
22. Что Вы читаете в данный момент?
23. Что бы Вы прочитали из того, что недоступно Вам? Дайте список.
24. На кого Вы ориентируетесь в своем творчестве?/ на абстрактную всепонимающую личность, на самого себя, на массового читателя, на моих ближних друзей, на творческую элиту, на гениев прошлого и будущего - с ними я веду разговор/.

25. Как Вы относитесь к Солженицыну? /это прежде всего великий писатель, высоконравственная личность, пророк/
26. На что ориентирована больше Ваша личность - на прошлое, настоящее, будущее?
27. Основной объем Ваших произведений создан или все впереди?
28. Если бы Вы обладали властью, что бы Вы сделали в отношении цензуры /отменил полностью, сохранил бы частично, скажем в области морали и нравственности, установили бы жесткий контроль согласно тем нормам, которых придерживаетесь Вы/
29. Задумывались ли Вы над самоубийством?/ никогда, размышлял, предпринимал попытки/

30. Сколько часов в день Вы посвящаете творчеству? чтению литературы?

31. Ваша Вера? /атеист, равнодушен, ищущий, верующий/

32. Как Вы думаете - мир катится в пропасть? равновесие добра и зла неизменно? добро побеждает и увеличивается?

33. Какое число людей знакомо с Вашим творчеством?

34. Хотите быть опубликованным?

35. Если бы Вам предложили сотрудничать в самиздатском журнале - согласились бы Вы?
36. Каким Вы представляете себе свой конец? /на кресте, погибну в битве, умру случайно, естественной смертью от старости/
37. Если бы Вам предоставили микрофон и Вас бы слушал весь мир - что бы Вы сказали? /несколько строк/

март-апрель, 76 г. Петербург. Синявин Игорь.

ОТВЕТЫ ЮЛИИ ВОЗНЕСЕНСКОЙ НА АНКЕТУ

1. Публикации моих стихов в официальной печати были столь редкими и случайными, что говорить о них всерьёз даже не приходится. Происходили они всегда, заботами моих друзей и учителей. Полное отсутствие ориентации на вкусы читателей, дает мне полную свободу творчества. Я не знаю, нужны ли мои стихи кому-нибудь и кому они нужны, кроме меня. Поэзия - мои слёзы, моя боль, моя радость, мое средство выражения себя в этом мире. Кто не пользуется возможностью высказать свои чувства? Птицы поют песни любви и кричат, умирая. Кто их слышит? Для кого поют они? Для людей, или для Бога? Бог меня слышит. Если же песни мои нужны людям, пусть они позаботятся о том, чтобы их слышать.

2. Меня воспитала культура прошлого. Официальная культура на этом фоне воспринимается как заплата на королевском платье, т.е не воспринимается вовсе ибо таковой /заплаты или культуры - всё равно/ не может быть и не должно быть.

3. Публикация в печати моих стихов меня мало волнует. Но есть исключения: так, например, я была счастлива узнать, что моя поэма "Вторжение", написанная в 1968-69гг. по поводу чехословацких событий, широко разошлась в списках и, по-видимому, в те годы прозвучала, как искренний протест против чудовищного преступления, совершенного правительством нашей страны.
В настоящее время я заканчиваю новую книгу стихов. Она называется "Книгой разлук" и посвящена теме русской эмиграции на Запад. Это вторая моя книга, адресованная человеку сегодняшнему, переживающему вместе со мной одни и те же события, живущему теми же проблемами. Эту книгу я непременно хотела бы увидеть напечатанной на Западе или в Самиздате.
Что же касается публикаций в будущей России, то я могу лишь ответить вопросом на вопрос: а есть ли у России будущее? Если да, то оно и покажет, нужны ли ей мои стихи.

4. Меня в большей степени угнетает положение моих непечатающихся друзей - поэтов и прозаиков. Я верю, что рукописи "не горят", но я вижу, что поэты сгорают. Я - женщина, мать, возлюбленная, и, видимо, поэтому охранительный инстинкт во мне развит сильнее инстинкта самосохранения.

5. Круг моих друзей, за очень немногим исключением, /друзья детства и юности/, как раз и составляют поэты, прозаики, художники, философы и музыканты. Все они находятся в равном со мной положении.

6. Все. Их творчество как раз и представляет подлинную культуру России, а потому оно интересно во всем своем многообразии и во всех своих взаимосвязях. Могу назвать лишь самых любимых моих друаей, но критерием оценки здесь будут не анализ их творчества, а приязнь, дружеская любовь. Это, в первую очередь К., человек, чью роль в развитии современного искусства мы сможем по достоинству оценить только в будущем. Поэт, литератор, организатор, искусствовед. Он, кроме этих достоинств, обладает ещё и необычайным благородством, ясностью души и большим сердцем.
Поэт Виктор Ширали - настолько поэт во всех своих достоинствах и недостатках, что не любить его просто невозможно. Это все равно, что не любить поэзию.
Петр Болдырев, философ. По моему глубочайшему убеждению - самый ясный, самый совестливый ум России.
Художник Г. Его работы полны красоты и мудрости. Необычайно красив в общении, в беседе.
Евгений Пазухин и Борис Иванов - литераторы, с которыми меня связывает совместная работа над сборником "Лепта" и альманахом "Часы". Первый отличается высокой духовностью, ясной душой и даже, как это ни странно прозвучит сегодня -проповедническим даром.
Борис Иванов - подвижник сегодняшней литературы, настоящий борец за права представителей "второй культуры", личность целеустремленная и героическая по своему складу.
Т. - лирический поэт, работающий на такой высокой волне, что сам трагизм его существования воспринимается уже как продолжение его поэзии. Человек, за которого я боюсь всем сердцем, ибо более тонкого, ранимого и более уязвимого для властей поэта я просто не знаю. Сможем ли мы, его друзья, защитить его? Поможет ли нам в этом мир? - He знаю.

7. Не признавая за официальной литературой права на узурпацию печати, я тем самым становлюсь в оппозицию к ней, и не желаю признавать отдельные достоинства отдельных её представителей, ибо они, раз приняв правила игры, уже не смогут их нарушать ни в большом, ни в малом. Но и здесь есть как бы исключения. "Как бы" - потому что на самом деле эти люди имеют к официальной литературе самое далекое и формальное отношение. Это Татьяна Гнедич - мой первый и единственный учитель в поэзии. Это Д.Я. Дар, наш старший товарищ и учитель многих молодых поэтов. Судьба этих людей неразрывно связана с нашей.

8. Та, которая существует реально, т.е. неофициальная. Официальная же литература представляет собой временное явление, занимается книгопроизводством на потребу властям - не более. Стоит ли об этом говорить в стране Пушкина, Достоевского, Цветаевой, Булгакова? Да Бог с ней, с официальной литературой! Оставим эту игрушку в руках тех, кто её выдумал и смастерил. Она - картонная. Ни огня, ни слез она не выдержит - сгорит, размокнет, исчезнет, как только отпадет в ней надобность у великовозрастного дебильного дитяти.

9. Полное равнодушие, иногда - стыд.

10. Я уже назвала моего первого учителя - Татьяна Григорьевна Гнедич. Лучший переводчик Байрона в нашей стране, никогда не бывший в Англии. Тяжелая болезнь сердца, заработанная в сталинских лагерях, навряд ли позволит ей побывать там в будущем. Татьяна Гнедич - автор замечательных стихов, не печатающихся по тем же причинам, по которым не печатаются и наши. Увидит ли она при жизни свою книгу стихов?
Другой мой учитель, как это ни странно, мой ровесник - К. Он познакомил меня с творчеством поэтов левых направлений, ставших впоследствии моими друзьями. Он научил меня любить не только поэзию, но и её создателей. Он же привил мне любовь к современной живописи.
Из духовных моих учителей я назову Ахматову и Цветаеву, Мандельштама и Блока: их влияние относится к области собственно творчества. В более широком же смысле - Достоевский, Булгаков, Бердяев, особенно последний.

11. Мне кажется, я все-таки тяготею к традиционным формам поэзии, хотя поиск новых средств выражения мне не чужд. Я писала графические стихи, стихи с включением рисунков пером, забавлялась верлибром /именно "забавлялась", в отличие, скажем, от поэтов Аркадия Драгомощенко или Александра Лесняка, достигших больших успехов в разработке этой формы стихосложения/. Когда же стихи идут сами собой из глубины потрясенной души - до формы ли тут? Форма возникает сама собой, параллельно рождению точного слова и звука, отражающих то или иное состояние, чувство мысли. Было бы что сказать - само скажется.

12. Всякая халтура, подделка под поэзию, массовая продукция поэтов Союза советских писателей. Но и левая халтура на потребу любителям кисленького отвратительна мне в той же мере. "Специально выдуманная неправда" - вот как бы я это определила.

13. Я не вижу выхода из создавшейся ситуации, ни для моей страны, ни для её культуры. Боюсь огня, который неизбежно в самом ближайшем будущем пройдет по моей земле. Боюсь, чтобы этот огонь не перекинулся на остальной мир, все еще не осознающий опасности. Наше "сегодня" - его "завтра", а "послезавтра" - всеобщая гибель. Только всеобщие усилия всего мира, только борьба за каждого отдельного человека, над которым совершенно насилие, может покончить с тотальным мировым насилием.

14. Богу. Он направляет и мои поступки, и мое перо - и да совершится Воля Его.

15. Я не бываю одинокой - со мной мои друзья, мое дело. Тоскую я только по свободе, как и все мы. Но необходимость бороться за нее каждый день, каждый час, почти в каждой, даже самой мелкой житейской ситуации, /ибо зло несвободы всепроникающе/, вызывает порой чувство такой глубокой усталости... не веришь, что смерти хватит для отдыха.

16. Россию мы покинули давно, вернее, она покинула нас. Этой ностальгии нет выхода, нет излечения. Не все ли равно, где тосковать о ней - в Москве, в Ленинграде, в Лондоне или в Риме? Не все ли равно, где собирать последние зерна ее культуры, дабы в будущем можно было из этих спасенных зерен вырастить новый сад?
Сейчас мое сердце разорвано надвое: половина моих друзей покинула СССР, либо находится в состоянии борьбы за возможность выезда на Запад. Другая половина остается здесь, убаюканная иллюзиями постепенного мирного преобразования тоталитарного государства в демократическое. У меня таких иллюзий уже давно нет, но друзья мне дороги, и я все еще здесь, с ними. Сама я очень хотела бы жить и работать в свободной стране, растить детей на свободе, дать им нормальное образование, но две силы держат меня: власть, которой в высшей степени наплевать на желание и права отдельного человека, а также на всякие там Хельсинкские соглашения и собственное сердце, пребывающее в постоянной тревоге за жизнь моих друзей и близких.

17. До таких ли пустяков сегодня? "Не до жиру - быть бы живу!" Вопрос идет о жизни, о её спасении /и моей собственной, и моих друзей, представителей "второй культуры", т.е. подлинной культуры России, о спасении жизни самой России, да и всего человечества, наконец!/. А слава - дело двадцать пятое. И пахнет от этого слова кладбищем. Черт с ней, со славой! А нам дай, Боже, силы пройти свой путь до конца честными, свободными душой, сохранить совесть, талант, а если можно, если это не слишком большая роскошь - то и здоровье, так как сил на этом пути требуется много, ох как много!

18. Сижу на зарплату - 65 руб. в месяц. У мужа - сто. В семье четыре человека. Как живем? А как живут китайцы?

19. В моем творчестве я никогда не пыталась разъять мир на составные части, а как единое высшее целое он включает в себя ВСЕ. Надеюсь, что мне удается передать это в моих стихах.

20. Поэтов официальных от неофициальных отличает не столько природа, сколько порода. А посему требованиями и программами Союза советских писателей не интересуюсь. Хотят - печатают, не хотят - им же лучше: меньше невыгодных сравнений.

21. Любимая книга - Евангелие. Личность - Христос - а кто же еще может быть? Писатель - Достоевский. Поэт - Мандельштам. Женщина - все-таки мама /иметь такую дочь - большое несчастье, любить такую дочь - большое испытание/. Страна - Россия, будь она неладна.

22. В данный момент я читаю рукописи друзей. Занимаюсь этим 24 часа в сутки на протяжении 2-х лет.

23. Бердяев.

24. На друга, кто бы он ни был.

25. Солженицын в условиях крайнего и тотального уничтожения личностного начала в человеке сумел вырасти в личность не только героическую, но и в высшей степени высокоморальную. Когда у меня случаются приступы неверия в человечество я вспоминаю Солженицына и снова начинаю верить в людей. Потенциал его духовной мощи мне ясен, но ее источник - ? Бог? Но ведь и мы все под Богом ходим. Я думаю, его ведет и охраняет провидение - одному человеку такого груза не снести.

26. Везде. Каждый несет ответственность за прошлое, настоящее и будущее этой планеты, этой жизни, хотя и не каждый это понимает. Но Бог спросит со всех и каждого.

27. Все впереди, если поможет Бог.

28. Контроль, т.е. ответственность перед Богом и людьми изначально заложено в каждой творческой личности. Нет художника без Бога - так о каком еще контроле может идти речь?

29. Каждый порядочный человек об этом задумывался - в таком уж мире мы живем. А для творца проход через самоубийство - необходимый искус. Оглянитесь на историю!

30. Моя жизнь складывается из многих компонентов, так или иначе составляющих творческий процесс: стихи, работа над сборниками неофициальных поэтов, сбор материала для архивов, организация вечеров поэзии... Наконец, самое понятное и полезное из всего - общение с моими друзьями, ленинградскими литераторами и художниками, которых я очень люблю. Другая жизнь и другие люди мне скучны. Исключение - семья и некоторые друзья юности. Словом, почти вся моя жизнь посвящена творчеству - так сколько же часов я ему посвящаю?

31. Христианка по вере, но с большими симпатиями отношусь ко всякой религии. Не важно, какими путями человек идет к Богу - Бог один.

32. Я не думаю, что нам дано об этом судить. Есть другой суд. Мы можем только бороться со злом в собственной душе. Это борьба, выраженная через творчество, и будет служением высшему благу. Но и к мирскому аду художник не может быть равнодушен: в этом отличие творчества от религиозного служения только Богу - без обращения к людям или с обращением в форме чисто религиозной: исповедничество, пророчество, проповедь.

33. Понятия не имею. Многие вещи ходят в перепечатках и списках - поди сосчитай их, читателей! Но к наиболее известным непечатающимся поэтам я себя не причисляю, ибо есть Иосиф Бродский, Виктор Ширали, Виктор Кривулин, Елена Шварц. Их известность широка и достойна ее обладателей.

34. Представлять свои произведения на суд читателей, не только долг, но и право поэта. Но в наших условиях поэт поставлен вне закона: он и прав не имеет, и обязанностей с него никто не спрашивает. Мы живем с кляпом во рту.

35. Безусловно. Сотрудник КГБ, возмущенный наглостью наших поэтов, пожелавших опубликоваться в советских издательствах, так прямо и заявил: "Печатайтесь на Западе или в Самиздате!" Отчего не послушаться доброго совета?

36. Как будет угодно ГБ и Богу.

37. "Прочтите или перечтите еще раз Архипелаг Гулаг и ответьте на один единственный вопрос: "Хотите ли вы такой жизни для своих детей и внуков? Если "да" - то живите по-прежнему, отворачивайтесь от чужих страданий и заботьтесь о собственном благополучии. И ни о чем не беспокойтесь - ваши дети и внуки за все заплатят!"

        Знаменитая анкета Синявина, составленная им /но, пожалуй, слишком ГРАМОТНО/: пункты 15, 17, 29 - вопросы обычно задаваемые в психдиспансере, остальные - в КГБ. Отвечать на подобную анкету могла только идеалистка /идиотка?/ Юлия, ее же ей и инкриминировали на суде.
        Мою фамилию, тем не менее, Синявин убрал /ответ на пункт 10/, заменив ее инициалом "К.", хотя я всегда Синявина именую полностью /с добавлением эпитетов/. В общем, если бы с такой "анкетой" он явился ко мне - то вышел бы кратчайшим путем: через окошко.
        Но Юлия, как я говорил, была девушка и искала на свою тощую приключений. Нашла, не без помощи "художника-диссидента". Сейчас вот с феминистками связалась. И еще найдет.