Володя Козаровецкий, Ленка и Петя Старчик

ВО ВСЕЙ КРАСЕ

(или тоска по родинке)

 

Вл. Козаровецкому

 

таланты толика михайлова -

в сердце, а не в голове

ККК

 

     1

     Как-то Саша Гиневский мне пожаловался.

     Послал, рассказывает, Косте на день рождения штук 50 поздравлений-приветов, и в знак благодарности получил от него раздражительную отповедь.

     - У Кузьминского, - объясняет, - менструация.

     А когда у женщины такое состояние, то к ней нужно относиться очень бережно и на все её закидоны по возможности отвечать взаимностью.

 

     2

     Твой “ответ”, прежде чем воткнуть его в монологи, дал сначала Саше, и Саша, как и подобает настоящему другу, лёг на амбразуру, но, испещрив пометками и вопросами каждую страницу, ни одного доказательства твоей некомпетентности так мне и не предъявил.

     Единственное, в чём он прав, и тут с ним трудно не согласиться, что в твоём “ответе” КУЗЬМИНСКИЙ вообще отсутствует.

     Но это я - пишу ККК, которого я знаю и люблю во всей его красе. А ты кузьминскому показал кузькину мать исключительно за “рецензию”, в которой КУЗЬМИНСКИМ и не пахнет.

 

     3

Скажи мне, кто я,

и я тебе скажу, кто ты.

В.Л.

 

     А мы с тобой пошли ещё дальше: скажи мне, кто мой друг, и я тебе скажу, кто ты.

 

     4

Голова моя на блюде

пред тобой.

К.К.

 

    Так вот всегда: не успеешь ещё закручиниться по родинке - и уже покатилась голова.

И всё-таки меня не переубедить: чтобы поставить кузьминского на место, не хватает КУЗЬМИНСКОГО.

 

 

«Пулемётная лепта», Божедомка, осень 2001

ПУЛЕМЁТНАЯ ЛЕПТА

      Так что же всё-таки движет засевшим на огороде «опальным стрелком», когда он заряжает патронами свою пулемётную лепту (так у Кузьминского называется единственная выпущенная  в России книжка стихов)?

      Путеводной звездой служит ему всё тот же Иосиф Бродский, которого Костя когда-то боготворил и, будучи пионером в легализации поэзии Бродского за рубежом, мечтал о взаимности, но вместо этого даже не получил от него и поздравительной открытки на день артиллерии. Зато полярной – теперь уже и пригревшая ненавистного супостата Анна Ахматова.

      Ещё в 60-х в пику общественной табели о рангах, что в Ленинграде существует пятёрка молодых дарований, а именно: Бродский, Горбовский, Кушнер, Соснора и Кузьминский, Анна Андреевна осмелилась кандидатуру Константина Константиновича подвергнуть сомнению.

      И эти две «кровоточащие раны» обернулись двумя «самыми зловещими фигурами российской словесности  20-го века».

ЭДИК И КОСТИК

      А если попробовать расчесать нарыв начиняющего свой вожделенный гранатомёт Лимонова, то невольно задаёшься вопросом: чем, например, объяснить его патологическую неприязнь к Солженицыну (но уж, по крайней мере, совсем не талантом Александра Исаевича)? И если проникнуть глубже,  то, будучи ещё Молодым негодяем (так называется у Лимонова его роман) он страстно возненавидел тогда ещё мало кому известного земляка-харьковчанина Бориса Чичибабина, и если сам Лимонов даже в ту пору уже  гоношился своим воровским прошлым, то Чичибабин ещё в 46-м году уже отмотал политический срок (о чём Лимонов мог в те годы только мечтать). И здесь речь идёт не о чёрной зависти, а скорее о слепой и по совместительству слепящей ревности, свойственной (по отношению к Нобелевскому лауреату) и ККК, но вовсе, повторяюсь, не к таланту, а к рангу личности, чьё само существование, а тем паче, соседство, было (и тому и другому) как серпом по яйцам. И, наверно, совсем не зря в одной из своих зарисовок я их объединил (Эдика и Костика)  названием Два сапога.

СУГРОБНОЕ СОЛНЦЕ

      И уж совсем особняком стоит Володя Корнилов (которого мы оба с тобой любим и которого никак не заподозришь ни в посредственности, ни в чёрной зависти) и, если сравнить (В.К. и К.К.), то диапазон их оценок  (у Кузьминского – Василий Фёдоров – ПОЭТ, а у Володи – Долматовский - ПАСТЕРНАК) удивительно схож, как, впрочем, и первый взрыв эмоций (у Кузьминского – «дурно сплетённые лапти», а у Володи – «преступление перед поэзией»), хотя Володей (в отличие от ККК) двигала не злоба и не ревность, а скорее раздражение, и когда я к нему приезжал последний раз – в апреле 2001-го, то подарил ему Валю совсем не «птичкой» (всё тот же альбом с Толиными иллюстрациями), и хочется верить, что Сугробное солнце Володе, конечно, понравилось; а когда на Новый год я по традиции ему позвонил, то Володя был уже при смерти и своё мнение о «Франсуа Вийоне» унёс в могилу; и я потом даже хотел об этом спросить у Ларисы, но, покамест раскачивался, она уже успела  из квартиры у Аэропорта слинять, наверно, теперь сдаёт, и на автоответчике, как сказал бы Кузьминский, «туземная мова».   

ЗАГАДКА

      Что перевесит – ложка дёгтя или бочка мёда?

      Отгадка: всё перевесит пустота.

ПОДАРОК

      Из той пятёрки стихов, что я тебе присылал в реабилитацию Кузьминского, оставляю Владимирку и Командировку от обкома. (Володя Ежов, будучи у нас в Питере, открыв для себя ККК,  от этой  его поездки в Лугу, мне помнится, даже заторчал.)

      Зато добавляю (после подаренной мне Асей Львовной  «Креплёной колоды») поэму Томь.

      (Ты через год взглянул – и саркастически хмыкнул: упражнения.

      Согласен: этюды и, похоже,  не совсем первичные. И, тем не менее,  мелодия.)

 

        И до пятёрки ещё плюсую  Туман - недаром был когда-то шлягер и  в ореоле Евгения Клячкина  белёсой тьмой стоял над серым гранитом Невы.

 

      (Кстати, в «Колоде» - хоть она и краплёная – легли, царапнув, на душу посвящённые Валерию Молоту Отцы и просто заворожила зарисовка-притча Лествица Иакова)

 

       Теперь себя корю:  зачем воткнул ему в эпиграфе  лоща: сравнил Кузьминского от имени Пастернака с Маяковским: вы, певший летучим «Голландцем»…

 

      Хотел убрать, но всё-таки решил оставить.

      (Кузьминский бы на моём месте демонстративно снял, ещё и со своей излюбленной припиской «за скудостью» посвящаемого.)

      Иначе не стреляет Летучая мышь. А Мышь у него и, правда, Летучая)

 

      Да мне  Подарок  -  мой самый первый стих. И, как сказал бы сам Кузьминский – ша.

ПО ВСЕЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ

      Всё, кажется, допёр.

      Кузьминского просто оскорбило даже само существование Валентина Лукьянова:  как если бы я приехал к Зое и, кинув ей палку, стал бы вдруг распинаться, как хороша была когда-то меня поправшая  медовая.

      И по всей справедливости  получил бы от неё удар утюгом.

ПРИМЕРЫ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ

        Константин Кузьминский иногда даже способен служить примером для подражания.

 

     Пример №1.

     Ещё в Ленинграде ККК был вполне позитивен к Борису Ивановичу Иванову и дал ему оценку: умён, рационален, исполнителен.

      Но когда Б.И. вышел из-под контроля и стал дрочить на Давида Яковлевича Дара, то Костя сразу же нахмурил брови и дал ему оценку: младший лейтенант, вычищенный из коммунистической партии.

 

      Пример №2

      Ещё в Ленинграде ККК был  вполне позитивен к Валере Мишину и Валериной гравюрой (правда, обозначив его Мишиным-Буковским)  украсил свою Вавилонскую Башню.

      Но когда Валера вышел из-под контроля и обозвал Олежку Григорьева «говном  и в поэзии и в живописи», то Костя сразу же нахмурил брови и уже из Нью-Йорка послал Валере воздушный поцелуй.

 

      Пример №3

      Уже в Нью-Йорке ККК  был вполне позитивен к Борису Гребенщикову и, слушая его молитвы, оглаживал на диване свою «импозантную» бороду.

       Но когда Гребенщиков вышел из-под контроля и присвоил себе песню Хвоста и Анри Волохонского, то Костя сразу же нахмурил брови и через своих гонцов велел передать гуру, что он не только «бэ», но ещё и «гэ».

БАБОЧКИ НАД СОЦВЕТЬЕМ

     - Вот, - говорю, - ознакомься… - и даю Ленке на прочтение  Антологию новейшей русской поэзии у голубой лагуны  Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалёв, том 1.

      Ленка всю ночь балдела, а утром мне и  говорит:

      - Ведь он же, - улыбается, - всех вас любит, а ты  его клюёшь…

      - Да не клюю, - смеюсь, - а просто воздаю ему должное.

       Клевать Кузьминского – всё равно что чернить белую ворону.

      И хочется верить: если бы Валя попал ККК на прицел  в семидесятых да плюс ещё и тремя теперь уже навсегда утерянными поэмами (Рынок, Исповедь зэка и 8-е марта), то не было бы и в помине рецензии – 94.

 

       … когда Кузьминский был уже совсем «не тот», но и, блуждая в дебрях его затянувшегося «юлдыза» (в эпиграфах, письменах и стихах), вдруг обнаруживаешь такие строчки:

декабрь 2008

 

читать дальше  | к содержанию