Например, в эмиграции выгодно верить в Бога. Поэтому бывшие атеисты
становятся неофитами православия и иудаизма. Обращение это
объясняется не верой, а шкурным расчетом, оскорбляющим истинно
религиозных людей. С точки зрения богемы, лицемерная религиозность
открывает дорогу в главные эмигрантские журналы и газеты и помогает
устроиться на хлебные места.
Так же, как способствует этому и надрывная любовь к русскому
народу, и истерическая ненависть к коммунистическому режиму.
Богема полагает все эмигрантские авторитеты дутыми. Репутация видных
деятелей культуры, основана на политическом расчете Запада, которому
выгодно иметь дело с ретроградами, приспособленцами, способными
обратить в капитал даже свои прошлые советские подвиги. Смычка
эмигрантской элиты с западными правительственными службами позволяет
элите захватить все ключевые посты на радиостанциях, в редакциях
газет, журналов, издательств, в музеях и галереях. На этих постах
эстеблишмент создает свой вариант советской, продажной культуры,
который отличается от отечественного только приставкой "анти".
Никакого отношения к искусству эта политизированная культура не
имеет, поскольку она целиком подчинена конъюнктурным соображениям.
Больше всего эстеблишмент боится разоблачения, поэтому богему ни в
коем случае не допускают к средствам информации. Свою борьбу с новым
конформизмом авангард вынужден вести теми же средствами, что и в
России - самиздат, скандалы, эпатаж. Теперь вот — "Мулета".
В
этой достаточно строгой концепции есть множество слабых мест. Но
главный ее недостаток заключается в том, что она не ставит вопрос о
сущности эмигрантской культуры, о ее функциях и эстетических
качествах. Богема инкриминирует элите сам факт вхождения а элиту.
Скажем, Василий Аксенов был знаменитым, общепризнанным автором в
СССР. Но и на Западе он добился точно такого же положения. В этом и
только в этом богема видит несправедливость ситуации. Ведь
предполагалось, что кто там был никем, тот здесь станет всем. То
есть, только ренегатством Аксенова богема может объяснить его
успехи.
Общественное признание вообще является индикатором предательства
богемных принципов. В СССР Иосифа Бродского послали в ссылку возить
навоз за то, что он писал стихи. Это полностью соответствовало
богемному этикету. Но в США он получил "премию гениев" за те же
стихи, а, значит, стал частью эстеблишмента, что уже совершенно
неприемлемо. Поэтому в первом номере "Мулеты" Бродского назвали
поэтом-бухгалтером и написали, что он продался еврейскому капиталу.
Богема последовательно не прощает успеха своим бывшим коллегам. Ни
Шемякину, ни Целкову, ни Неизвестному, ни Комару и Меламиду. Суровая
эта позиция основана не на творческих разногласиях, а исключительно
на социальных. Настоящий художник не имеет права быть признанным
художником. Слава, к которой так страстно стремится любой
представитель авангарда, является одновременно и каиновой печатью,
символом предательства. И если богатство богема еще может простить,
то успех никогда.
Понятно, что взаимоотношения богемы и истеблишмента требуют
двухстороннего освещения проблемы. В следующем письме мы поговорим о
том, какие претензии есть у элиты к авангарду.
* * *
Курица, нашедшая спасение в нью-йоркской Некрасовке, была не
единственным и не последним существом, ощутившим на своей шкуре
(перьях?) необходимость убежища.
Америка постоянно, хотя и незаметно, выдавливает из эмиграции все
то, что связывает ее с родиной. Мы инстинктивно сопротивляемся этому
процессу выкорчевывания. Бессознательно мы стараемся сплотить ряды,
чтобы защитить прежние ценности, сохранить бывшую духовную близость.
Эмиграции, как той несчастной курице, тоже нужно хотя бы временное
убежище от чужого мира, который размывает наш образ жизни,
растворяет в себе все, что мы любили и ценили в России.
Это общее для любых изгнанников стремление приводит к созданию
эмигрантских обществ, союзов, землячеств. В Нью-Йорке, кажется,
только у нашей Третьей волны нет таких организаций. Все попытки
создать их — Клуб творческой интеллигенции, Ассоциации ветеранов,
Клуб одиноких — неизбежно проваливаются. Чаще всего подобные
эксперименты заканчиваются судом.
Но
все равно в эмигрантском Нью-Йорке постоянно и стихийно появляются
новые очаги, новые центры. Такие, например, как эта самая
полубезумная Некрасовка, где обитают дважды неофициальные художники
и литераторы. Как ни странно, именно нищая русская богема собирает
вокруг себя утомленную Америкой эмиграцию. Может быть, потому, что в
этом кругу лучше всего сохранилась такая близкая нам российская
атмосфера общения.
Иногда кажется, что все эти богемные хулиганы из Некрасовки на самом
деле трепетно верят в святые ризы искусства. Что они строят из своих
подвалов храм Аполлону. И там безобразные жрецы справляют тризну на
алтаре муз. Ей-Богу, есть в них что-то от Надсона.
Во
всяком случае, в эмигрантской географии Нью-Йорка Некрасовка — место
необходимое и даже неизбежное. И если смысл нашей скандальной богемы
только в том, чтобы охранять такие заповедники прежней духовной
жизни, то и этого хватает.
Надо чтобы человеку, в том числе и эмигранту, было куда пойти. В
Некрасовку, например.
