к содержанию

 

4. О стихах Василия Филиппова

 

1984 год.

Появились стихи Василия Филиппова, которые им объединены в циклы: «Возвращение», «Город», «Вечером», «Дом престарелых», «Мрачный дом», «Пешеход. Елагин остров», «Анциферово», «Чай и кофе», «Букет рассказов», «Бумажные цветы стихов», «Михайловское», «Приключение», «Вечер Лены Шварц», «Пруст», «Исайя», «Грызуна-скульптора резец», «Свидание после пяти лет разлуки», «Ноябрь 1984 года».

1985 год.

Циклы: «Луна», «Вера, надежда, любовь», «Шарики-снегопад», «Болото», «Разрушение церкви», «Вечер у Тани Вьюсовой», «Март 1985 года», «Безвременье», «Русские поэты», «Державин и мой день рождения», «Прощание», «Даная», «Ностальгия в комнате», «Никольский собор» — стихи и поэма, «Вторые монастырские стихи» (композиция из 23 глав).

1986 год.

Циклы: «Лодка», «Укол», «Памяти Яши», «Книга, надписанная мамой», «Рассеяние», «Под циклодолом», «Постоянный сон детства».

1989 год.

Циклы: «Церковь на песке», «Вечер», «Игрушечный Ленинград», «В Коломягах храм», «Читаю Ремизова», «Спускаются сумерки на город», «В церкви», «Скоро осень», «Обводный канал» (композиция из 12 глав и 5 стихов), «Тихо, Господи, тихо».

Василий пишет много, очень много. Так, за время чуть более года (с июня 1984 по август 1985) я насчитала 351 стихотворение + поэма «Никольский собор» из 7 частей. Я старалась остановить сей ливень, но... видимо, — Василий торопился...

Вот несколько стихотворений НАЧАЛА — после пяти лет больниц.

 

Чаша

О чем говорить, если сказано все,

О чем, если чаша пустая,

Полная когда-то вином,

Золотая.

 

 

Икона

Вернуться в Никольский собор.

Десять лет прошло с тех пор.

Вернуться в Лавру, —

Где матерь Божия в одеянии славы

С младенцем

Под сердцем

В кругу заточенном.

 

 

Письмо

(сон)

                       Мне снилось...

                                      Фет

                       Принеси мне ветку клена...

                                        Ахматова

 

Мне снилось, что я вернулся домой,

И мать мне прислала орешков,

И на конверте надпись:

«Серебристый бульвар».

 

 

Звезда

Я пересек речку мертвых, а может, — живых

И долго искал следа.

Морской песок, но все смыло море,

Лишь сигарета Вега тлеет в траве.

                                             

                                               Из цикла «Город», 1984

 

 

 

Бабочка

Гляжу на небо. Распускаются глаза сами,

Словно два георгина.

Может, виною тому движение тучи,

Что толкает глазное яблоко к переносице,

Где сидит бабочка.

Не спугнуть бы ее, не спугнуть бы небо.

 

                                            Из цикла «Дом престарелых»

 

1. Эту строчку — «Не спугнуть бы ее, не спугнуть бы небо» невозможно не заметить: в ней целомудрие прикосновения к явлениям жизни ЗРЕНИЯ Василия. Эта особенность зрения — зерно ассоциативного мышления Василия. Сам Василий определил особенность своего видения словами «пойманное зрение».

Лидия Яковлевна Гинзбург, которой я послала подборку стихов Василия, в ответном письме от 31 января 1985 года писала: «Это поэзия внезапных и сложных ассоциаций, то срабатывающих, то иногда срывающихся, когда ускользает их смысловая опора».

Да, ассоциации внезапны, неожиданны.

Рисунок чист, свеж, обаятелен, удивителен, пронзителен.

 

Двое путников по дороге в деревню.

Какие-то строенья

Нарисованы на парном молоке воздуха.

Пыль поднимается расцветшими лютиками.

Кривые зеркала воздуха перемешали деревья и речку.

Мост — уздечка коня с гривою водорослей.

Дорога петляет в полях.

Мы внутри часового механизма:

Колеса опушек леса движутся по пустынным полям.

 

                                                                 «Деревня», 1984

 

2. Эти две особенности — целомудрие прикосновений и «пойманное зрение», нет сомнения, природные особенности Василия, но их укрепила, выкристаллизовала, отгранила судьба Василия, то, что в стихах Василия названо словами — «Я каждый день справляю на земле новоселие».

Состояние НОВОСЕЛИЯ на земле осветило рядовые, обычные, казалось бы, события, весь предметный мир вокруг, то, что происходит ДЕНЬ ЗА ДНЕМ, образовав ОЧУДЕСЕННУЮ РЕАЛЬНОСТЬ.

ОЧУДЕСЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ — вот образ Поэзии Василия.

 

Курю «Шипку» и вдыхаю аквамарин дня,

Лежу в постели, ногами звеня.

 

Длится с сигаретой бездельник-рука,

И под кожей вена глубока.

Может быть, стукнуть в соседнюю дверь —

Покормить бабушкин глаз-голубка?

 

                                                       Сентябрь 1984

 

 

Выпил кофе в кафетерии и вернулся домой,

Обмотал вокруг пальца улицу-бинт.

Сколько сапожек хрустело по мостовой,

Над водой кофе склонялись полчища мух-нимф.

 

                                                      Август—сентябрь 1984

 

 

Дождь идет.

Оступается о крышу ливень синий.

Я читаю богословский трактат

И сам себе рад.

Дождь наполняет лужицы каучуком и шинами машин.

У дождя за пазухой лежим.

 

                                                    Октябрь, 1984

 

3. ОЧУДЕСЕНЬЕ действительности во многих стихах достигает такого уровня, как это бывает в балагане, и читатель неожиданно для себя вдруг замечает (замечаю) , что он (я) во владениях комика.

 

Вчера Девы приходили к Поэту,

И у гостей было спрятано по пистолету.

Шенкер предлагал их раздеть

И обнаглеть.

Я с Михаилом Шенкером не согласен.

Как лик Девы прекрасен!

Как олений глаз ее ясен!

 

                                   «Куртуазная любовь», 1985

 

 

Евгений Пазухин бредет по улице

Положив голову — жареную курицу —

На блюдо воротника.

Тоска.

Он несет мне стихи Елены Шварц,

Что кричат о прошедших веках,

Что протекли меж пальцев.

 

                                   «В окно смотрю на раннюю зарю», 1985

 

 

Лучше Асю Львовну похороним.

У нее глаза — два медных таза

И из уст исходит зараза.

 

                                   «Борис Иванович и Ася Львовна», 1985

 

У юмора Василия — разноцветие: от простодушного (добродушной шутки) до гневного юмора,— юмор всегда прямодушный, в отчете только перед мгновенным приметливоострым видением.

В сборнике «Психология эмоций. Тексты. 1984 г». имеется интересная работа Анри Бергсона «Смех». Привожу отрывок:

«В комедии, в клоунаде, в балагане — порок остается действующим лицом главным, невидимым и постоянно присутствующим, к которому ПРИВЕШЕНЫ (выделено мной — А. М.) на сцене действующие лица из плоти и крови. Порой, забавляясь, он (автор — А. М.) увлекает их за собой своей тяжестью, заставляя катиться с собой по наклонной плоскости. Но чаще всего он обращается с ними, как с НЕОДУШЕВЛЕННЫМИ ПРЕДМЕТАМИ, И ИГРАЕТ ИМИ, КАК МАРИОНЕТКАМИ (выделено мной — А. М.)».

Поскольку одно из действующих лиц клоунады — Ася Львовна, займусь за этим образом наблюдением в стихах Василия и — рассуждением.

Вот отрывки из стихов:

 

Ваших слов бирюза.

Словно дали вы мне выпить березового сока

И потом отошли от березы,

И стала она вашей вечной тенью.

 

                                   «Проводил Асю Львовну на автобус», 1984

 

 

Звонила Ася Львовна,

Проехала по моему уху без остановки на автобус.

Подарила мне подснежник-сердце и повесила

                                                         телефонную трубку.

 

                                   «Звонила Ася Львовна», 21 октября 1984

 

 

Звонила Ася Львовна,

Сегодня она приедет ко мне.

Будет читать мои стихи

И говорить много святой чепухи.

 

                                   «Звонила Ася Львовна», декабрь 1984

 

 

Ася Львовна, мой друг,

Входит в моих стихов магический круг

И выходит с миром.

 

                                   «Ася Львовна», 2 мая 1985

 

 

Ася Львовна живет на погосте,

Читает драмы,

А вокруг нее витают современные Мандельштамы.

 

                                   «Ася Львовна», 31 мая 1985

 

Как эти зарисовки совместить с — «у нее глаза два медных таза и из уст исходит зараза»? — какой порок высветил комик неподкупный Василий? — Полагаю, что этот порок — косность, КОСНОСТЬ, то есть закостенелость в понятиях об искусстве, непонимание (или недопонимание, что в сущности — все равно) — значимости, глубины, своеобразия стихов Елены Шварц и Виктора Кривулина, наиболее любимых и почитаемых Василием поэтов. Вот как Василий пишет о Елене Шварц:

 

Перепечатываю стихи Елены Шварц,

Ласкаю котенка-страницу.

 

                                   22 мая 1985

 

 

И спустилась Елена Шварц со звезд

С томиком стихов.

 

                                   «Вячеслав Иванов», 22 мая 1985

 

 

В 44 войска переправляются Вислу.

Тогда родилась Елена Шварц,

Чтобы стать поэтом на века.

 

                                   «Поэты», 31 мая 1985

 

Василий относится к действительности с детским пристрастием, с детской правдивостью, и настроения не только любви, приязни, неприязни, но даже простого несогласия находят в нем мгновенный яркий отклик, порождают моментальную фотографию навечно (то же пойманное зрение) — без изучения натуры и без прикидки, понравится или не понравится — изображаемому его фотография.

Вот стихи об отце (печатаю отрывок):

 

Одурманенный коммунистической пропагандой

Живет мой отец между Индом и Гангом.

Это зелье курят у нас на работах,

На партсобраниях — семейных рвотах.

Мысли ораторов-стоиков

За кафедрой-стойкой

Рождают уродов.

Тут же делают аборты.

Выскребывают зародышей грядущих поколений.

 

                                   «Аборты»

 

Конечно, можно смертельно обидеться на Василия — сына за такие стихи, но напрасно... Анатолия Кузьмича — в реалистическом сложном показе — нет в этих стихах. В стихах дан образ ГОМО СОВЕТИКУС, человека, дух которого разрушен бесконечными колебаниями официальной пропаганды.

Но как бы то ни было — ай да Василий! Он говорит о том, тогда, так, о чем тогда и в мыслях страшно было подумать, а Василий — сказал четко и крепко.

Таков российский Мольер в зародыше, жаль, ему не суждено было расцвести.

Не могу отказать себе в удовольствии показа еще одной пьесы российского дитяти-Мольера.

 

Дядя Володя, доктор химических наук, комсомолец-агитатор,

Говорит, словно работает трансформатор.

 

— Сейчас все думают о мире. Это проблема

Как в «Гамлете» — «Быть или не быть», —

Изрекает он, —

От академика до последнего пахаря

Народ никак не справится со страхом.

 

— Народ русский вольнолюбивый, безбожник,

Его никто переменить идеологию не заставит.

Интересно, кто нами сейчас правит?

 

—  А как же Гоголь? — спрашиваю я.

— Гоголь — это змея, — Отвечает он.

 

— Печататься на Западе непатриотично

И не этично, —

Изрекает он.

— А как же, если здесь не печатают?

— Надо думать, — мямлит он, —

Вот Окуджава...

Наша держава.

 

А над нами Стожары

Распространяют сиянье окрест.

Дядя Володя пряники ест.

 

Как чувствуете себя, мой милейший провинциальный доктор?

Вам не плохо?

 

Дядя Володя состарился

В революционных пожарищах.

 

— А ведь революция продолжается, —

Изрекает вдруг он.

С неба падает розовый слон.

— Пока на земле последний жив невольник...

 

                                   «Дядя Володя»

 

Представим себе научного работника, уважаемого доктора наук, давшего науке, может быть, открытия, или, во всяком случае,— интересные наблюдения, добросовестного преподавателя, продумывающего каждую лекцию, не позволяющего себе выйти перед студентами неподготовленным, при этом образцового семьянина, преданного мужа и отца — вообще человека во всех отношениях порядочного и который прочитает о себе такую зарисовку, — да у него в обоих ушах зазвенит, он сочтет свою жизнь незаслуженно оскорбленной. Но в стихах этот человек совсем в другой роли: в нем высветлено то, что в нем не как в индивидууме, а в нем как в социуме — что делает его социальной маской — идеологические построения этот человек берет готовыми и, может быть, именно потому, что его жизнь, его помыслы, все время — отданы науке, и чтобы — ничто не мешало...

Надо ли обижаться за такие стихи на поэта, чьим пером движет пламень иного рода, чем у этого человека,— НАДМИРНЫЙ. Через такое СЛОВО (слова) поэта, может быть, и осуществляется Божий суд...

У этих слов нет, собственно, цели, но ими выявляются заторы и осуществляется движение.

4.    В поэзии Василия есть еще интересное явление — это концентрация различной хронологии на небольшой площади стиха. Отклики на современность смешиваются с образами прошлого, отклики на явления сего дня с вчерашним, завтрашним днем. Образы НЕ РЯДОПОЛОЖЕНЫ, а находятся в единстве БЫТИЯ, предстают как РЕКА ВРЕМЕНИ.

Вот отрывок из стихотворения «Вера, надежда, любовь».

 

Вера, надежда, любовь.

Думаю: остынет кровь,

И будет по лицу ползти червь-бровь.

 

Кипарисовый круг крыльев бабочки — брови твои.

Помнишь храм Спас-на-крови?

Он на ремонте. Вокруг машины — звери

И пешеходы ничьи.

 

Мы гуляли вдоль канала Грибоедова,

И террорист бросал бомбу в машину «Победу»,

И овчарки шли по следу

Мимо домов — фараоновых гробниц.

 

5.   Такие стихи может выплеснуть только годами неизливаемая сжатая духовная энергия, сосредоточенная духовность — ТАЙНОЕ ПЛАМЯ (слова из стихотворения Василия) — сила Василия.

Это — тайное пламя — тепло и свет таких стихов, как «Михайловское», «Люблю осенний лес», «Девушка на ладони», «Гулял с брошкой-Девой», «Уехала бабушка, маленькая, круглая», «Пруст», «Свидание после пяти лет разлуки», «Бунин», «Инночка», «Планы на день», «Инвалидность», «Юра», «Миронов», «Церковь», «Вечер в Союзе писателей» и другие, и многие другие.

О стихотворении «Инвалидность» Лидия Яковлевна Гинзбург писала в письме от 31 января 1985 года: «Мне нравится стихотворение „Инвалидность". Оно сильное».

6.   Сосредоточенная духовность, сила Василия, его ТАЙНОЕ ПЛАМЯ, может быть почувствована и понята, если почувствовать то, что ее питает и освещает, — христианство Василия.

Христианство Василия не мозговое построение. Христианство в воздухе его поэзии, оно самое ее воздух. И — одновременно — поражает свобода духа поэта: отсутствие умиления, отсутствие сусальности изображения и служителей церкви, и самого поэта, и отцов церкви, и богомольцев, и Господа Иисуса Христа.

 

Я полюбил Печоры давно,

Когда был молодым.

Я буду любить его, когда стану седым.

Над ним солнце касается церкви лучом золотым.

Но в Печорах я всегда почему-то один.

 

                                          «Печоры»

 

 

Хорошо идти вдоль канала

Во времени старом,

Здороваться с Гоголем,

Идти мимо пыльных окон,

За которыми люди-осока,

За которыми люди-топь.

По городу нету протоптанных троп.

..........................

Кофейная фабрика, а рядом Пряжка,

И стадион, по которому ползают спортсмены-букашки.

Здесь стоит только свернуть,

И откроется Греческой церкви путь.

Множества глаз муть.

Здесь дома населены

Шуршанием человечества весны,

И прохожий краснеет без вины

Перед церковью,

Что касается глазным яблоком купола неба.

..........................

И я объят томленьем

Иду вдоль канала

Во времени старом.

Город милый

В окнах и подворотен дырах.

Здесь на мосту мы поворотим,

Перейдем через Могилевский мост

И поцелуем на Греческой церкви отсутствующий крест,

Ноги не хотят уводить нас из этих мест.

 

                                          «Никольский собор», апрель 1985

 

Христианство Василия — прелюбопытное явление. Свет нетленного человеческого духа и свобода человеческого духа — в нем.

На небосклоне ленинградской поэзии просияла чудная комета. Не хочется думать, что ее полет оборвется в каменных корпусах Мрачного дома.

 

10 января 1989. Ленинград  

 

 

5. Не эпилог?

 

4 июня 1994 года, суббота. Я еду навестить Василия в больницу СкворцоваСтепанова. Лев Овсеевич, как всегда, со мной. Мы идем до метро «Московская», на метро — до станции «Удельная», а там — через переезд и по полю к больнице.

Льет дождь. Горизонт такой густочерный, что кажется: за ним нет неба.

Второго заезжала к Виктору. Виктор послал Василию письмо, два отрывка своей прозы, книжечку Малахиевой-Мирович «Монастырское» и образок Божьей Матери.

Зав. 16-м отделением отпускает Василия со мной на улицу. Василий и я идем под зонтиком. Лев Овсеевич — он в кожаной куртке и шерстяной шапке — под дождем. Но вот мы находим навес. Это крыльцо крематория. Становимся под навесом все трое. Спрашиваю Васю, пишет ли? — Нет.— Читает ли? — Да, много. — Вдруг Василий торопится назад на отделение. — Не торопись, — уговариваю я, успеешь туда. — Но Вася улыбается своей все еще прелестной, хотя зубы почернели от курева и поискрошились, чуть лукавой извиняющейся за проявление чувства улыбкой: он спешит на отделение прочитать письмо.

Август 1993.

Петербург Июнь 1994.

Царское Село (г. Пушкин)

 

Не эпилог?

 

Приближается День рождения Васи — 23 апреля. Аделия Ивановна рассказывала, что, когда родился Вася (это был 1955 год), отец ей принес охапку подснежников.

Была у Васи 23 марта. Когда я и Лев Овсеевич пришли, было без 20 минут час (поздновато). Я покормила Васю (булка, 100 гр. колбасы, сырники, два банана). Вася похвалил сырники: Вкусно! — (он засмеялся), я привык вкусно кушать.— Когда это ты привык? Всегда по больницам.— Вышли на улицу, пошли в сторону церкви. Оборачиваемся — Анатолий Кузьмич и Галина Вацлавовна. — Как живется? — Хреново! — вспылила Галина Вацлавовна: обе бабушки прикованы к постели, под себя ходят, был бы еще Вася, так надо тут же ей гроб себе ставить, — и стала энергично поправлять на Васе его одежонку.— Строгая! — кивнула я Васе.— Она очень хороший человек,— сказал Вася (родители пошли сдавать передачу).

День был прекрасный: небо дивной голубизны, деревья подняли ветви к небу: дышали широко, радостно, птицы пели. У Васи взгляд ясный, болезни ни на йоту, радостный был, светлый.

Я, конечно, передала Галине Вацлавовне слова Васи, она согласилась: скоро двенадцать лет ездит в больницу каждую субботу.

Да, и я низко кланяюсь от всех тех, кто понимает, какая глубина, честность, какая радость пришли в литературу с Поэзией Василия. Низко кланяюсь, и в повести оставляю все слово в слово.

17 апреля 1996.

Царское Село (г. Пушкин)

 

 

Постскриптум

26 марта 2000 года

Навестила Васю. Он был прелестен, светел. Вася добыл (из-за пазухи) записную книжку и прочел нам — своему отцу и мне — НОВЫЕ СТИХИ!!

 

"20 (или 30?) лет (и раз) спустя" - те же и о тех же...
или
"5 + книг Асеньки Майзель"

наверх

к содержанию