олег немцов
Константину
Кузьминскому
Недалеко то
время
Но солнце
Так и вовсе считать не дает
Что осталось
А осталось
По-моему только солнце
Шпиль
Но не больше чем шп от солнца
Тем не менее чем пшик
Уж не больше мерки
В чашки тарелки
Налито солнце
В рюмки вино
Где-то как-то солнце
Время твое
Тяжкой сладкой корзины груш
Да благословит нас веселый мэтр
|
Ну вот, это было написано сравнительно давно. А вот это - недавно, в
начале 2010 года.
Мы дерёмся за ваши тени
Девки каких не бывает
И если пойдёт так дальше
Костя войну проиграет
Не трус
Без трусов встречает
Почти отрёкшийся от престола
Вождь чего уже нету
Змейка-флажок на штандарте мифических тварей
Там у них Рильке узурпировал единорога
Спутался с Саломе хохмы ради
Чтобы уж точно чего не вышло
Цветенье ушло в гербарий
Парное молоко бойких парий-
Бойким молокососам
Оно можно и попонятнее, больше не баре:
Всеобщая грамотность плачевно отражается на
беззащитной изящной словесности
Да только та чем только может тем и сражается
Боже, вот нет на них Эхиала
Не отрастил Костя махать чем с хороший хобот. |
Бульон по
заказу - осень 2006
Жил был
купец Семижопов. Так дела его шли неплохо, и лавка торговала, и купчиха была в
меру толста и в меру набожна, одно нехорошо: фамилия его ему не нравилась. И
решил он купить себе новую. Пошёл куда там положено было, заплатил деньги и
получил новую себе фамилию: Шестижопов. Задумался купец, да видит, делать
нечего, заплатил опять. И опять новую фамилию получил: Пятижопов. Так ходил он
ходил, и остался наконец Одножоповым.
Олег
любит эту историю неспроста. Дедушка его по отцу, барон фон Альцберг, рассудил
году так в 1914, что жить ему в России с такой фамилией несподручно.
Предыдущий-то фон Альцберг под Тамбовом владел землями и был чуть ли не
губернатором, а дедушка вот глядел дальше. Или мимо. Поменял он, одним словом,
фамилию. На - Немцова. Был Вольфганг Фридрих фон Альцберг, а стал Валентин
Фёдорович Немцов, а по-домашнему всё равно Воля.
Уж какие муки принял с ефтим имячком отец Олега, полунемец-полуеврей по фамилии Немцов, которому в 1941 году исполнилось 14 лет, про то я не знаю. Борис Валентинович говорил со мною мало и неохотно, и всегда о чём-то хозяйственном, в чём я не сильна. Но о нём отдельно. Сам же Олег сызмальства прозывался перцем-колбасой и фашистом. По несчастной склонности своего характера верить всему о себе нехорошему, Олег принял это дело близко к сердцу и решил фашистом - стать. И стал, но не толковым полноценным фашистом, а таким "трошки шмекнутым", с гнильцой. Подвела склонность к математике, приведшая Олега в знаменитую в Москве 2-ую школу, где он встретил своих некогда любимых друзей - Витька, ты и по сю! - всех, разумеется, до одного - евреев. Так что, перец-колбаса, стал он одновременно и евреем - не столько по бабушке, сколько по кумпании, обеим жёнам, зятю - бывшему мужу старшей дочери, и прочим неуловимым, но бесспорным признакам.
Самыми же действительно любимыми стали впоследствии университетские, а вовсе не школьные соушеники - именно так произносится, с особым шиком. Вот, собственно, они здесь все. Ты, Нюмка, ты, Игорь, ты, Сашка, - и ты, Винни-Пух. Вопрос, кто побежит за выпивкой.
|
|
From:
Marina
Я не справилась с пдф-ом, так что придется описательно:
на первом плане впереди
лежит Немцов во всей красе
в жилетке, связанной женой -
хорошей, первой, а не мной.
на заднем плане, на табуретке
сидит не поэт, а ученый Наум.
Фамилию Вайнберг имеет,
и острый отточеный ум.
Галынкер с руками как Наполеон
фотографировал - он.
У Олега за плечами
Сашкин хаер и взгляд печальный
с этими с позволения сказать виршами, поступайте, разумеется, по произволению.
я, как известно, барбос, а не болонка.
обнимаю
марина серебряная
|
|
Баронством, однако, не пренебрёг, и долгие годы славился среди друзей манерой
знакомиться с девушками так: "Здравствуйте, у меня дедушка барон, а бабушка
еврейка." Девушки шарахались. На всех, которые не шарахались, пытался
жениться. Дважды ему это удалось.
Матушка
Олега, а моя свекровь Валентина Георгиевна, отчасти русская дворянка Троекурова
(ох и парывал же прадедушка селянок, подумать страшно), отчасти поповна (то есть
вот именно русская беспримесно, как теперь не делают) в бедной Олеговой голове
тоже, кажется, в конце концов оказалась в значительной степени немкой. Во
всяком случае, Олега чрезвычайно увлекает то, что дедушку Троекурова расстреляли
большевички не просто так, а как немецкого шпиона. Выяснилось это сравнительно
недавно, когда в сеть поплыли сведения разной прочности-точности, ну, и каждый
выбирает себе, кому что по вкусу. Свекровь, круглая сирота, о своём отце знала
мало, а тут всплыли ещё какие-то немецкие имена.
Уже при
мне, отец Олега сделал трогательную даже попытку понять сына через стихи. Отец
был изрядно начитан - из приличной семьи. И взял читать - Ахматову. Нужно ли
говорить, что понимания ему не добавилось.
вставка во вставку - Костя-то наш
Кузьминский широко прославился своим недобрым отношением к Анне
Ахматовой. Ну, и как тут не вставить, то есть, извините, не
вспомнить:
|
From:
kkkmahno
а
ааахматову из-под меня украли
уже
ваш
кы-киик |
|
From:
Marina
Что касается
Ахматовой, то дорого яичко ко Христову дню, вот что я Вам скажу.
Потому что
теперь-то, конечно, все будут смелые анализаторы - о, каламбур -
анал-лизаторы!
Собственно,
дальше можно не писать, лучше не скажу.
Тем не менее.
То, что Вы писали и представляли в 70-ые и 80-ые годы про Ахматову,
имело значение самостоятельного эстетического и культурного явления.
И смысл его был
прежде всего в том, что Вы художественными
стредствами передавали внутреннюю
неоднородность так называемой неофициальной культуры - которая
культура тогда была жива.
И никакое общее дело
"за всё хорошее против всего плохого" её - культуру живую - НЕ
объединяло! Вопреки фригидным фигам в карманах
инженеров-туристов-любителей, точно знающих, что Щипачёва любить
неправильно, а Ахматову как раз нужно.
Ваша анти-Ахматовиана
- анти-конъюнктурна.
И бойкотировать
Вас из-за нападок на Ахматову могли только трусы и дураки.
Кто они были?
Так ото ж.
Ну это как если бы
защитники Кикапу закричали: почему последний раз?
Мы против
гибели Кикапу!
Ну, и не поддержали бы Тихона Чурилина...
И что же мы наблюдаем
сегодня?
А сегодня - это
стало конъюнктурно, вот и всё.
Что Вам не
впервой.
И теперь, когда это стало мод/ж/но, то вот и Топоров, да и не только
он, а даже и Т. Катаева?
Это кто ж
такая?
Но фиг с ней. |
|
Олег
закончил химфак МГУ, после искал разные синекуры, потом уехал и надорвался, 15
лет работая химиком в этой провинции
aфриканской,
а сейчас вот, говорит, рантье.
Думаю
над Олеговым бульоном. Довольно сложно оказалось - событий внешних было не так
уж много, не работал он ни кочегаром, ни плотником, не сидел, не привлекался.
Ну, развёлся, ну, эмигрировал, а кто не. Если это для чего-то нужно, то
пожалуйста: познакомились в Москве на улице, глубокой ночью, через три недели
знакомства стали вместе жить - в смысле под одной крышей. Правда, чужой - у
друга в коммуналке. Это - от меня: бездомность, неустроенность и пр. От меня
же потом и домность, и некоторый даже комфорт, но много спустя.
Читался
Олег в России очень мало. С официозом уж настолько ничего не могло у него быть,
что и пробовать никогда не пытался. Вы говорите, в Вас Асеев с Сельвинским не
въехали. Но они по крайней мере были, существовали. В его же поколении, сами
знаете ... A
в андерграунде российском тоже не без иерархии, Вам ли этого не знать, с кем-то
надо было быть вроде как заодно, и против тоже, а Олег этих вещей - ну вот
совсем не понимает, хоть режь его. И - не было поэтому событий внешних.
Читал
он у Вити Кривулина в Ленинграде, в Клубе 81, Сашка читал себя и Олега в
Бибигоне (кафе?), потом, уже при мне, было чтение в Москве - в начатом покойным
Сопровским "Московском времени."
С
диссидентами особенно не пересекался, ввиду глубокой любви к ананасам,
классической музыке, иностранному кино, ночным одиноким прогулкам и подобным
вещам, недоступным в тюрьме. Была, правда, девушка Гуля, Гульнара, цветок
Востока растоптанный, которая была что-то очень диссидентская. Потом была я, но
я к тому времени занималась совсем другими вещами. Но как ни другими, а
печататься в Совдепии и в голову не могло придти; зато с моей подачи какой-то
западный славист с подходящим именем Хью увез стихи - году в 1983, что ли. И -
тю-тю, как водится. В 1989 мы уехали, и дальше Вы знаете. Внутренне жил и
продолжает очень напряженно. Так напряженно, что неплохо бы пар-то повыпустить.
ПОЭМА СТАРОСТИ
Вступление
Недалеко то время
А солнце...
Так и вовсе считать не даёт что осталось
А осталось...
По-моему только солнце
Шпиль
Но не больше чем шп
От солнца
Тем не меньше чем пшик
Уж не больше мерки
Чашки тарелки нам застит солнце
Верно блестит
Казни князю кажет
Весело жить
Необъятно княжить
Хохота хан в погремушках рьяных
Пан и пропал
Остальные в правых
Суд и погром и сапог испанский
Зуд и облом
Не помог мадьярский
Штык
Будто там
Вдоль каналов чёрных
С догaрессой молодой проплывают черти
Нарочитый перебой
Призван где-то как-то перчить.
I
Дож промолчит
Что жена уплыла
Брякнут и дохнут в пятне чернила
Там где мерцал иероглиф крови
Перечисленье даёт нам притчу
Блаженны треплющиеся по сетям Птичника
Собирал Нитче.
II
Канатный плясун и плясун Малиге
Что вы видели там ходили
Квадригой пространств несущихся знаки
Порою смущали
Порой влекли вас
Есть длинная палка
Она и чертит
Нечто
Идущее по радуге быстро
Черт тень.
III
Точит дрочит
И дрочит не точит
Точкой висит не болтаясь кречет
Вряд ли глаголет
Скорей бормочет
Толстокрылый бабаёб
С перепутья кочет. Многоточие.
IV
Кислые сводки с полей сражений
Нам поступают
Нас губят гунны
И вас всюду настигнут
Звуки военной флейты
И эти бубны и эти трубы.
V
И тупая рожа
Маркграф von Bechlarn
Насажен на меч словно вепрь на вертел
Жопом крутил
Думая отвертеться
Теперь покрутись
Ну а мы повертим.
Дедушка
VI
Дедушка стёр тех чьё имя стало
Стягом когтями зубцом бойницей
Где нынче русские бляди
К матросам ластятся
И старая слава даже не снится
Эта сволочь штурмовала Кёнигсберг дважды
Говорят с фанфарами вошли они в город Дита
Ворота больше не запираются
Но и не распахиваются
Даже для королевской свиты.
VII
Дедушка добрый:
Одетый в шубу
Тевтон уже ублажённый
Не столь железный.
Жёлтые лисьи рыжие чернобурые
Бурые тяжёлые медвежьи
Снег дурит под конными крестатыми
Дедушка конечно горностаевой
Прикрывает жопу.
VIII
Дедушка конечно с вассалами
Монахами кунаками абреками
Что сказать
Впёрся зело далёко
Гроб Господень в другую сторону
Да и до Венеции путь неблизкий
Нашёл себе дедушка однако занятие
И таращится Grossmeister
на Василиска
Глазастая та помеха
Тоже
Дюже как знает играть гляделки
Не раньше чем пукнув
Но и не дождавшись оплеухи
Магистра
Эта сволочь исчезла
Куда там и исчезают подобные штуки
И вот собственно это
И старается понять дедушка
Сидя на своём бронированном ишаке
На языческой белой опушке.
Всё вспомнить пытаюсь:
Прекрасны ли лица у Гарпий
И неважно чего они там захотят сожрать иль
обгадить
Только бы вспомнить лицо Аэллопы
С болью ползущей от уст к ресницам
Только бы видеть лицо её
К низу от фригийского колпака и крылья
При дворе хотел бы жить Финея
Удивляться нечистот обилью
И трясясь выдумывать причину
Чтоб подать ему вино украдкой
Выпорхнула лишь бы из миазмов
Золотая чёлка Окипеты.
После вспомнить силился
Я красный отсвет медного лица Подарги
И больнее вспомнить иль не вспомнить
Я тогда не знал и сейчас не знаю
Страшно не увидеть мне Аэллу
Память как ребёнок бьёт в ладошки
Всплёскивает чем-то
Ужто правда
Что веснушки носит лишь Келайно.
Первый ангел
Холодный ангел во всю ширину окна
Стережёт твой покой
Бесполезное в общем-то существо
Превосходно белое
И одно во всю ширину окна
Превосходство над ВОХРовцем только в том
Что его не надо кормить
И где-то нелепо ругать
И ещё что он может стоять так вечно
Ну или столько
Сколько я всё одно не сумею ждать.
Второй ангел
Холодный ангел во всю ширину окна
Со значком иного ангельского полка
Неприятный уж тем что не золотой
Он замер подаривши тебе покой
И тем оболгав меня
Задирали головы и не раз
На San Marco то в
тёмный то в светлый час
Чтоб тебя разглядеть во всём блеске
Серьгу в носу и кольцо
Из тех что в ходу у вас
И хотя не срезаны с пальцами вместе
Производят не меньшее впечатление тем
В условный час в неозначенном месте
Не то чтоб я ёрничал.
Не то чтобы было всё нипочём
Хотя всего понемногу
И что самое главное – я совсем не молод
Я к тому:
Почему истукан тот гоняющий холод
Воинственный служка
Раздался во всю ширину окна.
Третий ангел
Холодный ангел во всю ширину окна
Стережёт твой покой
Сонма иного
Хотя поначалу ангелология представляется
несколько путаной
Да и этот вот тип не располагает
К уточнению некоторых деталей
Сходства всё же немного
Мой ангел
Написать и отдернуть руку
Мой ангел горячий и золотой
Мой
С вероятностью равной херувиму на лапу
Тот же всё золотой
И весело полк твой фырчит
И смешно
Серафиму серебряник на крыло.
Блага вестником реешь дрянно
Да и для этого нужен чин
Всучить же стигматы сумеет любой бесёнок
Если кто расположен их получить
Что ещё вы умеете делать?
Силы Державы Власти
По другому, совсем по другому поводу
Говорил Миша Цфасман: "Их власть"
Говорил: "Хорошо ещё..."
Ну и я скажу режут рьяно – чисто коррида
Ну и потеха была когда
Те ребята
Сыпались вороньим душным смятьём
Дрались за обладание небом
Наверное всё-таки третьим.
Чёрту душу уже не всучишь
Если еще не всучил
Об голову сторожа маяка
Вытирает язык волна
Так обретая свободу ты
Находишь себя на воде без цвета
И конечно любишь свободу эту.
Ну не очень сильно
Больше монет
Меньше минета. |
здесь нужна другая вставка - по коему стонет и в Тихом
по-тихому гордо он тонет (из Костиных ноэлей)
|
From:
kkkmahno
To:
Marina Serebryanaya at Kuzminsky Help Fund
Sent:
Saturday, August 11, 2007 1:17 AM
Subject:
Re: Книжка выслана - сегодня
да не марина
русскому поэту нужно жить в россии
Консервируется в эмиграции язык
именно
в 67-м приезжал ко мне в питер
жорж рябов (с группой фабрикантов кальсон - спонсоров музейных) от сюзанны
раскрыл рот - затхлым подвалом
пахнУло
при всей правильности
вырос в эмиграции
мёртвый
про сортир НАПОМИНАЙТЕ
и вообще в романе есть глава-узел
про таковые...
сам хочу да не пишется
вместо - нашёл "даму в штанах"
(думал потеряно)
и парочку писем (прилагаю)
"ах ебал я зиновьеву-аннибал
а до нас их ебал кардинал..."
в оную-таковую вмещается и поболе
бабища на севере в сыктывкаре к
хирургу толику колесникову: штой-то жмёт с год уже. невдобственно...
рентген - что-то крупное
забили ей по пьяни в пизду
поллитру водки аж в матку - стенку пробила инкапсулировалась
толик вызывает шефа: угощаю - год
выдержки в матке!
познакомились с ним в бехтеревке в
"красном уголке" - сортире
стоит человек и экклезиаст
наизусть шпарит
где ещё?
а и от того, что видали, у них
вроде глаза на лоб лезли...
Несть предела...
а мой любимый маркиз - всего лишь
ПРЕДВИДЕЛ революцию
нашёл и иные свидетельства игрищ
санкюлотов...
а и покруче: как мочили
альбигойцев
да жития святых почитать... (мою
главу "груди св. агаты" к примеру)
кы
шлю немножко читать...
ето из недокниги "писма о русской
поезии. и живописи" долгоделаемой...
и стишок забытый
|
|
From:
Marina Serebryanaya
To:
kkkmahno
Sent:
Saturday, August 11, 2007 2:12 AM
Насчёт аннибалов и кардиналов -
это Вы верно: такого они не видали, а и от того, что видали, у них вроде глаза
на лоб лезли...
Несть предела...
Удачное место для ключей нашёл
автор современного детектива - но поверить трудно, всё же оно того, мешало б.
Или ключи уж очень
маленькие?
По очевидной ассоциации, замечу, что Дима К тронул меня фразой: "Да я не
менжуюсь..."
Консервируется в эмиграции язык, а так оно свежо прозвучало.
Молодец.
Напишите про сортир в Алупке -
обещали.
Обнимаю нежно,
Марина
|
|
From:
kkkmahno
To:
Marina Serebryanaya at Kuzminsky Help Fund
Sent:
Friday, August 10, 2007 11:50 AM
Subject:
Re: Книжка выслана - сегодня
погода не способствует здоровью
то купаемси по 2 раза в день
мышь зато вчера научилась пекчи
КРУАССАНЫ (из готового теста
лучше покупных-привозимых (весьма
изредка)
побольше бы таких олегов-гавиалов...
та хде ж их взять?...
младое поколение
магазинников-и-тухлых-кож пишет (поэт леонид дрознер из харькиву-ню-орка):
"Не
ругайтесь, не ругайтесь. Это так, к слову.
Сорокина я вообще не читал, кроме ранних рассказов.
Про яйцо этсетера передавали устно –– мне понравилось.
Бахчаняна же помнят немногие.
Л."
ну и что с их взять?
сделали (за 3? года) очередной
журнальчик
и едут с ним "покорять москву"...
а мы всё слабеем и стареем
так и жывём
вас любим
кы-киик и мыжь
(которой 17-го стукнет
70...)
|
|
From:
Marina Serebryanaya at Kuzminsky Help Fund
To:
kkkmahno
Sent:
Friday, August 10, 2007 1:57 PM
Subject:
Книжка выслана - сегодня
Дорогой Костя,
Вы рассердились, и совершенно
напрасно.
Илью я нашла с большими
трудами, попутно налетев на его разгневанную супругу.
Но так или иначе,
выяснилось, что книжек он до сих пор не посылал.
Сегодня утром, вот то есть
сию секунду, он сказал, что положил книжки в посылку, и что посылка будет у Вас
в понедельник.
Номер посылки тоже дал,
поскольку я прославилась среди Ильи своим стервозным нравом.
А Вас я нежно обнимаю, а также и
прощённый по Вашему ходатайству гавиал.
Ваша Марина
PS:
Между нами, Ваш отзыв о книжке Олега окрылил, и он пишет чего-то, по-моему,
совершенно неудобочитаемое, но что я понимаю...
|
|
From:
kkkmahno
To:
Marina Serebryanaya
Sent:
Wednesday, August 01, 2007 1:17 AM
Subject:
Re: Понравились - Ура!
а СВОЮ цытату из роману - никак не
найти...
про тайныя уды - из флегона...
|
|
From:
Marina Serebryanaya
To:
kkkmahno
Sent:
Tuesday,
July
31, 2007 10:53 PM
Если Вы про Олега, то Китай он
полюбил ещё в юности.
И даже совершенно серьёзно
утверждает, что его ссора с Сашкой имеет своим истоком что-то из Троецарствия.
Из коего я, серая дура,
помню только название первой главы: О том, как три героя клялись в персиковом
саду.
Остальные, правда, ещё
меньше помнят.
Так что, говорите
- поэт?
Нешто простить?
Но ведь он неправ!!
И виноват!!
Ээх!!!
А что Вам понравилось, то я очень
счастлива.
В следующем письме напишу, как я
читаю воспоминания Лидии Вяч. Ивановой об отце.
Я знаю, что Вы "етую компанию на башенке" не любите, да и не надо.
Кое-что всё равно
интересно.
Например, как у них сортир в Риме был устроен наподобие ласточкиного гнезда на
сваях за окном, ну и подгнили сваи-то.
Упасть, правда, демиургу не
пришлось, но покуда удобства починяли, то ему с семейством приходилось
бегать в общественный кабинет задумчивости на ближней римской площади с красивым
римским названием.
Ваша Марина, которую Вы
один сегодня порадовали и утешили - первый раз за много дней.
Обнимаю
|
|
From:
kkkmahno
To:
Marina Serebryanaya
Sent:
Monday, July 30, 2007 7:08 PM
законченный поет
лирика хороша
открываю читаю откладываю
вычетом некоторого окитаёзивания
венеция-пекин
"самый великий из малых" - о
кузмине?
всторонестоящий
радует
покамест
ненепонравилось ничего
обоёх обымаю
ваш кы-киик
|
|
КИНОСТИХИ
Синбад Хусарика
Боре
Зайчику
Нет, не стало небо щедро наделённое звёздами
Ни на сколько ближе
Хотя и не отдалилось ни в малой мере
Из ворот усадьбы уже не любовницы
Выезжает мерин
В бричке не расселся но сидит Синбад
И тракт по сути привычный
Как-то в усадьбу любовницы бывшей
Но всё же и не совсем так
Давай, поехали брат.
Когда всё по-другому
Начинаешь делать до боли привычные вещи
Радовать слух пастушки незамысловатой песенкой
Это когда она сплетает венок из полевых цветов
Вот только не видно, а верно болталась там лесенка
Лезть-то было за каким чёртом
Здесь было как там.
Гулять ты сам на кладбище уже не пойдёшь
Гуляш же придётся как прежде жрать
Умение выбить мозг из кости да пребудет с тобой всегда
Так зовут тебя в пустой кинозал
Смотреть так сказать кино
Где всё что и есть малины
Плед, "Оставьте!", Темно
Мутные эти наплывы
"Как вы смеете!", "Нет!"
С полуголыми бабами
Или по крайней мере преизрядно помятыми
На раздавленной мяте
Астрах и резеде
Шпильки гребёнки
Поебённых венгерок гербарий
Осенних оттенков
Собственно куда и катится барин
Или только лишь бричка, предпочтённая ранее
Телеге
Без особых на то оснований.
Жестяной барабан
В Данциге нет копчёного угря
В Мемеле полой башкой ты подъемлешь шиш
Не раньше чрево мамаши кинуть спеши, не высунь хлебало зря
Чем ты убедишься, что хорошо стоишь
То есть город в котором ты родился -
В Ганзейском союзе
В семье же коптят угря
И папаша при пузе.
Треску значком ни к чему глотать
То есть гунны эти
Которые все чего-то хотят
Им пока ничего не светит
Да, конечно, рехнулись русские с их царём
Ни сёмги ни балыка ни икры ни
На всём пространстве
Заставляющем жмуриться
Рис маис валит.
|
А вот и
коллективный предик к предыдущей книжке
Когда во всех театрах сделают склады, а остальные зальют
вонючим газом и кровью, и в оркестровых ямах будут выгребные, то не будет больше
ни Софокла, ни Антоши Чехонте. Был - весь вышел. Без зрителей - нет зрелищ,
без читателей - нет книг. Будем утешаться тем, что и один читатель, если читает
- считается.
Поэту, вышедшему навстречу своему читателю, изнурённый
потопом Константин Кузьминский внушает сомнительную, но всё же надежду:
живы все те кого не было
кому места нет у стола на
застольи не званном
фёдор платов чурилин чичерин
зданевич хрисанф даже хориков и серафим огурцов
акойтисты фуисты ерундисты
биокосмисты и прочие неистребимые ничевоки
живы явлением втуне
не
музеями классиков в квартирах бывшего легендарного мужа
семимужней вдовы и её неутешных сироток под юбками гордой мадам
о, кушнер!
о, булка! – классиком уже
другим, мёртвым лауреатом
чтивом для вставных
челюстей и разводящихся мостов
ангел во всю ширинку окна
напряжённо зевает
|
Чаемый читатель Немцова увидит про ангела и ахнет -
приветливо и негромко, как при неожиданной встрече со старым приятелем, знакомым
по Майринку, а то - по Кузмину. А который мимо пройдет, не узнавая, тот, скорее
всего, не читатель Немцова.
Сам-то Немцов не очень обольщается: “При последней свече и
совсем одному верно придётся играть.”
Хотя кто знает... Музыканты навострят надроченные ушки: вот
Гайдн, а вот и Карл Орфф. Любители кино насторожатся, если доберуться до нужной
страницы: ба, Пазолини, или нет, кажется, Хусарик.
Узнавать, ахать - приятно. Понимать - особенно приятно,
если получается. Но редко. Одинокий и неприветливый ребёнок, поэт не хочет
делиться игрушками: немецкими рыцарями на лошадках, венецианскими масками - ни
фарфоровыми на палочках, ни теми, что из папье-маше и на шнурках. Нелюдим, он
играет один.
Коллажный умелец, Кузьминский упараллелил Немцова с Ниной
Хабиас:
но жива хабиас
в воплощениях новых незнанных
незнаемых
… не
“влияние”, ни подражание паче, ни подражание паче – сугубо
неведанному, но – неизбежная параллель одиночества аутсайдера, находящегося “в
системе”
отторжение от – общепризнанного
общепитовского рациона, разблюдовки-меню
“макарон отварной”, одинокий
в сельской селянке писаний
|
Жив поэт - оторванный и от времени своего, и от места, но
утробно сопричастный стихии русского стиха и столь же утробно чуждый бушующей
вокруг опопселой тусовке.
Кузьминский так увлёкся отторжением Немцова от
общепризнанного, что убрёл аж до Молота. Молот - не инструмент, как подумает
каждый, особенно если учесть, что и роман в этой книжке называется "Гранитный
кулак", сходная символика. Но нет. Молот – это переводчик Беккета. И – поэт
(См. Голубую Лагуну, том 5А). КККузьминский Крапоткин Махно с ним в
диалог вступил (полилог - четверо вроде беседуют):
Поэзия – дело интимное
С последующим обнажением на
публике
Поэзия – дело стороннее
Президенты оно одно а поэты
другое
Поэт никому не мешает
Только себе (ну и сугубо
ближним)
Грехов-то за ним – с гулькин
маленький
А радостей откровения
Поэзия дело бесстыдное
(Молотом):
|
“потому бесстыдное, что кроме себя самого поэту
стесняться – некого.
а поскольку он сам себя не стесняется, то об интимности
говорить совсем бесстыдно.
а тем более про постороннесть.
уж скорее про потустороннесть – от нее хоть никакого
убытка –
туда как сгинаешь, а оттуда –
нечистой силой,
туда – убываешь, а оттуда не только проявляешься, но еще
и ПОЯВЛЯЕШЬСЯ!
так и напиши от старости лет.”
(Молот)
Перед вами – ПОЭТ
И – только (батькой Махно…)
|
Ну что ж, читатель, говорит ККК, что перед тобой - поэт.
Палку толстую возьми, и вперёд, за радостями откровения!
КККузьминский (1940), Молот (1940), Лили Марлен (1959)
Из сборника Лидский бунт
Наташе
Богуславской
Бабочка
Полночи летней ничто
Пляшет над пеклом
Смертельно белея
Выткана вырвана
И стекленеет
В сердце и взор
Танец за пеклом
Созвучна прохладе
Нечто никто не о том
И непонятного ради
В белом
Как вздор
Дар и оазис
Холодного света
Смотришь из ада на дрожь
Крылышек
Преотвратительно где-то
Неотвратимо влечёшь
И от жары одурев как от боли
Вслед я тебе говорю
Куколка – бабочка – дальше не знаю
Люблю.
Из сборника Десять на самом деле хороших стихов и
декламация
Звон брелков драгоценных
«Я при радостях богини Сиванму…
Как бы пьяная луна».
«Не смешите, вот пойду и напьюсь»
(вариант: утоплюсь)
Зюзя…
Пьяный в слякоть князь лехоу молодой
Под луною молодой
Абрис тоньше и больней ваш
После чарки, ну шестой
Для примера
Меру знает тут один господин…
Эта пьяная луна то бледна…
Ненормально много пьет
Гуном станет наперед
Хмель пройдет
Озеро блестит сквозь сон
«Непонятно бредит он»
Но понятно спятил
Нахамил…
Много пил?
Выскочил с лунным лицом
Трясущимся в лужах
Кому-то не стал он нужен
Паяц ледяной Пьеро.
Боготворил луну
Одурительно белой
Являлась
Скользили стены
Её одну.
Косились крыши
И глаз полз
Китайский
Тоскою полный
Нарисованный длинный глаз
В высь.
Так сладко любить луну.
Пьеро сверкает
Бежит…
И не любит луну
Он думает: так в аду. Толомея
(По бровь во льду).
Позвонить бы какой полулюбовнице, сволочи
Жизнь, сказать, собачья, никчемная
Гуля, Гульнара, цветок Востока растоптанный
На Востоке. Стоп.
Око
Как черная буса
И кто-то дразнит
Ок Ок
Гуль
Месяц Мулла
Катиться в какую сторону?
Лотерея золотая
Коль удача изменяет
Обладателю губы
Он воняет
Лежа в караван-сарае
Бредя в караван-сарае
Вырея минутный гость
Птичий рай
Птичий блеск.
Декламация
Нас стихи охранят в дороге
Словно грамота от царя
Рать блистательная придурков на параде
Среди огня
Разноцветного, снега, лиха
Нарисована
Их сотрет тот кто встретит
Тот…
Он забудет
И их стирает время, забвенье, снег
В дом не впускает девушка Оля Берг
«Ouzo», лестница, узы, спутанные
вполне
Ужин на лестнице
Пузо холодное, в окне:
Хлещут со смехом ветки мокрый фонарь
Собственно, всё.
Ну… в гости отправились встарь
Недурно смотрелись, пили, балагурили
Я забыл:
Для чего возвращаться
Также: вернулись ли.
КРАСНЫЕ ПОХОРОНЫ
1.
Мёртв генерал
Над окопами тифом пирушкой для встрёпанной птицы
Надо рвами колдобиной
Полем австрийским
Полем сербским австрийским
Перетянутым проволокой
Лающий голос
Неожиданно так oтлетает
Ёж штыков
Ты блестящую проволоку резал
И орал и продрался
За скупость хвалы генерала
Птицы из рая
Чисто птицы неслышного рая
Круглый глаз птицы
Золотом.
2.
Цадик умер
Местечко промокло
Дождь длится неделю
В луже поместится бык
Здоровенный
Перестанет быть видимым
Скроется с головою
И когда хоронили падали
Все промокли
Место знаете то ещё
То ли Богом забытое
Да и время выбрано
Не очень что ли удачно.
3.
Кто нас напоит накормит оденет
Одарит согреет
Мягкие шкуры швырнёт на удобные ложа
В красных огнях красных углях
Зала
Ох, бля…
4.
Красные похороны
Хотя
наш праздник омрачен
Отсутствием…
|
Михаила Семёновича
5.
Дыма колечки синие
Пенсне не смеяться оно не умеет
Залетают с балкона птицы
Остаются тенями
Ман этого дома
Путешествует.
27.2.89
|
Михаила Семёновича, “самого приятного взрослого человека,”
и правда, нет на нашем празднике. Сынок же его, Александр
Невский, слава богам, вот он:
ЖИЗНЕННЫЕ ФАКТЫ
казнить нельзя помиловать
(Епископ Орлетон, 1327,
etc.)
повесить нельзя помиловать
(О. Немцов, 2009)
кому стихи
игра
кому виагра
нет не вина
стареющих мужчин
что страх их по
утрам не излечим
что слишком много
на хую морщин
советами
бескрылыми заветов
и скрыта
трансмутацией личин
связь мнимая
романов и причин
и не вина
вечерящих поэтов
что им в постелю
не суют конфектов
и комаров меняют
на омаров
что в злую щель
влезают меж куплетов
любовной лирики
интимные ключи
и ни засовов нету
ни запретов
амору средь ночных
кошмаров
богемно
умозрительных клошаров
ах нет вина
А еще я мог бы
сказать это так: никогда не поздно выдти на прогулку, если помнишь чтобы выйти
на прогулку.
И черен страх Венеции , и песком засыпало бесовскую
Москву, и проигрывать возможности в голове не менее реально, чем вставать с
дивана и проигрывать. А
молодость все равно чертовски очаровательна, чаровательна, тельна. И вот она
здесь, рядом, но отдельна: протяни руку и трогай. И не важно что у этой
адептированной феи -птичье ли тельце сирены или пушистая тушка лисички, лишь бы
глазки раскосые с китайской поволокою; а впрочем и это можно прибавить со скорой
помощью. И не мертвы мы, только мѐртвы
вы. Ах, эти цветочки в Ассизи, эти кувшинки в Ваймаре , эти липы в Берлине ли, в
Ляйпциге, в Липках, в Липецке. И не лучше ли влезть на ходули, чем мять шишку в
карманe.
Ты выиграл игру ты проиграл. Да уж, давненько не брал я в руки шашек.
…………………………………………………………………..
и вот уж сабли
наголо
вот мы и
пошаблили.
|
отвечает Немцов-наш-тевтонеле Александру Невскому:
М. Кузмину,
Ю. Юркуну, ККК, МС, Саше Чаговцу
И не вина стареющих поэтов
Что им в постелю не тащат цукатов
Или ещё какого натощак
Преселедует котлетов кувырканье
Иных уж нет...
Не всё воспоминанье, но сам возьми
-
Ща, непременно, и компот с изюмом …
-
Чего-то это там несёте Вы
Какая гадость...
В сетке...
Сайра в банке билась.
Господи, любовь такая спешка
Помню стёкол золотых мельканье
Вечер пьяниц
Лёд в бокалах толстых
Пробегаю…
Я скольжу напрасно
Пусто
Призрак
Вдоль блестящего паркета
Неотступно голос где-то близко
Так движение не без причины
Но напрасно
Блеск паркета
Встречный голос встречи не сулящий
«Милый»
«Липа снегом…»
Мы ещё под зонтиком стояли…
С небом было проще
Солнце золотило букли
Девочка с цветочек
Непереносимо быстро.
Память
Воздухи цветные да колечки дыма
Трубки папиросы
Разговоры на бегу
И лёжа на лугу
Лунатиком прикинувшись
Смотрится в луну.
Из сборника
Затянувшаяся прогулка
Прощание и ритуал
Тем, кто явится к воротам дома и
произнесёт «Будда» тысячу раз, он велел давать
тёплые штаны, а
тем, кто дойдёт до десяти тысяч, -
тёплый халат.
Пу Сун Лин «Рассказы
о людях необычайных»
|
Владелица лёгкого имени
Очень красивая
Слегка сумасшедшая
Я гляжу тебе вслед
Сквозь букет
Сирени
Где-то случайно наломанной
Для кого-то
Рассеянным малым
Который скользит и падает
В весеннюю лужу
Но улыбается только
Яркому диску солнца
Мокрый
Зачем-то счастливый
С душистым мокрым букетом
И я напрасно горюю
Без теплых штанов
И халата
Ведь если б «Будда» сказал я
Столько раз
Сколько «Гуля»
Я б получил те предметы
Пошитые в старом Китае
Мне было б тепло
И не горько
В тёплых штанах и халате
Под китайским огромным солнцем
На улицах Ляодуна.
|
Мемуар для Кости
Круг был один, а я вокруг
ходила. У меня и тогда было странное чувство, что я опоздала - не на век, это
другое, а лет на пятнадцать. Я многих их видела - один раз.
Веничку в гостях у актёра Валеры
Шатуновского и толстой и милой Ольки Иоффе. Веничка был вежлив, мрачен, ничем
решительно внешне не примечателен, и я ушла из тех гостей с красивым и чудовищно
глупым мальчиком, который жаловался мне, что у меня "сполшное рацио." Не дала,
конечно. Даже в голову не пришло, такое уж у меня было рацио тупое.
Олька была знаменитая
диссидентка, "Семь лет в Казани," но я туда ходила с моей мамой, поскольку мама
лечила (а иногда и прятала по областным маленьким больницам) некоторых людей,
которым по их диссидентскому положению негде было лечиться. А у Валеры этого
язва была, ну вот мы и ходили. Между прочим, уже когда мама умерла, здесь, в
Сан-Франциско, у меня с ней и с моим почти детством произошла встреча. Есть
такая книжка, письма Даниэля, я её не знала, а тут попалась, купила. (Там,
кстати, естественно, и Ириша Корсунская.) И вот читаю, а там одни сплошные
знакомые, и всё больше мамины пациенты. И вдруг понимаю, что у меня в голове
прочно сидят их диагнозы: гастрит, стенокардия, язва.
Толю Наймана - в гостях у Алисы
Целковой. С Алисой как раз я дружила года полтора, до самого их отъезда, хотя
опять же - понимала я гораздо лучше Таню, её молодую, красивую маму. У Тани
встретила раз Генриха Сапгира. Таня ему представила меня очень формально, как
будто предупредила: моя подруга Марина. Яркие, глубоко посаженные глазки
блеснули: ну что ты, Таня, как у тебя может быть такая подруга. До сих пор не
понимаю, что он имел ввиду. Может, просто что мне было лет 19. Но прозвучало
очень многозначительно.
С Найманом вышло уж и вовсе
ужасное. Дело было на Алисином дне рождения, когда они ещё жили в Реутове под
Москвой. Год был, наверное, 1979. Перед праздником меня предупредили, что
вести себя надо исключительно хорошо (можно подумать, я без такого
предупреждения людям руки в ширинку запускала, я тогда и не матюкалась, и
ничего, только курила), потому что он Алисин крестный. Казалось бы, ну вот
пусть Алиса и ведет себя хорошо. Не мой же крестный. Но это я теперь такая
храбрая.
Главное, меня смертельно
напугали, что с Найманом ни в коем случае нельзя даже и заикаться о его стихах.
Почему - не объяснили, нельзя - и всё. Про Красовицкого я тогда не слыхала. А
стихи Толины мне давали читать, естественно, в машинописи, и мне нравились.
Запомнилось на всю жизнь: пора травить им роман... Это я знала
ещё до Лагуны. Словом, я напряглась чрезмерно, и как бедный князь Мышкин
разбил злополучную вазу просто потому, что стервозная Аглая его специально
предупредила этого не делать, я выпалила: Это Вы? Вы... ВЫ ПИШЕТЕ СТИХИ?
Кажется, Толя Найман даже из
гостей ушёл после этого. А что я такого сказала? Теперь-то я думаю, что в
поведении Толи недопроявилось христианское смирение,
oн мог бы
мне сказать, например, кто, мол, матушка, богу не грешен... Но тогда я мучилась,
как бывает в юности - очень стыдно.
Здесь будет уместно - уместно ли?
поместить одно из недавних стихотворений Олега, написанное в самом конце 2009
года..
Но Олег не уверен, что Вы готовы
публиковать такие слова о хорошем и талантливом писателе. А с другой стороны,
не Вы же их написали, а Олег.
Толя Найман
Поебатель трупов
Некрофилы все
Стирается душа
Ничего что жухлая старуха
Жуть была как хороша
Слоник из рядка
Не вспомнить сильфа имя
Как не вспомнить с кем жила
Олечка Судейкина... Паллада-Саломея
Имена.
Подселенец
Барская квартира не такое стерпит
Воздух спёрт
Память спёрта стибрина
Брякнулись и лыбятся опять жестянки в тире
Можно не стрелять. Пальба идёт.
Из сборника Шутки Гекаты
Горьких волн зелёные обвалы
Удалённый свет луны
Ну куда же дальше
Мне сбежать прикажешь
Здесь как прежде
В сердце – ты
Нас не любит море
Рваны чаек крики
Рваная вода
Даже ты
Столь яростной и дикой
Верно не была
И когда тебя я потеряю
Снова обрету
Я твою молитву повторяю
Стоя на краю.
Я не только русую Хлою
Но невольно забуду кто я
Когда в темноте танцует
Черный блестящий глаз
Карусель этой тьмы и света
Не о том я, что она где-то
А вовсе о том, что нету
Хотя и была сейчас
Час как раз пошататься
И с луною скользкой шептаться
Норовящей уйти за тучку
Так и твой затемнился лик
Так твои повадки сокрыты
Только вспомни девушку Лику
Пред окном закрытым убитый
Вид имеющую потом.
Только помни, что так воспетой
Проживешь с спесивым поэтом
Может долго, а в самом деле
И не злая совсем жена.
1.
В стекле блестящем
Ночь уж час смеётся
Подруга прячет близорукий взгляд
И я молчу
Так время разобьётся
На мелочи иных услад
И душной киевскою ночью
С преображённою женой
Каштанов выстрелы услышу
Под скудный трепет ветерка
Словно ослепшим фейерверком
Каштаны зрелые стучат
И сердце в такт им
Тот час прянет
Упасть
А «нет» сказать промедлит
Так счастливо они стучат.
2.
Так в волосы
Блестящие на солнце
Вплести прохладный поцелуй
И ждать
Когда её коснётся свежесть
И новобрачная смеётся
Её бесчисленные раны
В холодном свете заживут
Если счастливый край поможет
Былую легкость обрести
Кривою улицей ступая
Пройтись
И отказать от сердца
Назойливым и злым гостям
Когда его коснётся свежесть
Привязанности нарождённой
В краю негаданно счастливом
Лишь помутнённом ожиданьем.
3.
Жёлтая звезда танцует
Сладкий голос папиросы
Ранним утром
Поезд медленно плетётся
Извините, пассажирский
Спит супруга молодая
Под охапкою тряпья
Не цыганка
Просто так уж получилось
И шатер лоскутный счастья
Пёстрый
Он скитается за нами
Жёлтою прожжён звездой
Из сборника Тощий
кошелек со стихами 1984 года
Люй Бу накануне казни жалуется и презирает
Жизнь блестела как оружие на солнце
Гарцевал, покорял державы и сердца юный князь
В алебарду я попал со ста шагов смеясь
Завтра голову отрубят мне – предателю Люй Бу
Дайте же в насмешку зайцем ускакать с продрогшим сердцем
Полыхает аромат жасминовых кустов и думать невозможно
Юань Шао, Юань Шу, я кружил, меняя господина
Узурпатора Дун Чжо поразил, а называл его отцом я один
Ради глаз, стрелявших уголком, ради ножек, забинтованных
твоих
Не оставят Тигра жить, смуту сеять – это ясно, в
Поднебесной
Маленьких детей пугали именем моим, недомерки
Ветер восхищенья пролетел, все же будут помнить
Как попал я в алебарду с ста шагов шутя.
|
Костя про Горгону
|
From: kkkuzminsky
To: treasurer@kuzminskyhelpfund.org
Sent: Thursday, February 18, 2010 3:14 PM
Subject: Re: gorgona
серебряная
получил
думаю читая (и работая ВАСЮ задней ногой), записуя:
тевтонский футу-акмэ-ист...
помесь кафки и венички ерофеева
однозначно
и «песнь о любви и смерти корнета кристофа рильке» в переводе (20+ лет искомом)
кости азадовского
анри волохонский одобрил бы (почти уверен)
а это мерило
лексика – пополам-пополам
идеально
когда-то я хотел написать анализ «чай высоцкого – сахар бродского»
но один на 90% предсказуем, а другой – жывой
мат нобелиат вставлял рассчётливо и – умеренно
епатнуть дабы
молодец охуенный
герметизм самоизоляцыи токо на пользу...
вот думаю послать бы копийку берсудскому/жаковской... в скотландию...
почём оно там?
они сейчас с "шарманкой" в кородове и эдик плюнул от меня в гвадалквивир...
один из немногих старых друзей (во многих томах его фоты и скульптуры)
а жако - стоющий читатель (и умница деловая - на хребте вытащила скульптора...)
на ТАКОЕ - более
чем немного
анри б...
а тут и ТРЁХ читателей не
наберётся
коган да я
обнимите КРЕПКО от меня гавиала
я ещё на четверти книжки но уже обалдемши
смело и нетривиально
ТАКОЕ ОСТАНЕТСЯ
увы для немногих
а много ли - у и более настоящих (и далеко от нас отстоящих...)
рад заране
в опчем -
КРЕПКО (и вас)
утомленный нарзаном - ваш кыкыкы-махно (полагаю в отставке)... |
|
Стихотворения из
книги Голова Горгоны
Отряжённа во все бордели
Подворотни кусты панели
Недоступнее чем темнее
Там почти заручившись тьмой
Исчезая по мановенью
Гения укрывательства
Самого Меркурия тренькание
На заложенной днём кифаре
Здесь коровы не проходили
И хвостом вперёд не ступали
Здесь свистульки не
находили
Да она и свистит едва ли
Походная злая флейта из
безобразной дали
А касательно рыжей тёлки то
поминай как звали
Звали
Larissa R Bemis
тёлку рыжее пламени.
Персей
Не наглядеться на
пронзительно рыжую сволочь
Спутанную с солнцем жареным
яйцом
Золотым дождём
Звенящим им каплями папой
То Даная
А по мелочи все мы ждём
Эта морда уместнее цепенит
с эгиды
Зряшно болтается в
специальной сумке
Хватило бы одной шапки Аида
А там и обувка в комплекте
и
Если угодно, гиды
Не миновать воровского Бога
просить воровать Лариссу
Тем удивительней, что не
один лишь зуб, да и око
Впоследствии возврашены
владелицам
Грайям. За так. Форкидам за
око с зубом
Фук. Невнятицу ту рассказа
За кураж их рыжей сестрицы
Чью прелесть видеть как
клык кабана у брюха
Будто брезговать в медь
глядеть.
Персей
II
Напрасно стараешься
выглядеть рыжую сволочь
Зелёную куртку поблёкшую
белку цветную шапку
Как чепуху не помнишь по
медной руке страдая
Чешую дракона на отдельно
висящей морде
Не узнаёшь ты лица Медузы (cвидетелей
нету)
Влюбился в то, что не
ходит, почти монету
Чего бессмертие стоит
Чего если честно не мимо
смотреть то нет
Да и то сказать
Время свататься к Грайям
Горку драхм по драным
карманам наковыряют
Чего мельче нет
Что ничто на зуб
Деньги которые все найдут
Почти и не деньги
Но за них всё равно везут
Если не повезёт обратиться
в камень.
Медуса
Полетел как дурак
любоваться тёткой
Кувырком кавардак полудурок
стёртый
Конопатой тёткой той океан
владеет
Океан да туман да тимпан по
темени
Потому что с водой всё одно
не сладить
Да на то не годна чтобы
страсть разбавить.
Медуса II
Мне звать тебя понапрасну
И страшусь я твоих шагов
Зверюга. Медуса. Матерь
Коней в толпе облаков
Разномастные от
неуместности ни одного из них
Не рыжая эта сволочь
брыкает стих.
Медуса (Пир)
Мрамором мымра мрамором
Забирает хмельной народ
Под руку снадобье от
тремора
И от любви раздаёт
Хладом хвороба холодом
Режет напропалую
Тянет с тёмного озера
Старую склоку дует
Милая, морда кровавая
Хоть бы кто губы утёр
Мраморною оравою
Спешке наперекор
Это пробежка Меркурия
Обезглавленных чёрных кур
Поверженность дури хмеля
Мраморным скопищем дур
Так нарочно дрянь показали
Да толком кто разглядел
Не во славу Приапа. Едва ли
Елдак отвердел.
Медуса (Пир) II
Мрамор мымра
Прибирает мрамор всех
поклонников твоих
Отвращён лишь малый твёрдой
лапой
Всем девичей что когтит
Даже в тайных оплошав
смотринах
Похваляется башкой
Рыжей
Хоть бы и окровавлённой
Больше не большой.
Солнце ушло к себе ужинать
Ты помирать не смей
Жалом кольцом и жезлом
разбужено
Древнее гневное дело змей
Не брякнет не вспыхнет во
ихней тьме
Старое оружие что дюжему не
отнять
Кромешное оружие разящее
свет
Всаживать проклятье гореть
по рукоять
Бог Гелиос почиёт
блаженствует
Влажным увешан блядьём
Редко какие картинки
занавешeны
Скромные картинки вряд ли
найдём
Пятьдесят нереид да пятьсот
наяд
Имя узнаешь если подле
живёшь
Амфитрита мимо
И жемчуга было и чего
только чудо-юдо в глазах не носила
Как достался сестрам
всем на серьги
Из воды гиблой
И глядит больше рыбой
Взгляд драгоценный
послала-де Атлантиде
Да где она, Атлантида ?
Хотя чего-то наверное
было...
Дело змеи убивать по памяти
На память казнить пяту
Все завихрения кольца
заверти
Бросая на прямоту
Клобук разросся
от ненависти
И каждый землёныш твердит:
Жизнь бесконечная нету
вечности
Её никто не создаст. Его
никто не родит.
I
Весна не настанет стоокая
Дрянным павлином вскричит
Тяжёлая рать протопала
Последняя есть у них
Последняя что осталася
Monsieur,
сымите пенсне
Драчливая шляется невидаль
По весне
II
По её упущению
Пчёлам Коре-красотке не
чиркнуть кос
Не вычертить радостный
круг, а за ним другой
Ни пчеле, ни одной из её
подруг
Потому что сел как Свинга
недуг
И никуда ни ногой
Всё лишь о числах и о ногах
О посохе костыле о палке
клюке
О кривой ноге трости
палке клинке в трости
О жале, про яд, загаданной
мелюзге
Об том, чтоб им не расти
По хворости жопу не
отрастить
На хворост чучело не
водружать
Артистам театра от теней
теней
Ежели прожектором их
заворожить
Осы на Оссу
Шмели на Олимп
Пчёлам на Пелеон
Нетрудно сказать
И раньше бы знать
Не пришлось бы так горестно
воевать
Препотешную тщетно сзывая
рать
Как заклятие с Геи снять
Это всё прискакало приехало
на медной ноге
Откуда до Хабалды до Балды
рукой подать
И пляшет при одном сапоге
И ноге ослиной которую не
видать
Не устанет предстанет
горячку пороть
Жаркой медной цаплей куском
осла
Да кому есть дело до
лакомств Эмпуса
Его пасторального ремесла.
***
К Киностихам
Почти унесённые странной судьбой в Синее Море
Августа
Моя пассия промышляет
бисером
Повезло на бусину паутинку
нить
Прихвастнуть бессмертием
выменять на остров
На котором острове зонтик
не купить
На котором острове ебать
тебя в сраку
И вернуть до сроку
Новей чем есть
Даже красивей Марианжелы
Мелато
По прошествии лета
А то ли съесть.
Ларисса, всё
время вышло
По крыше колотит град
И если бы знали свыше
Чего они здесь творят
Тверды холёные рожи
Приказных верхних
палат
Куда уродства не вхожи
Да сам уклад дурноват
Бессмысленно правит небо
Тем что его не ебёт
Предоставлят зрелищ, хлеба
Тоже порой даёт
Щедрее на цирк чем булку
Долго ль усраться при в
партер билетах
Дробь медь остинатная
сутолока
И в несоразмерно больших
штиблетах
Фельдшерица эта
Режет пальцы которыми
делаешь "во"
Поелику лекаря от этого
дела нету
Есть кинжал кажимость
зелени и шнур вот
На каждого шваба не
добудешь буллу
Буллы и не было как не
стало шваба
Приснилось про траву и
булыжник
Была конопатая баба
Небо дарит подарки
Сволочи с крепкой выей
Лишь на тех не гавкают
Парки
Что в готовности позастыли
Шелушить акриду в пустыне
Давиться шишкой в лесу
И ничего не даёт отныне
Тому, кто хочет одну лишь
Лариссу.
Отчего в Риме перевелись певчие птицы, а
Господь Бог лишился первого полка ангелов
Как десант облака над
Триполи
Плыли прошли
Маршал Роммель в Ульме
устал лежать
Говорит золёвей пташечка не
ахти
Нахтигали - ужо ночью им
причитать
Тать намедни в Севилье
дурдом открыл
Уже тронулась седая шваль
голосить
Их вера копеечная от этих
крыл
Закорючек, скоро станут
друг на друга доносить
Канареечному никчемному
стыть рагу
И отведать как к милке
подсесть невзначай
Насколько из Ульма могу
различить меню
На плен в Гадес плывёт
облако саранчи
Во бля об край стола чешую
терять
Неправедных тучей кормить
акрид
Мордовороты эти косят под
карателей
Но под каждого возле
девушки штырь зарыт
Маршал Роммель и Пленные Ангелы
Это Вас Беллини нарядил смолоду
Голубо зелено хламида хитон
Временем не бито по какому поводу
Вашей амуницией командует он
Боже, как воруют в небесной канцелярии
Напрасную молодость кастратам шьют
От Fra Beato Angelico в хитонах
щеголяют
Не на каждом небе, и считано штук
Оно и впрямь дорого
Флорентийские лилии, сиенское золото, веницейская спесь
Благовещения ризы да с той недотрогой
Знай себе одно раскошеливайся
Тоже
волхвы
В
помраченье порядочном вывезли три страны
Звездочеты
лунатики ослу под хвост
И цены
Беноццо Гоццоли высчитаны по звёздам
За каждого
Медичи и мерина в полный рост
Флорином
вымостить тракт доскакать до Липпи
Проценты
Filippo Lippi
Ростовщических рук клешня
Также
хорохорится в уже поношеном
Прежде
нарядная малышня
Штурм Олимпа
Осса Олимп
Пелеон да Осса
Их свинцом не пронять
Балканский хребет
Неправое дело
Надо бы деда звать
Брал Пауль Эвелин те Балканы
Можно два раза взять
Внучку так надо - фельдмаршалом ада
Из Дита блядь вдарит - возьмёт опять
Пауль фон Клейст он тогда хороший
Только как надо Балканы брать
И Фортуна после этого дела девка понурая
Чем обручем нескончаемо крутить да махать
Ты скажи мне, Ирида, холера ясна,
В какой лагерь теплые вещи слать
I
С этой сволочью надо
драться
Войну в пространство
привнесть
В гирляндах яичек папских
клевретов
Ландскнехты собьют с них
спесь
Рим им не Рим
Кардиналиц не увесить парой
яиц
На торгах Сатаны втридорога
Из епископиц и прелатиц
Хилыми толстыми ангелами
Безмятежный полк пополнять
Тупо глядящими малыми
Отделанными на ять
И не то чтобы слабы
на передок
Не слишком однако сильны
Херувим, у них спереди,
этот дока
Вдали от удавки войны.
II
У де Блеза де давка
Де уд подъять там удавка и
обстановка
Дескать старый кромешный
полк как есть здесь обретается
Обступили бишь дядьки
отступники
И плачевников иже
печальников
Как ни есть сброд
То есть уйма народу
Дескать висельник всяк
сойдёт.
И сойдёмся часах на
одиннадцати
Полночь близится но нейдёт.
То есть на скорую руку
слепишь два три полка
Дальше на свежий воздух
Похотью на духа дохнуть
изподтишка.*
Если хочешь
служить в Hitlerjugend
Не нужно так мерзко стареть
Тебе не прижмёт щёчку фüрер
Когда наши пойдут на Твердь
Тебе не услышать Ламий
Воющих на ветру
Ошмётками славной
Luftwaffe
В сорок четвёртом году
Это всё наступает как рвота
Её скудное торжество
Навыворот Тасса мордовороты
Когорты иx
вшей и мурашек роты
За бездарностью веры ихней
во множестве
Гонимы взашей
И у идола жили и дожили
Снова рот до ушей
Иерусалим ваш - кусок скалы
И ещё раз кусок скалы
Барахла до хрена наволокли
По волокнам после
повыволокли
Опутать здоровый кусок
земли
С барханов стащенной тощих
Паутиной тарантула тёщи
Сидишь
покалеченным соловьём
А мы тебе подпоём
Приклеенной птичкою соловья
Не только гнезда не вья
Скорей расплетая которое
сплетено
И горестны трели твои про
то
Что и абрис меж голых
прутьев он вот
Готов истаять
Стать приманкой безумным
безудержным соловьям
Комок имярек у сумерек на
подхвате.
|
|