Константин К. Кузьминский

“ПИСМО НА ДЕРЕВНЮ ДЕВУШКЕ”

   

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

 

   

 

 

ЦВЕТЫ ЕЁ  (необязательное приложение, тоже из не пошедшего в НРС):

 

     “Цветы ничего не возбуждают в нас, кроме зрительных и очень редко обонятельных ощущений.”

(Академик Д.С.Лихачев, “Поэзия садов”, /К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст/, издание третье, исправленное и дополненное, М., “Согласие”, ОАО “Типография “Новости”, 1998, стр. 12)

 

      “РОМАШКА – народное название полового органа девочки до наступления первой менструации и оволосения.”

(Словарь проф. К.Туманского, “СПИД-Инфо”, №1, 1997, стр. 21)

 

      “... вот состав моего снадобья, указанный мне самой супругой Люцифера; при помощи этого снадобья ты можешь взлететь на солнце, луну и звезды, разговаривать со стихийными духами ... и носиться по городам, местечкам, рекам, лугам всего мира. Свари в равных долях: stramonium, solanum somniferum, белену, опий, свежие головки конопли, беладонну и дурман.”

(Шарль де Костер, “Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и иных странах”, ГИХЛ, М., 1955, стр. 432-3)

 

      “... а состав мази, не считая белены, растения ядовитого, исключительно снотворный.”

(Ibid., стр. 434)

 

      ... пересмотрел сейчас кудиновское издание аполлинера в “литпамятниках”, 67-го – вот это материал! не то что гурвиче-ясновская товарная поделка 94-го. с кошерными примечаниями:

      “Спустясь под эшафот пройдем по мандрагорам” – Мандрагора – травянистое растение с мясистым корнем, напоминающим человеческую фигуру.” (стр. 205) –

      а то, что растёт она из семени повешенного – прыщавый миша указать постеснялся (или не знал?) –

      ... чтоб, блядь, у него мясистая мандрагора на лбу выросла!

      помещу этот отрывок в поему, комментарием к мандрагоре – у меня её там полно.

(См.: Гийом Аполлинер, “Ранние стихотворения / Бестиарий...”, Санкт-Петербург, “ИСКУССТВО-СПБ”, 1994, составление, послесловие и комментарии М.Яснова)

 

    О СЕМЯИЗВЕРЖЕНИИ ПОВЕШЕННЫХ

 

    “После смерти человеческое тело претерпевает изменения, общие для представителей всех возрастов и рас...

     Мужские половые органы: мышцы полости, в которой находятся семенники, также подвергаются трупному затвердеванию, в результате чего содержимое их вытесняется в мочеимспускательный канал, по которому может быть извержено наружу.”

(Мануэль Пуиг, “Любовь в Буэнос-Айресе”, Вильнюс, “Полина”, 1993, стр. 323,-6)

 

      – чуяло моё сердце, эрлюша, что когда я куражился в кабаке Союза писателей, в 69-м, быв выгнан из дурдома за пьянство, и орал: “Ученики, встать! Ученик Куприянов!... Ученик Эрль!”, Эрль: “Уже стою, уже стою...”, Кривулин, сука, не встал, а встал Гурвич. Я пьяный в жопу, а говорю: “А ты Гурвич – курвич, я тебя в ученики не беру...” Думал, обидел мальчика ни за что; оказалось – как в воду глядел: испохабленный и причёсанный Олежка Григорьев, гнойные поделки для детей в “Огоньке”, теперь вот – Аполлинер...

      Курвич, одним словом...

 

      Ни к “Мандрагоре”, ни к поэме, ни к Танечке – никакого отношения не имеющий...

 

      Как и нижеследующий отрывок, не вошедший в невышедшую статью в “НРС”:

 

     “Он мог отличить тополь от дуба, но не овес от ячменя, все грибы казались ему ядовитыми. Обширный мир природы виделся Мазину в основном в общих понятиях – деревья, трава, кусты. И поэтому он знал, что никогда не увлечется садом или цветами.”

(П.Шестаков, “Вертеп”, М., ЭКСМО, 1995, стр. 22)

      – ну, прям, про ААА!...

 

      – за неимением под рукой ведьмы (поэтессы) Татьяны Смертиной с её “Травником”, затерявшимся, процитируем моего издавна любимого Лёшу Шельваха (единственного ученика Сосноры):

      “... припоминая в уме их названия: ... истод горький с цветками синими и овсяница красная, и волоснец, и осока, и морская горчица, и чина приморская, и лебеда прибрежная ..., подмаренник и белена черная, а заодно уж на букву “ч” череда, частуха, чистотел и чертополох-шотландец, наперстянка и клевер, трава могильная тире пастушья сумка и спорыш тире галочья гречиха ..., а там, возле кормы, непрошенные кукушкины слезки, ведь болото близко, фиолетовые фонарики аквилегии, и сабельник вострит себя в струе воздушной, узнаются уже и калужница, и вахта трехлистная, и крестовник, и вровень с кормою восковник, он же мирт болотный...

      “Ах, ты не знаешь”, – сказала Елена.”

(А.Шельвах, отрывок из романа, в альм. “Ключ”, СПб, изд-во “ЭЗРО”, 1995, стр. 51)

 

      Это вам не цветочки мадамъ Ахматовой, комаровской дачницы!...

 

     РОЗА ХАРИТОНОВА (СОКРОВЕННАЯ)

 

      “К собратьям по перу я прихожу застегнутым на все пуговицы, но с вопящей розой из своих стихов в петлице. Хотя все равно она слишком роза, чтобы быть бесстыжей. Я бы и не допустил, чтобы она дразнила. Я не павлин. Я что-то под стеклом. Я культурное растение. Хотя и не минерал.”

(Евг.Харитонов, “Слёзы на цветах”, цитата в предисловии Я.Могутина, кн.1, “Глагол”, 1993, стр. 7)

 

      ... и так далее.

 

      “... чрез смотрение цветов наших очи и чрез изрядную оных воню чувствования наши наполнить.”

(Дм.Мережковский, “Антихрист” (Петр и Алексей), М., “Панорама”, 1993, стр. 107)

 

        И не можно не заключить это – любимым текстом cunt'эссы (графини) Елены де Карли (Щаповой-Козловой), писанным задолго до:

 

      РОЗА КАНИНА*

 

                   “Была Soleil ты или чайной...”

                               (А.Ахматова)

 

Клён татарский, роза морщинистая

ветку туи в тебя воткнуть

и воспрянет духом настурция

и лобелия одутлая

 

Ах, была ты солейль или чайная

ядовит азиатский сумах

мандрагоры тёмными чарами

ты сводила меня с ума

 

манцинеллой на темя капала

алым маком пылала между губами

и горела неопалимым факелом

на лиможском гобелене

 

Беленою цикутой китайским тунгом

девичий виноград свой меж пальцев давила

как Самсону грудь свою тугую

протягивала Далила

 

Луковицей безвременника великолепного

лохом гингко ядовитым вехом

удивляла людей нелепым

истерическим смехом

 

Рядом с ландышем гибнут тюльпаны

черёмуха обыкновенная убивает навозных мух

сыплется со старого тополя

лебяжий пух

 

Две розы стояли в бокале

золотого как небо аи

тела их вздымались крутыми боками

и в бутонах звучало: уа

 

Берберин находимый в плодах барбариса

под землёй вызревают побеги Петрова креста

и коробочки кипариса

под ногами твоими хрустят

 

В мире папоротников пращою раскручивающих споры

палых листьев проткнутых побегами кукушкина льна

тяжёлым запахом спермы

роняет смолу сосна

 

И горят над шипами разверстые рты розы канины

вызреет из них шиповник красный и терпкий плод

поле вытоптано ночными конями

ты под кустами раскинула шотландский плэд

 

. . . . .

 

а на небе распустятся синие и чёрные розы

как Судейкиным расписанные в подвальном кабаке

и позируя ты принимала позы

играя сама с собой в бильбоке

 

Ах, как пахли эти случайные примулы

ворсистой меховой ладошкой листов

ты узкое чёрное платье скинула

и закрыла руками лицо

 

Выпить бы, выпить бы настой болиголова

как от этой музыки болит голова

и тяжёлая челюсть Гумилёва

нехорошие роняет слова

 

сжимает Иванов Адамовичу блудливые потные коленки

пляшет голая Карсавина на зеркале снов

а тебе опять отведены две колонки

в “Новом русском слове”

 

Блудница заблудившая в Павловском розариуме

глаз твоих аквамарин высосан до дна

пахнет пах резедой и бледность скрывая ресницами

закатиться с Блоком в “Донон”

 

Чёрные чёрные розы пожухлые чайные

вывертом орхидеи проскачет по Невскому Коневской

а ты остаёшься вдовицей печальною

со своей неизбывной тоской

 

Снять бы чёрную шляпу как давеча скинула платье

и босой Айседорой проплясать по паркету столов

фармацевты платили и завтра ещё заплатят

но в аптеке тебе не выпишут болиголов

 

пей настойку головок мака и сок их белый

снежный порошок втяни сухой и нервной ноздрёй

это сверкающий лысиной Белый

прощается с Дорнаховской зарёй

 

выпейте, выпейте бокал звенящей крови Христовой

брызги стекла разлетелись впритык к каблукам

белой черёмухой расцветут ризостомы

и рука протянет адамово яблоко

 

То, скрывавшееся в лепестках и устах гордой розы

алые лепестки губ в кисее чёрных волос

скинуты одежды тяжёлые как ризы

и на них красное вино пролилось

 

роза канина роза собачья бродячей собаки

на усах застывают капельки слёз

выпей цикуты не зная греха за собою

роза роза взойдёт огромным подобием солнца

 

/Автор, ок. 1979, Техас/

 

* Rosa canina (букв. “собачья роза”, шиповник)

 

– дарю лизетте эту розу (с дополнительным посвящением “пукающей лючии”), заключая всё это цитацией из романа “Хотэль цум Тюркен”, писанным ещё в Вене, ещё в 1975-м, ещё задолго до рождения героини...

 

“... Рыцарь скакал по сожжённой и разорённой Европе. В жопе розой цвёл геморрой. Роза, как символ раны, рана, как символ цветка – образы христианской символики. Символизм расслобонил плоть, плоть очистилась от духа, дух был тяжёлым, плоть же лучезарно улыбалась. ...”

(“ZЕЕМЕЕRМIN VАN НООFD ВЕRООFD” (*), [Голова, часть, узел ТРЕТЬЯ по счёту] из новеллы “ХОТЭЛЬ ZUM ТЮРКЕН”, неопубл.)

 

(*) Русалочка с отрезанной головой (голл.)

 

 

Manifesto (от автора):

 

“... мы продукт повыше

мы как вонь мозгов

мы рисуем пляшем поём пером скрипим

мы порождены петербургом и москвой

творим творим художники но сладко спим

 

во сне нам снятся жёны с хуем на лобке

кои проживают от нас вдалеке

вблизи же наши дщери с кольцом в ноздре

и вымазаны двери кровям в мездре

 

на монохром наш серый кладём краплак

и скачут бойко серны под кадиллак

чтоб жизнью на отшибе ушибленным прожить

сменяв товар на шиллинг купив порше

 

мы робинзоны торо руссо и пр.

но мы пустая тара на Божий пир

вольют в нас нечто что-то – а вам хлебать

и превращая вечно говно в хлеба

 

а дщери служат в барах живут без нас

безносая настигнет трудись без сна

ты вечности сапожник ты фауст гнусь

... и с корочкой хрустящей приходит гусь”

 

(Из заключительной части “Сирен”, /7.11.97/?, заключением)

 

27-29 декабря 1998

 

 

– и, конфиденткой мадам ахматовой, провиденной ДО:

“но поэт заведомо не лев не гумилев

даже не ахматова...”

(“вложение в инну”, см. выше – декабрь 1998)

 

НОВЫЙ ГЕРБЕРШТЕЙН

(Эмма Герштейн, “Мемуары”, СПб, “Инапресс”, 1998, 524 стр.)

 

   “Сталинская машина действовала исправно. Он заставлял людей лгать даже в дневниках. Лгал Корней Чуковский, записав свой разговор с Борисом Пастернаком, в котором лгали оба.”

(Марк Дейч, “Сталин и теперь живее всех живых”, “В Новом свете”, 13-19 марта 1998, стр. 16)

 

   “Мы знали закон мемуаристов, их конституционный, их основной закон: прав тот, кто пишет позже...”

(В.Шаламов, “Рябоконь”, в ежегоднике “Хронограф-90”, М., Московский рабочий, 1991, стр. 244)

 

                                                                   г.элинсону,

                                                                   с благодарностями за наколку

 

“... и показал Анне Андреевне и Надежде Яковлевне выдержки из писем Рудакова, они пришли в ужас, да и Николай Иванович был фраппирован...”

(Э.Г., 1998, О Харджиеве; 83)

– во временную параллель-толкование:

“Вместо меня экспонировали Глезера. Он украл у Эренбурга трубку, с нею и выступал. Майя бегала за ним и уговаривала вынуть трубку из рота. Курить он не умел, поэтому пускал слюни. Две графини Разумовские были шокированы (pardon, фраппированы), но не очень. Не насмерть. Зато ему удалось всучить селёдку Рабина какому-то заезжему коллекционеру.”

(“Хотэль цум Тюркен”, том 2-й, “Записки на грудях Натальи Шарымовой. Грудь первая.”, 1977?, Техас, неопубл.)

 

*У-й, профессор 225, 234

(Э.Г., 517)

Звездочкой (*) отмечены псевдонимы и криптонимы.

509)

 

литературовед-лермонтовед э.гербштейн дважды сугубо критически поминает “американское издание” мандельштама, просто – “американское”, ссылок нет... которое, блин? филипповско-струвовское? руссики? сидней-монасовское?...

46, 47)

 

– пропущенные, но немалоценные эпиграфы из литературоведа эммы:

 

“На втором этаже жили мужчины. По ночам они мочились прямо с балкона. Я изнемогала от отвращения.” (Дом отдыха Центрсоюза, Новороссийск, 1932)

402)

 

“... особенно ее /Лену Осмеркину/ возмутили семенники быка, появившиеся на прилавках мясных отделов.” (1938)

260)

(это – что... 30 лет спустя, в 60-х, два шустряка угнали с мясокомбината, с риском для жизни, целый грузовик, а он оказался – битком набит бычьими хуями... – из народного, устного.)

 

“Тогда еще на Волге водилась стерлядка.”

409)

“В Астрахани в ресторанах очень хорошо кормили, гораздо лучше, чем в Москве, а черную икру мы ели ложками, правда, какую-то необработанную.*” (1933)

411)

* – а подавай ей “паюсную, салфеточную и троечную”, по Далю!...

 

ФОНТАННЫЙ ДОМ

 

“Я должна пойти в ЦК партии и рассказать, как погибает в Воронеже Мандельштам. Ему не дают работы. Он умирает с голоду. Последнее было трудно изобразить, потому что как раз на праздники у Мандельштама были курица и сгущенное молоко.”

64)

 

“Надя с оттенком недоброжелательности указывала, что Ахматовой легко сохранять величественную индифферентность, так как она живет за спиной Пунина. Как бы ни было запутано ее семейное положение, но жизнь в этом доме хоть немного, но обеспечивала ее. А* Мандельштаму приходится вести ежедневную борьбу за существование. (1936)”

53)

– слово в слово повторено на стр. 205, со вставкой* (вместо “А”): “в то время как Мандельштаму...”

 

– быт пуниных в “фонтанном доме” блестяще и метко описан на стр. 240-243, но слишком обширную цитату опускаю. – ККК

 

“Осенью 1938-го Анна Андреевна разошлась с Пуниным; он завел себе новую подругу жизни. ... Анна Андреевна переехала в другую комнату пунинской квартиры.”

71)

 

“... в мой приезд 1947 года, я встречалась с ней на улице или в гостях у ее знакомых. На Фонтанку она никого не могла позвать, потому что у Ани Каминской (восьмилетней дочери И.Н.Пуниной) была скарлатина...”

77)

 

“Мы перешли в столовую. Анна Андреевна сказала: “Николай Николаевич уехал с Ирочкой и Анной Евгеньевной в Сочи. Он оставил нам паек, но у нас нет денег, чтобы выкупить его”.

Они оба (с Л.Гумилевым – ККК) ослабели от голода, даже курева не на что было купить. ... Николай Николаевич Пунин жил на две семьи. Несмотря на совместную жизнь с Ахматовой, он не оставлял заботы о первой жене (Анне Евгеньевне, урожденной Аренс) и дочке Ире. Все жили в одной квартире на общем хозяйстве.” (1934)

210)

– блокада? “ослабели от голода”? да нет, за год до того Э.Г. пишет (см. выше):

“... а черную икру мы ели ложками, правда, какую-то необработанную.” (1933)

411)

– оказывается, “не было денег, чтобы выкупить академический паёк Пунина”, оставленный голодающим...

а в это время на Украине... люди ели кору и друг друга (читай “Всё течёт...” Гроссмана.)

 

“... Арктический институт стал выживать из Фонтанного дома Анну Андреевну и Иру Пунину с семейством... Институт терпел их “проживанье” в своем ведомственном доме до ареста Николая Николаевича Пунина в августе 1949 г. и Левы – в ноябре. Но теперь, когда обе женщины остались такими беззащитными и уязвимыми, их буквально преследовали. Они жались друг к другу. В конце концов в начале 1952 г. Ирина позвонила в Москву к Анне Андреевне: “Ты как хочешь, а я больше не могу. Я беру квартиру на Красной Конницы”. Анна Андреевна была поставлена перед свершившимся фактом. Вообще-то она не хотела расставаться с Ирой и Аней, но в этой новой квартире не было комнаты для Левы. На Фонтанке после войны у Ахматовой были две комнаты...”

324)

– у меня с матерью до 30 лет была одна, и ничего. а у иных поэтов моего круга и этого не было. бродский и кривулин жили в выгородках, с проходом через комнаты родителей...

 

“Анна Андреевна жила вместе с сыном. Рядом в той же квартире продолжала жить разросшаяся семья Пунина. Первая его жена Анна Евгеньевна умерла в Самарканде во время войны, теперь у него была другая жена*; дочь Ирина была второй раз замужем и воспитывала дочь от первого брака (Аню Каминскую). Естественно, что семья Ахматовой и семья Пунина жили и хозяйствовали совершенно отдельно. (См. выше, стр. 210: “Все жили в одной квартире на общем хозяйстве”. Сама себя не читала?) ...

После ареста Пунина и Гумилева администрация Арктического института стала энергично выселять ... Ахматову и Пунину. Это особенно сблизило двух женщин. Они стали жаться друг к другу. ... В феврале 1952 года ... переехали на улицу Красной Конницы.”

484-5)

* Марфа (Марта) Андреевна Голубева, искусствовед, в первом браке – Казимирова, одна из двух дочерей Андрея Андреевича Голубева и Екатерины Михайловны Мундт; Пунин бывал у Голубевых с начала 20-х. Наиболее ценную часть архива (личную) и библиотеки оставил на сохранение А.А.Голубеву. – Прим. ККК

 

ПУНИН

 

“Спускаясь уже под конвоем по лестнице, он произносил тоскливо: “Акума, Акума...” Так рассказывала мне Анна Андреевна.”

351)

– сходя с кафедры на последней лекции, пунин сказал: “и всё-таки пикассо великий художник...”. так рассказывали мне

 

“Нина:

– ... Не думаю, чтобы она любила Гаршина. Это была уже привязанность старых людей друг к другу.

– А как вы думаете, Нина, кого она любила больше всех?

– Я так и спросила ее однажды. Она после долгой паузы сказала как бы самой себе: “Вот прожила с Пуниным два года”. Это и был ответ.

– Что же он означал?

– Что с Пуниным надо было уже расходиться, а она еще два лишних года с ним прожила. Значит, любила.

Нина продолжает:

– Пунин очень любил Анну Андреевну. Я не говорю уже об его письме из Самарканда, которым Анна Андреевна гордилась и многим показывала. Но куда они* дели его записку из лагеря? Я сама ее видела, Анна Андреевна мне ее показывала. На клочке какой-то оберточной бумаги. Он писал, что она была его главной любовью, помню хорошо фразу: “Мы с вами одинаково думали обо всем”.

* И.Н.Пунина и А.Г.Каминская. – Прим. Э.Г.

479)

 

– махалась перед всеми письмами пунина и открещивалась, что позировала голой перед модильяни...

 

... и почему-то (?) не приводит и не цитирует пунинское же:

“Ты поэт местного, царскосельского значения.”

(приводимое цитатой в совписовском однотомнике “большой библиотеки поэта”, ищите сами. имеющийся у меня экземпляр не раскрыть, так как он нашпигован картечью. но это не я, а журналист володька козловский, по пьяни, расставаясь со своей любовью, татьяной, лупил в ахматову из дробовика. “расстрелянную” поэтессу подарил мне. – ККК)

 

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

 

“Образ Ахматовой порождал множество сплетен. Думаю, что не без помощи КГБ.”

325)

– да уж, конечно. только им и дела было... кто кого ебёт… и как часто

 

“Обратимся к воспоминаниям сэра Исайи Берлина. В главе, повествующей о ... Ахматовой, он описывает события в трезвых, будничных тонах. Это-то нам и нужно.”

344)

“А где у вас тут, братец, нужник?” (суперклассиком Державиным)*

– см. в книге В.Полухиной “Бродский глазами современников” о том, как сэр Исайя хотел в сортир, но стеснялся спросить Ахматову; то же (о себе уже) повторяет и Бродский. – ККК. Повторяет и помимо:

* “Вероятно, сокращенье”.

“Где сортир, прошу прощенья?”

(И.Бродский, “Представление” /Михаилу Николаеву/, в сб. “Назидание”, сост. В.И.Уфлянд, СП “СМАРТ”, Ленинград, 1990, стр. 225-234)

и тот же уфлянд – тоже: как он ссал в одних кустах с пастернаком (см., ищи)

... сортир – дело серьёзное, посерьёзней поэзии...

 

“... Я вынуждена упомянуть об одном раздутом эпизоде, продолжающем до сих пор бросать незаслуженную тень на имя Ахматовой. Речь идет об автомобиле “Москвич”, подаренном Анной Андреевной Алеше Баталову...  В 1953 году она заработала большие деньги за перевод драмы Виктора Гюго “Марион Делорм”, ... в пятнадцатитомном юбилейном издании, оплачиваемом по повышенным ставкам. .... Маленький “Москвич”, стоивший тогда 9 тысяч, доставил Алеше много радости, а Анне Андреевне нравственное удовлетворение.”

325)

– приводятся расклады, сколько она ела, сколько жила в комнате Баталова (тогда еще “солдата”, а не актера) – всё это разговоры для бедных... см. новеллу о журавлях, ниже.

 

“... в любимом городе она жила вместе со своей падчерицей – Ириной Николаевной Пуниной и ее дочерью Аней (Анной Генриховной Каминской). Обе они выросли у нее на глазах, и в доме царил совсем другой тон, более фамильярный, чем на Ордынке, иногда слишком бесцеремонный. Но Анна Андреевна находила в этом свою прелесть: “Ира – единственный* человек – кроме Левы, конечно, – который говорит мне “ты”, – нередко замечала она.”

341)

* ср.: “... она спросила десятилетнюю Аню Каминскую: “Отчего ты вчера не позвала меня к телефону?”, то услышала в ответ: “Ну, Акума, я думала, ты без сознания...”

322)

Пунин звал её “Акумой”... Что-то японское... (Хотя так окрестил её ассиролог Шилейко). Или я путаю с “акитой”?...

Ника рассказывала, что при аресте, забирая со стены японские мечи для харакири (привезённые Пуниным из поездки) и укладывая их в свой портфель, энкэвэдэшник заметил: “Холодное оружие. Статья...” Статью не пришил, прибарахлившись клинками, но, помнится, то ли он (Пунин), то ли Мейерхольд был обвинён в том, что он “японский шпион”. Он (или Мейерхольд?) грустно заметил: “Ну почему не французский? По крайней мере, французский язык я знаю...” Нику, покойницу, уже не спросишь... А с Ириной-Анютой я не виделся где-то с 1967-го. – ККК

 

“В Комарове плетусь со станции к даче Ахматовой. Вижу ... Анна Андреевна. Спотыкается о проступившие из-под земли корни огромных сосен, почти бежит. “Что случилось?” – спрашиваю я. “Случилось большое несчастье, – задыхается Анна Андреевна, – я забыла в городе свою записную книжку...” В эту минуту приблизилась Ира Пунина, медленно шедшая позади в пижамных штанах. “Как мне все это надоело”, – брюзжит она. Я поворачиваю назад и веду Анну Андреевну к станции...”

496)

– ещё бы не надоело! посуду за той же эммой и прочими литературоведами – приходилось мыть ирине или анюте, а “эта старая дура”* то забывает книжки, то постирать штанишки... – ККК

* (Определение Вероники Аренс-Пулавски в 14 лет*, из семейства Пуниных-Аренсов. – ККК)

* (Сейчас, с пяток-полдюжины лет назад, хозяйка книжного магазина “Глобус” в Сан-Франциско, Вероника Пулавски, с недоумением сказала мне по телефону: “Костя, такого не может быть, потому что такого не могло быть никогда... Я всегда с глубочайшим уважением относилась к Анне Андреевне и её творчеству!” Типичный пример аберрации памяти: наложение сознания уже 35-летней женщины на 14-летнюю писюшку... – ККК)

 

“На следующее утро Анна Андреевна приезжает в Комарово на литфондовской машине, совершенно умиротворенная. Записная книжка при ней. О подробностях не спрашиваю, и она ничего не говорит.

Вспоминаю еще один характерный эпизод. В августе 1965 г. ... она готовится при мне к телевизионной записи своих воспоминаний о Блоке. ... Выдвигает ящик комода и вскрикивает: “Посмотрите, что здесь делается?” В ящике перемешаны в хаотическом беспорядке книги. Это сборники стихов с дарственными надписями. Авторы – Блок, Гумилев и другие поэты... “Я сама перед отъездом в Москву все аккуратно сложила, – в гневе говорит Анна Андреевна. – Здесь кто-то рылся и очень торопился, видите?”

– ну на хуя было ирине или анюте торопиться, если ахматова по 4 месяца жила в москве, у ардовых?

“Бедная мама! Она так беспокоилась о “своих бумажках”, а то, что вышло с ними, пожалуй, наихудшее из всего. И ничего нельзя было сделать”, – писал мне Лев Николаевич Гумилев в 1967 или 1968 году, когда после смерти Ахматовой ее архив перешел во владение Ирины Николаевны Пуниной.”

496)

– в комод я не лазил, автографы блока меня не интересовали, им и гумилёвым я переболел ещё в 17-18. а на антресолях над комнатой ахматовой лежал весь почти “леф”, не её, а пунинский, вот его я и перебирал-штудировал.

кручёных, хлебников, бурлюк, маяковский, асеев, петников, и все художники авангарда: малевич, татлин, митурич, ермилов, филонов – дарили книги не ахматовой, а пунину, они-то все у меня и были, на неве... пока их не спиздил и не продал (через юпа) крёстный моей дочери художник-коммерсушник вова овчинников (предварительно стерев автографы гениев)...

 

НОВЕЛЛА ПРО ЖУРАВЛЕЙ В ВАННОЙ

 

... с баталовым у меня связано лишь одно воспоминание. приволокся он, с женой гитаной и художником володей медведевым, зимой 64-65-го на плехановскую, покупать какой-то диван у моей супруги. в дверях, здороваясь, небрежно мне так ладошку: “баталов!”. – “кузьминский!”, говорю. сидим, чай пьём. баталов разошёлся, тычет куда ни попадя: “покупаю! покупаю...” и жена его, гитана, цыганка, цирковая наездница, с 5-ти лет на манеже (смеялась, что можно уже на пенсию, за выслугу), “алёоошенька... ты уж сааам... я ведь ничего не понимаааю...”

зло меня взяло: мы с никой вынуждены продавать, а этот – “покупаю!”. смотрю я на него, смотрю: “и чего это вы мне кого-то напоминаете? вроде, на актёра какого-то похожи...” у баталова – челюсть об яйца, а володька медведев ржёт. подарил, во утешение, баталову ящик отливок серных, с гемм, дед ники из италии до революции привёз. “ванну, говорю, украсишь”.

медведев мне потом подарил и надписал – и “треугольную грушу” свою, и “музыку” винокурова, вроде, и, главное, – робота рождественского, с кадром-иллюстрацией к стихотворению “прислушивающиеся”: стоит спиной мужик, руки за спину, в каракулевой шапке, пальто-дублёнка нараспашку... “это, говорит, я натурального стукача-топтуна щёлкнул, так и запузырил в книгу!”... “треуголка” его, вознесенковская, по сю хранится у меня (автограф – в Ант., том 2А, в разделе “книга”), а робота и винокурова уже нет. сгибли в эмиграциях и переездах (или дочка моя выкинула)...

(вроде, анюта каминская-пунина ещё была, с которой у медведева был роман, но не помню. портрет её, в три линии, нарисовал уже я, авторучкой зелёной, хранился в альбоме на плехановской-дворцовой. так, овал яйцевидный, три волоска чёлочкой, прямой угол носика, и губки – вертикально. очень похоже. но никак не повторить...)

... а сейчас, пару лет назад, миша левин фильм привёз, на продажу, о святых местах в иерусалиме. озвучивал баталов.

а на его “москвиче” я не ездил.

вот и все журавли...

 

/23 января 1999/

 

(... об ардовском “музее ахматовой”, на паях с кувалдиным – см. в моём эссе “литературная кувалда”, 1997, неопубл.)

 

– возвращаясь в эмму:

 

... ещё один образчик недобросовестных материалов (ирина с ней и найманом-ардовыми архивом не поделилась!), хотя, как экс-любовница лёвы гумилёва – могла бы и претендовать (на его часть)...

ещё одна, небесталанная, окололитературная шлюшка, недотрахнутая сексуальной маньячкой-бисечкой наденькой, а мандельштаму, похоже, не очень и хотелось...

 

“Впрочем, он (Лев Гумилёв) прекрасно знает, что Анна Андреевна живет на два дома, где Нина Антоновна Ольшевская-Ардова играет роль московской дочери, а Ирина Николаевна Пунина – ленинградской.” (1956)

321)

– вероятно, поэтому, Бродский (устно) и Сурков (печатно, в “ЛГ”) называли Ирину “квартирной соседкой” и требовали наследства для законного сына, Лёвы...

 

ЛЁВА

(см. “Прощание со степью”, с посвящением Л.Гумилёву, песня А.Волохонского и А.Хвостенко, на любой их  плёнке, пластинке и CD...)

 

“А для нее моя гибель будет поводом для надгробного стихотворения о том, какая она бедная – сыночка потеряла, и только. Но совесть она хочет держать в покое, отсюда посылки, как объедки со стола для любимого мопса, и пустые письма...”

(Л.Гумилев – Э.Герштейн, 25 марта 1955)

356)

* Сердечно благодарим Наталию Викторовну Гумилеву, любезно давшую согласие на републикацию этих писем, которые в настоящее время хранятся в моем фонде в РГБ. (Э.Герштейн, издательство). – выделено жирным шрифтом.

353)

 

“Так неполноценны переводы Цюй Юаня*, поэта гениального, непревзойденного. Чтобы понять его, переводчику нужно знать историю Китая, а не только язык; исторический же талант так же редок, как поэтический.”

(Л.Гумилев – Э.Герштейн, 25 марта 1955)

* Стихи, М., Госиздат, 1954, в который вошли поэмы “Лисао” и “Призывание” в переводе А.Ахматовой.

356)

 

“Такая импотенция творческой мысли, что я даже не мог подумать, что это возможно. А “перевод” Шах-намэ возмутительная халтура. Переводчик не знает: а) языка, б) истории, в) русского стихосложения, но обладает, видимо, наглостью и блатом. Ничего похожего на гениальное произведение великого автора. Если бы Фирдоси писал так, как Липкин, его бы никто не читал и не знал.”

(Л.Гумилев – Э.Герштейн, 23 марта 1956)

* Фирдоуси А., Шах-Намэ, поэмы, пер. с тадж. и предисл. С.Липкина, М., Детгиз, 1955

381-2)

... обнаружился, днями подаренный мыколой решетняком (из неистощимой “бiблиотеки наукового товариства iм. шевченка”, похоже – распродаваемой в “стрэнде”, или просто с помойки) – толстый томик фирдоуси, “шах-наме”, перевод с таджикского (фарси), гихл, м., 1957; перевод под редакцией и.брагинского и с.шервинского, где первые 200 стр. – в переводе липкина, а остальные 700 – липскерова, лозинского, сельвинского, дьяконова (под ред. липкина), державина, пеньковского (шпиона?) и липкина, из них 400 с лишним стр. – переводы, опять же, липкина; итого – 2/3 книги, с соответственной оплатой. (600 стр. х 30 строк = 18-20 000 – как там у витковского? – по полтиннику за строчку? вру! – “по 14 р.!” – 300 тысяч дореформенных рублей...) – но я в этом слабо разбираюсь.

 

прочту только не-липкинские переводы, хотя, похоже – целиком уже читал*, в детстве...

(прим. от 20 окт 999)

* ... отчего и последовало, годы спустя:

 

“... красотка лёжа на кошме

сказала громко мужу: “ме!”

он пел ей эпос шах-наме

копаяся в шахне ...

... от еревана до бакы

был муж известен как акын

и целовал её соскы

приезжий из москвы...”

(Автор, стихи /посмертно/ к иллюстрациям Лины Цейтлиной, раздел “Баку”, Ант., том 3Б, см.)

 

См. также, ниже:

Корейская классическая поэзия, перевод А.Ахматовой, М., ГИХЛ, 1956

 

“... написала верноподданические стихи – вплоть до восхваления Сталина ко дню его рождения 21 декабря 1949 года. Весь следующий год журнал “Огонек” печатал за ее подписью стихотворный цикл “Слава миру”, который всю оставшуюся жизнь жег Анну Андреевну как незаживающая рана. После этого выступления у нее навсегда появилась фальшивая интонация в разговоре на людях.

“... Я пожертвовала для него мировой славой!!” – выкрикнула она в пароксизме отчаяния и обиды на нескончаемые попреки вернувшегося через семь лет (!) сына. ...

Она отреклась от нравственной чистоты своей поэзии ради спасения сына, а получила одни плевки с разных сторон и от того же сына. ... И получила в ответ катанье по полу, крики и лагерную лексику. Это было при мне.

Жертва Ахматовой оказалась напрасной. “Грехопадение”, насколько мне известно, никто ей не заказывал и ничего ей не обещал.”

323)

 

“... Л.Я.Гинзбург ... приводит подлинные слова Анны Андреевны: “Стихи должны быть бесстыдными”.

459)

 

“Первая книга стихов Анны Ахматовой вышла только через 12 лет после постановления, в 1958 году. ... Другие экземпляры этой тоненькой книжки Анна Андреевна подвергала обработке. Она заклеивала страницы, заполненные ее стихами 1950 года, с их вымученным казенным патриотизмом, а на их место вклеивала страницы с собственноручно записанными новыми стихами. Эти экземпляры она дарила избранным людям...”

465)

“Она шла в другую комнату, брала с собой клей и там склеивала страницы, на которых были напечатаны стихи из цикла “Слава миру”. Затем аккуратно переписывала другие стихи и вклеивала их в книгу. Причем в каждом экземпляре были другие стихи. Она надеялась таким способом сохранить для потомства...”

495)

 

– сохранилось. со стихов “песня мира” и “в пионерлагере” (открывающих, с факсимилом подписи, “день поэта”, л-д, 1956) и началось моё знакомство с ахматовой... – ККК

 


   
назад  

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

дальше

 

на главную