АВТОГРАФ
Валера Мишин
подписал мне свою книгу и, узнав, что я её приобрёл за семьдесят рублей,
уточнил, что теперь она будет стоить на целый порядок выше.
А мой напарник по
Петропавловке, подогревая интерес к своему путеводителю, на рекламе СВОЮ КНИГУ
ПРЕДЛАГАЕТ АВТОР сделал приписку АВТОГРАФ БЕСПЛАТНО.
Ленка и Лапенковы, Павловск 2011
В качестве подарка
к 16-му апреля посылаю про тебя и про Бориса Александровича такой перекрёстный
двуптих. Эти два листа рекомендую склеить, и тогда получится пергамент.
Прочитав, Б.А. даже совсем
не поморщился, и для меня это уже большой успех. А когда я читал у Аси Львовны
(она нас периодически всех собирает, и мы по очереди (каждый что-нибудь своё
декламирует или поёт, а ты, как будто вместе с нами, возлежишь на диване), то
Михалыч даже пожал мне петушка. А он вообще-то к моим выкрутасам очень строг. И
даже Ленка – и та удивилась: такой по жизни мудак, а на бумаге сразу же делаюсь
Чаадаев.
Эммилии Карловне, как
всегда, низкий поклон. И от меня и от Ленки.
И ещё от меня привет Саше
Когану. Всё жду, когда приедет к нам в Питер. Ведь он же обещал.
Пока вроде бы всё.
Твои сынок Толик и
Елена Прекрасная
03.04.05
(почти как у
Вознесенского: 10 9 8 7
только
наоборот)
и приложением к
этому письму
ПОСЛЕДНЕЕ
ПОСЛАНИЕ ККК ОТ ГРАН БОРИСА
Дорогой Костя, я
немного приболел. Тяжёлый гриб-п.
Сейчас оклемался. Сижу у Толи
Мих. Пью настоящий капиталистический чай. Сервелат, сыр, шпинат.
Немного грущу. Прости, что
не отвечаю сразу на письма. Твоё письмо читал несколько раз и перечитывал.
Костя, спешу поздравить
Тебя с Днём рождения.
Твоё вечно юное сердце и
молодой нерв пусть будут такими же всегда во славу Божедомки и во имя
несгибаемой Русской литературы. Храни тебя Солнце, Венера и Пенелопа (заодно с
Мельпоменой!!)
Твой всегда. Борис К.
поклон Эммилии
Карловне
(приятная нувель-новость)
Общим собранием «Красного
уголка» № 189 при ЖЭКе имени Вано Мурадели и Немировича-Данченко постановили
считать Костю Константиновича К. лидером литературной ОП-ПОЗИЦИИ!Без
разрешения оного сокупно.
Борис Кудряков на Пушкинской,
2005
БОЖЕСТВЕННЫЙ
ЗУД
Памяти Бориса
Кудрякова
Хребты сгибающая
тяжесть
на горы брошенных
небес…
В.Шаламов
ничейный брат
кудряков
перламутровым
сверчком свиристит на этюдах
в расщелине шифера
шельфа
дрейфующей
льдины-галоши
помойки штрека
шахты № 13/86 бис
что у станции
броневая-2 октябрьской ж.д.
и раз в две недели
производит санацию черепа
рыльца героя № 64
нашего времени
маменькин сынок
ккк
возлежит
куклуксклавишей на диване
у моста через
речку делавер
на берегу ручья
лордвилль-божедомка
где хозяйничает
добродушный опоссум
и два раза в
неделю эммилия карловна подберёзкина
делает своему
небожителю педикюр
замахнувшийся на
небеса хворостиной матадора гусей
голодный как волк
и голый как сокол
раскочегаривая
печь
холодный как
русское поле
кузьминский суров
как исав
и прежде чем
попасть на блюдо
в конструкции
своей вавилонской башни
воспламеняясь
мерцанием чешуи красногубой плясуньи
всё шуршит и
шуршит секирой божка
покатившейся
головы
зело хмуриша солно
горюче дрочило
схлопоташа не
бесно пищаль кикимо
зьминский гол как
сокол и суров как исав
отсекоша на блю
до октавы
сотворите креста
сини звон вавилонскую башню
упадая зане чешуи
красногубыя пляс
и секирой божка
всё шуршит и шуршит
покатиша ку-ку
в
противоположность
своему
покалеченному подельнику
гран борис обитает
без крыши и стен
и даже без
маникюра
воспламеняется
шуршанием кикиморы
за складным
столиком
гаснущей опушки
навалившейся темноты
фиксируя звуки
наката запаха памяти
всё прихвачено
морозом
на печи прохладно
– минус восемь
и уже не течёт
вознесённые в
небесную околесицу
товарищами по
заточению
по ту сторону зла
и добра
пахари с большой
буквой
соловеют амбарами
зерна
и бороздя
нерукопашную мздулю
ворожат обрушенный
им на плечи
божественный зуд
2006
ТАРУССКАЯ
СТРАНИЦА
Всё кричали: Троица!
Троица! А устроили праздник Снопа. На поляне сколотили трибуну и повесили
транспаранты. Приготовили в ящиках водку, поставили ларьки; на грузовиках
привезли гуляющих и теперь выгружают шпагат.
Оказывается, связывать
пьяных.
На трибуну залезает
оратор, но в траве его даже не слушают: в стрекоте и свиристеньи деловито берёт
перевал затоваренный муравей; там и сям, обозначившись пьяными выкриками,
вспыхивают и тут же гаснут потасовки.
Сменив на трибуне оратора,
участники художественной самодеятельности играют на балалайке.
Рядом со мной двое
разговаривают, а третий молчит.
Вдруг в разговоре пауза, и
тот, что молчал, без всякого перехода от беседы, неожиданно затягивает песню.
Те двое уже позабыли, о
чём только что спорили, и включаются тоже. Поют, как-то угрюмо набычившись и
сосредоточенно.
…Ближе к вечеру шпагат
пригодился.
Раскинувшись башмаками, в
позе ползущих на штурм лежат связанные, а танцующие вокруг женщины ведут под
гармошку хоровод.
1964
КРАСНЫЕ КОГАНЫ
У твоего перекручёныхаго
«Хвостика» (пусть земля ему будет пухом) из его «Вальса-жалобы Александру Исаичу
Солженицыну» в особенности окрыляют «чавкающие болотной слизью» красные
коганы.
А Сашу Когана (из
Пятигорска), отмантулившего ночью на день твоего «нарождения» из Хэнхока восемь
миль, я помню ещё по 93-му, и передо мной его подаренная мне в то лето
отпечатанная на машинке подборка.
Анатолию Михайлову на
память. Встретимся в Питере.
Саша
11 мая Нью-Йорк
Тишина приходит
изнутри
белым,
оглушительным молчаньем.
Так молчат под
снегом пустыри
в декабре,
каким-нибудь случайным
днём без века,
года и числа,
не означенным
ничем особым,
если верить
чистоте стекла,
и за ним –
нетронутым сугробам.
В этом вечно
длящемся «сейчас»
нету смысла,
времени, пространства.
Втайне
совершается от нас
жизни
колдовство и самозванство,
доводя молчанье
до конца.
Тишину как
заповедь нарушив,
речь идёт от
первого лица
через смерть и
пустоту снаружи
ЛЁНЯ КОСОГОР
Когда-то, ещё на Покровском
бульваре, мне
объяснили, что такое фраер:
люблю блатных, но
воровать боюсь.
Моя настольная книга –
«Записки диссидента» Андрея Амальрика.
Но я бы никогда, наверно,
не осмелился выйти на Красную площадь
с Натальей
Горбаневской.
А. Михайлов
(«Записки диссидента»)
Облака плывут в Абакан.
В милый край
плывут – в Колыму…
А.Галич
О том, что Лёне больше уже
не сидеть, словно лорду, в пивной, узнал из Лимоновского
мартиролога.
По свидетельству Лимонова,
Лёня гордился, что о нём «есть несколько строчек у
Солженицына», и все эмигранты так Лёню и звали: «мужик, о котором
есть у Солженицына».
А я горжусь, что у
меня есть несколько строчек о Солженицыне, и что с подачи
Толстого Лёшки (хоть он и сучара и гондон) Солженицын, тем не менее, - моя
кликуха.
По сравнению с Лёней, я,
действительно, фраер: выйдя из окружения, Лёня десять лет протрубил по тем
лагерям, а я, попав в окружение, даже не вышел на Красную площадь.
Но мою прозу Лёня не
забраковал – и для меня это – Нобелевская премия.
Когда мы в 94-м прощались,
ты пожелал мне счастливого гулага и был, конечно, прав. Но и я
тоже прав (и Лёня бы со мной согласился), что Россия – наша братская
могила.
ВЕХИ КОЛЫМЫ
Своё пребывание на
Колыме я разделил между двумя трипперами, тремя мандавошками и Шурочкой
Виноградовой, успевшей в свои неполные 16 лет заразить 38 клиентов.
СО ВСЕХ СТОРОН
Если на меня посмотреть с
одной стороны, то я умный. Зато если на меня посмотреть с другой стороны, то я
слабый.
Значит, если меня
рассматривать со всех сторон, то я слабоумный.
читать дальше
| к содержанию
