Константин К. Кузьминский

“ПИСМО НА ДЕРЕВНЮ ДЕВУШКЕ”

   

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

 

   

 

 

КЛЯЧКИН = БРОДСКОМУ? КЛЯЧКИН НЕ = БРОДСКОМУ?...

(о лирике начала 60-х)

 

“... сборник какой-разникакой лирики (даже самой некошерной) категорически отпадает – зачем он мне? (даже если он “нужен читателю”... ебал я этого читателя проникновенно в рот. пусть кушает клячкина пополам с бродским, закусывая для шизы – соснорой...)

 

дал добро гельке донскому на публикацию всего раннего, покладенного на гитару клячкиным. и надо бы включить этого “сеню жвачкина” в “писмо на деревню девушке”... потому что мою критику на клячкина – его миллионные поклонники не пропустят. поместят мои растаманские “растуманы” и размажут слюни-сопли по поводу итээровского барда и его спирохетной лирики... одная книжица уже вышла, разобрана по костям. ...”

(из писма г.ф.комарову, “пушкинский фонд”, 28 февраля 1999)

 

молоточку – для гельки донского

 

Константин К. Кузьминский

(редактура категорически отвергается;

корректура – в пределах заведомых машинописных опечаток;

цитирование – любое, со ссылкой)

 

КЛЯЧКИН И БРОДСКИЙ, НЕ СЧИТАЯ МЕНЯ

(зачин, документальный)

 

ВЫДИРКИ ИЗ МЕНЯ:

записная книжка 1961, зима 62-63

/первая дата: 2.9.61; посл. дата: 1.3.63/

 

Д-3-15-12 Женя Епифанов (поэт; см. Ант.)

 

ЭССР п/о Вана-Нурси в/ч 93345 “Н”, Шашилову А.А. (поэт; см. Ант.)

 

Жмудь Е/вгения/ Д/авыдовна/ (объект лирики 1962)

Д-2-53-47, вт., чтв., сб. с 10 до 12

 

Иван Васильевич, Эрна Федоровна /Павлиновы/

/родители Б.Тайгина – прим. 1997/

 

Боб Шипилов А34960 (художник; см. Ант., 5А)

 

1-я среда, 3-я суббота

А47714 Шварц

15 – Клячкин и /?/

/вероятно, кафе “Улыбка”? – 1997/

 

Иосиф:

“Я работал кочегаром в ночной бане...”

“В сочельник я был зван на пироги...”

(искомое: первое – и по сю)

 

Вейсберг В.Г.

Биргер Б.Г.

Егоршина Н.А.

(участники выставки 6 или 7 москвичей в ЛОСХе; впечатлившие)

 

Иосиф:

“Кошка из кинотеатра”

“Соседу по квартире”?

Камни

(тексты И.Б.; вторые 2 – не найдены по сю; “кошка” есть в СС гека комарова)

 

Кафе

23 дек: мальчики /Кривулин, Соколов, Пазухин/

       Шнейдерман

       Домашев

2 янв.   И о с и ф

13 янв. Клячкин

19 янв. Морев и

       Юрка /Хохряков, актёр/ с Томкой

(планы вечеров в “Улыбке”, 1962-63 – прим. 1997; но “2 января” и далее уже не было: моё кураторство-устроительство накрылось после первого же вечера, с выставкой мухинцев, 23 декабря...)

 

Из цикла “Мы”:

  “Мы – дети ХХ века...”

  “Право”

Из цикла “Экзерсисы”:

  “ЛаЛа”

  “Пиво-Пиво”

Из цикла “Гражданские мотивы”:

  “Начало”

(вероятно, читанное мое, 23 дек. в “улыбке” – 1997)

 

Красавицкий:

Астры

Сад

Шведский тупик

(и остальные 37)

у Наташи Шульц /разыскиваемое/

 

МОСКВА

Антокольский П.Г.

Г-34 ул, Щукина 8а-38

Г66892

Асеев Н.Н.

пр. МХАТа 2-55

Б98738

Боков В.Ф.

В-311 Ломоносовский пр. 15-40

В03239

Сельвинский И.-К.Л.

В-17 Лаврушенский пр. 15-40

В14076

Слуцкий Б.А.

В01290

(это были поиски “литературного папы” – 1997)

 

Спустите в глаза мои лодку

Ты вся молчишь, мне в руки падая

Вторые глаза

Ты не пассия, ты опаснее

Белая ласка

Я Вам незамедлительно покаюсь

Печь дымит

Почетный страж

И.Бр-му /”В толпе, пропахшей...”/

Ночью, ночью

Лала

Оранжевая

Пиво-пиво

(вероятно, список очередного чтения – состоявшегося? 1962? 63? где? не помню – 1997)

 

Магад. обл.

Чукотский п/о

Эвгиконот

Фролова /Марга/

(поэтесса, альпинистка, шпажистка, геологиня, см. том 5а, ант. – 1997)

 

Л.М.Виноградов

Лат ССР Добелевский р-н

п/о Элея в/ч 41697-Д

(просто человек, муж Инессы Виноградовой-Капустиной-Туркадзе, на смерть которого было написано некоторых стихов в 66-м)

 

А16937 Галя-маш/инистка/ (Ма?солова)* Мо?

Марата 37-2

Д12301

(с которой я расплачивался – стихами, по штуке за каждый несостоявшийся коитус – уж очень “перехотелось”!.., не смог – надписывал автографы, положив лист машинописи ей на лоб... Реабилитируя “поэтически” свою физическую несостоятельность. Помню, что также – отвращали прыщи и жирная кожа... Прим. 35 лет спустя...)

 

Вознесенский и Хикмет

 

Луи Фердинанд Селин

Путешествие на край ночи.

 

/конец/

 

Прим. к 23 декабря 1962:

... вот после этого единственного вечера в молодежном кафе “Улыбка” в Гавани, сопровождавшегося выставкой художников-мухинцев (Саня Юдин, Валера Иванов, скульптор-бакинец Санан, остальных не помню), меня из устроителей-организаторов (устроенного-рекомендованного, в свою очередь, Леркой Молотом) тогда же и попёрли, заменив Людмилой Щипакиной (которая клялась, плача, в любви к Бродскому, когда я достал её до кишок во время её уже чтения; что-то она, вероятно, выступала в Союзе против Бродского, иначе – с чего бы я?...), но Оськин вечер потом не состоялся, как и остальные.

Рубцова, значит, не было – только я, Эдик, Домашев и мальчики (Кривулин, Пазухин, Соколов), а я всё тщетно вспоминал...

 

помимо – там записи названий искомых стихов Иосифа, часть так и не нашлась.

 

и прочие (литературные, адресные и иные) записи...

 

/записные книжки дошли до меня только в этом году, 1997.../

 

Комментарий:

“ЩИПАХИНУ В КОЛОНИИ УВАЖАЛИ ВСЕ.”

 

“... Послания свои оставляли шифром на стенах “дальняка” – туалета, стены которого были испещрены множеством надписей, скопившихся со дня позапрошлогоднего ремонта. Там были и интимные предложения, и скабрезности, и крики о помощи, и стихи – от самодеятельных до стихов Есенина и даже Людмилы Щипахиной. Щипахину в колонии уважали все.

   – От души пишет, – говорили одни.

   – И не врет про жизнь. Как есть, так и пишет, – подтверждали другие.

   Писать в туалете надо уметь. Он весь просматривается насквозь, и за действиями зечек, чтобы они там не занимались неположенным, постоянно наблюдают надзирательницы. Но всегда кто-то успевает нацарапать пару слов.

   Они обменивались посланиями, выцарапывая гвоздем слова между строк Людмилы Щипакиной:

      А время летит под откос.

      И прячется тело в одежду.

      И снова декабрьский мороз

      Подаст и отнимет надежду.

   Эти строки были выведены кровью. Девчонка, что любила стихи Щипахиной, убила мужа-изменщика, но на воле остались двое детей. Не выдержав разлуки с ними, она здесь, в “дальняке”, покончила с собой. Проглядели это вертухаи.”

(А.Миронов, “Анаконда”, ЭКСМО-Пресс, М., 1997, стр. 142)

 

 

ФАЙЛ МЕЛОДИЧЕСКИЙ, С ПЕРЕБОРОМ

(ВСЕГО ЛИШЬ, СТРУН...)

 

        ... посвящается “редискам” и надьке лично

 

“расстегнули штаны пилигримы

но швейцар не пустил,

скудной лепты не взял

и пошли они солнцем палимы”

(народная переделка, от миши лифсона, 14 марта 98)

 

“ – Звонит Клячкин, говорит, приходи на концерт, я твоих “Пилигримов” петь буду. Я ему говорю: моли Бога, чтобы я не пришел, я тебе гитару на голову надену.”

(И.Бродский, в мемуарах А.Сергеева, “Омнибус”, 1996, стр. 438)

 

“Иосиф Бродский идет своим путем, не оглядываясь на поневоле косных читателей и, тем более, обожателей. Последним приходится совсем худо: недавно они под гитару пели “Пилигримов” – что же им теперь делать с “Колыбельной Трескового мыса”? Чем больше они любили автора “Шествия”, тем злее они будут отрицать сонеты к Марии Стюарт или то, что они уже с негодованием называют “рифмованным путеводителем”*.

(Е.Эткинд, “Взять нотой выше, идеей выше...”, альманах “Часть речи”,  №1, Нью-Йорк, “Серебряный век”, 1980, стр. 39)

* а ведь – точное определение (и злое)!, проф. Ефим Григорьевич... (см. “Заумник Иваск” в Ант., том 2А – о том же: профессорская географическая лирика... на оплачиваемых вакациях.)

 

“Но до этого был большой “доисторический период”, и, к сожалению, в сознании части читающей публики, главным образом технической интеллигенции, Бродский так в нем и остался: одно из популярнейших стихотворений этого времени, “Пилигримы”, положенное кем-то (* почему “кем-то”? – Е.Клячкиным, см. – ККК) на музыку, долго распевалось как песня. ... Мне кажется, что на этих стихах не стоит фиксироваться даже филологам. Я полагаю, что эти juvenilia сохранению не подлежат...”

(В.Полухина, “Бродский глазами современников”, СПб, “Звезда”, 1997, интервью с Михаилом Мейлахом, стр. 156)

– сохранению подлежит “Баллада о маленьком буксире” – свыше полудюжины публикаций уже, и файл у меня – в полста страниц...

 

... за 62-63 годы клячкин поклал и исполнил свыше десятка текстов бродского, плюс поэму “шествие” – на аудиторию, почти равную окуджавовской (см. файл “клячкин-2”), и тем был основной причиной интереса к бродскому – и публики, и властей...

 

КЛЯЧКИН НАЧИНАЕТСЯ...

 

девочка зачем ты

бежишь через дорогу?

девочка,

задавит

грязный грузовик!

девочка не делай

ничего дурного

девочка ты лучше

другого позови

 

девочка не делай

девочка не слушай

девочка останься

девочка забудь

девочка – так проще

девочка, так лучше

девочка,

милая,

ты слышишь –

зовут!

 

/20.45.4.4.61/

 

что же делать, мальчик

что же делать, милый

что же делать, глупый

ласковый зверек

 

если ты любила

а ведь ты любила

отчего ж ты это

это не сберег

 

восемь дней в неделю

ты ни с кем не делишь

пенится пивная

пена на губах

 

что же ты наделал

что же ты наделал

ты больную голову

покорно нагибаешь

.....................................

 

вариант:

ты ещё не веришь

ты ещё надеешься

ты больную голову

покорно нагибаешь

< . . . . . . . . . . . . . . . . . >

 

(ок. 1961, текст не найден, дальше не помню)

– и слава Б-гу! именно этого качества текстами меня увековечил клячкин...

 

 

ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕЕ ДИТЁ ШЕСТИДЕСЯТЫХ

(мемуары о Клячкине в “стиле эссе”)

 

                         лерке молоту и юрику климову

                        (и гельке донскому)

 

“чем тебя породил...”

(народным перИфразом “из гоголя”)

 

“у каждого свой вкус, своя манера:

кто любит апельсин, кто офицера...”

(народное, вне времени)

 

“по городу бродят непризнанные гении: юп, троицкий и бродский”

(из фельетона в “вечёрке” или “смене”, самое начало 60-х. см. комм.)

 

люди привыкли к некрологам. похваляющим и прославляющим.

на сказанное, кем-то: “вот так – жил человек, и умер...” – “а ты бы чего хотел?” – осведомился неистребимый острослов бах (вагрич акопович бахчанян)

“о мёртвых – аут нихил, аут на ... <хуй>” – моей любимой перИфразой.

 

женька был лириком. унд романтиком. до тошнотворности. весь комплекс лирического романтизма 60-х – был в нём. даже его первый “официальный” мэтр, полуофициальный булат шалавович окуджава – хладен и рассудочен, по сравнению с. рационалистичен и реалистичен, отхлебав своего – задолго до.

 

клячкин – дитя 60-х, времён кедрограда и первых молодёжных кафе. “картофельных романтиков”, турпоходов и стройотрядов.

о его ровеснике, поэте марке троицком, я написал в “Антологии” весьма краткую резолюцию-рецензию: “неистребимый романтик. расстрелять.”

 

хотя оба были моими друзьями и со-начинателями. и к тому же, как выяснилось, оба были – евреи...

третьего к ним можно прибавить – “кэпа” радыгина, легендарного поэта-лагерника, погибшего от преизбытка свободы – в мексикано-испанском сан-антонио, преподавая русский – сержантам в американской военной школе...

а в лагерях он – гремел. “радыгину – место в лагере”, сказала его последняя любовь – мне.

 

– в лагере социализма (без кавычек), но умер он – в “джунглях капитализма” (почему-то писомых – в кавычках).

 

“а шелли в лодке вышел в полночь / он долго тщетно звал на помощь / но накатил девятый вал / и айвазовский спотсовал...” – резвился 48-летний автор сих строк, по поводу романтической гибели перси биш шелли...

 

поэты должны гибнуть романтично. и они, как ни странно, гибнут. лорду /”пэру и сэру”/ байрону не по рангу было вызывать чернь на дуэль – полез к карбонариям в италию (не повезло), ринулся под турецкие пули в греции (схлопотал). впрочем, помер он от лихорадки (<и поноса>, уточняя).

 

саша алон – ринулся на пулю, башлачев – в колодец двора, цой – “заснул за рулем”, женя хорват – “покончил с собой” (узнал лишь из упоминания в статье алёши цветкова...) – каждый год получаю по две-три “похоронки”...

 

теперь – женя клячкин. в бурунах мягкого средиземного моря, как лёня тарасюк (тоже – ПОЭТ! – не писавший, но творивший легенды...) – на яхте в норвежских фьордах...

 

... а начиналось всё – с лирики. с лирики окуджавы, лирики маяковского (и его – пули в висок), с лирики блока, с лирики ленинграда/санкт-петербурга, “северной венеции”, северной столицы россии... и её белых ночей.

 

на 1962-ой год (февраль-март месяц), клячкиным было написано с менее полудюжины “фишек” (типа “милая, чего ты нос повесила” и “по ночной москве идет девчонка”), певшихся им, инженером-строителем, в мастерских проектного института №1, на ул. якубовича (по которой ходили мы с марком троицким, читая наизусть 1-й том маяковского...), но... моя тогдашняя любовь и будущая пятая жена, техник-архитектор того же учреждения, дала начинающему барду (инженеру-строителю) мои и бродского тексты. и пошли: “туман”, “пилигримы”, куча моей ранней лирики и, по моём возвращении из томска в 62-м (техником-гидрологом от помянутого института, с июля по февраль: феодосия, лазаревская, томск) – началось “шествие” бродского, его же – “и вечный бой”; и “сидишь беременная, бледная” вознесенского, и его же, андрея андреевича, раннего – “в мире газет, в мире транспорта долгого” и подсунутая мною же “шахматная баллада” кривулина, и даже киплинга (ходившая у нас по рукам – в переводе, вроде? – н.старшинова) баллада “и был глупец” – так начинался клячкин. в заключение он стыдливо пел две-три свои “фишки” – чтоб разрядить?...

– словом, из 26 текстов в абсолютно безграмотном издании, с невероятной кучей опечаток и ошибок, владимира аллоя “полное собрание песен русских бардов”, издательство YMCA-PRESS, париж, 1977 – 11 точно принадлежат НЕ клячкину (что, естественно, издателем в.аллоем никак не оговорено).

 

но в конце того же года, быв прослушан булатом шалавовичем, сказавшим: “женя, вы же можете писать – не хуже...” (бродского? вознесенского? киплинга?...), клячкин начал писать “и своё”.

 

и – вычетом писомого на музыку “шествия” (кстати, за 4-5 лет до тищенсковского “рождественского романса” – был написан клячкинский), новый клячкин у меня восторга не вызывал.

напротив. когда году в 66-м, в доме кино, он начал свой вечер словами: “я учился у двух замечательных ленинградских поэтов: иосифа бродского и константина кузьминского...” (поставив нас не в алфавитный и “временной”, а в “табель о рангах” порядок), и, начав с “пилигримов”, исполнил своё “я прижмусь к тебе холодной ногой*” – кузьминский, стоявший в заду (припоздав, а зал был битком), послал ему записку: “женя, не смей петь ТУМАН!”, но, пока записка шла по рядам, клячкин благополучно закончил “туманом” и, получив записку, пожал плечами. зайдя после песен к нему в артистическую, я сказал (иногда обращаясь к нему официально, на “вы”): “женя, вы что, не понимаете, что вы пишете похабщину?” (имея в виду его лирику), на что тот ответствовал: “нет, я пишу – кровью сердца!” “женя, проверьте свою кровь на бледную спирохету” – сказал я, и простился с клячкиным навсегда.

* авторская (моя) “интертрепация”. у Клячкина: “Я к тебе под одеялом прижмусь... Я застывшею дотронусь ногой.” – у меня это, как-то, трансформировалось в “холодную ногу”, путём чего в 1973 был написан с художником и музыкантом а.б.ивановым “большой вечерний концерт, или посвящается е.клячкину” /1973/, с полдюжины паратекстов, пародирующих стиль и лексику инженера жени.

встречая потом его в кумпаниях и на тусовках, или заходя к нему в подвальную мастерскую в разгар белых ночей, я всячески терроризировал того, кто сделал мою юношескую лирику “народной песней”: “... знал бы кузьминский, что его “туман” поют на берегах тихого океана” (из газеты “русская жизнь”, сан-франциско, где-то год 79-ый).

 

клячкин упорно оставался романтиком, хотя его “учителя” давно уже не: “и поэт поэтому зделался циником / медником по совместительству / мыслит цитатником...” (из писавшегося мною, с запозданием на годы – про эти годы...), и бродский стал трагиком и классиком, а кузьминский – скоморохом и скандалистом, а клячкин – по-прежнему был верен теме “лирики”.

плюс, году к 68-му, и клячкин, и поминавшийся поэт марк троицкий, выяснили и почувствовали, что они, к тому же, ещё и евреи (бродский-то это знал и чувствовал от рождения – “еврейское кладбище около ленинграда”, написанное... в 18 лет!; кузьминский же – поляк, цыган, еврей и русский – никак не мог отдать предпочтения ни одной из кровей, хотя и у него, и у бродского – деды из кантонистов, как выяснилось недавно – еврейская тема волновала кузьминского не более других: в 18 лет он упорно писал о губах, далее о грудях, далее ниже... – и кладбищ – равно еврейских и русских – упорно не замечал).

но у клячкина (и об этом писал когда-то е.конев, издавая его многие кассеты) тема еврейства и исхода стала, на какой-то период, доминирующей. хотя, вроде бы, он – полукровка. как и высоцкий.

израиль покорил клячкина, во многом, но “сердце он оставил в россии”. и – уши слушателей. туда он и съездил в этом году на горазд как успешное турне. и собирался продолжить, поимев даже импрессарио. но тело – было выброшено морем на скалы святой земли...

 

я любил клячкина. я плевался от него. “я люблю россию. я ненавижу её.” (александр блок). “я люблю беранже. это большой поэт. но беда его в том, что уже много лет он работает на вкусы приказчиков из мелочных лавок и провинциальных модисток.” (гюстав флобер). я ненавидел аудиторию клячкина: среднего советского итээра (ИТР, инженерно-технический работник), с законченным верхним образованием (техническим) и начальным (литературным). что ж, флобер, конечно, “каменный идол”, и автор не только “мадам бовари”, но и – “бювара и пекюше” (романа вполне 21-го века), и “искушения св. антония”, и “саламбо”, но ведь кто-то – и много кто – пел, и читал, и переводил (в.курочкин) – и беранже. и ведь нужен же был беранже.

 

так что расхождения у меня с клячкиным – были лишь этические и эстетические, что никак не мешало мне ценить его, как едва ли не единственного МУЗЫКАЛЬНОГО барда: галич – мелодекламация под гитару (гитара вторична), высоцкий – сорванный голос (гитара вторична), окуджава – и тот... (гитара вторична). равноценна она со словом – лишь у клячкина и юры наумова (но и тот, и другой – отвращают меня СЛОВОМ... впрочем, у наумова оно – иногда пограмотней: дружба-соперничество с почти ПОЭТОМ башлачевым!)

клячкин был органичен, и – даже в своей безвкусице... как органичен был беранже. как есенин – в своём похабстве и нежной лирике.

я не ставлю их рядом – ни паче, рок-барда наумова, – ни с высоцким, ни с ив монтаном – я просто пытаюсь определить: чем и в чём клячкин значим, и чем он отличен.

 

ЧАЙ ВЫСОЦКОГО, САХАР БРОДСКОГО…

(заголовком ненаписанного эссе)

 

... процитируем “последователя и поклонника” (одного из многих):

   “Я спросил:

   – Ну, как вам песни, не нравятся?

   Он ответил:

   – Я не совсем это понимаю. Гитара... – он пожал плечами, – какая-то цыганщина*. Но, знаете, лезть на стенку не хочется.

   Я не понял:

   – Как на стенку?

   Он объяснил:

   – Однажды еду в электричке и вдруг слышу: “Пилигримы”... Орут на весь вагон... Чуть на ходу не выпрыгнул...

   Я удивился:

   – Так ведь это же Клячкин! Его музыка...

   Бродский насупился:

   – Я этому Клячкину когда-нибудь надену гитару на голову...

   Я даже растерялся: я думал, что они с Клячкиным чуть ли не кореша. Напару написали “Шествие”. Бродский – слова, а Клячкин – музыку. Как Римский-Корсаков с Пушкиным. Недаром же у Клячкина есть песенка** (выделено мною – ККК), где он поет: “Профессор Римский-Корсаков, вертясь на пьедестале, никак не мог подняться, чтоб руку мне пожать...”

   Бродский признался:

   – Мне нравится Высоцкий.*** Больше никто.

   Интересно: ВЫСОЦКИЙ и БРОДСКИЙ. Земля и небо.”

(Анатолий Михайлов, “Небесный гость”, /глава о Бродском/, в сб. “В тяжелую минуту жизни” /рассказы/, М, 1991, издание автора, стр. 20)

 

* “цыганщина”? – процитируем кого-нибудь пограмотнее “полубарда-полумемуариста”, питерско-магаданского энтузиаста толика михайлова:

“... так было с “жестоким романсом” у Блока; так было с Маяковским, который превратил шутку Минаева в литературу.” – Аркадий Белинков, “Юрий Тынянов”, М., СП, 1965, стр. 37 – о “цыганщине” Блока и Мандельштама – поэт /и профессор/ Бродский – не мог не разделять тыняновско-белинковскую точку зрения, но, даже и “не разделяя” – не мог изречь подобную благоглупость. Гарантирую. (Впрочем, мог... См. остальные цитаты из него, в мемуаристике. – Прим. от 1998.)

** даже пылкий прозелит и продолжатель-популяризатор Клячкина называет его “несерьёзные” (“фишки”, по клячкину) песни – “песенками”...

 

– ... ложь. дважды ложь. бродский слишком цивилизован, чтобы даже подумать о том, чтоб “надеть” /любой музыкальный инструмент/ “на голову” кому-либо. это не его стиль. (впрочем, – см. мемуар-свидетельство а.сергеева... ведь – слово в слово!...); кроме того, музыкальные инструменты он уважает (см. “августовские любовники” и любые джазовые реминисценции в раннем бродском).

дважды ложь: писалось в 74-м о 71-м (перед отъездом бродского), высоцкого же бродский (как и шемякин, кстати) оценил лишь на западе. (*)

* бардов никто из нас, поэтов, тогда, в россии, всерьёз не воспринимал (вычетом хвоста!); у толика михайлова типичная аберрация памяти, да ещё и вкладываемое в уста описуемого объекта – те ещё “мемуары”...

но на таких вот, с позволения сказать, “мемуарах”, когда настоящее проецируется в прошлое, и создаются легенды.

не помню, пересекался ли клячкин с бродским лично, но что бродский был равнодушен к покладенному на музыку (да ещё итээровскую гитару) весьма неохотно вспоминаемому раннему своему творчеству – факт. “шествие” он и по сю не включает в свои собрания.

я же к ранней своей лирике никак не равнодушен. равно и к объектам оной. разве поэтически-критически, за свою тогдашюю (и где-то понынешнюю) неуклюжесть с словом. но именно клячкин “оставил жить”, помимо “тумана”, мои: “подари мне попросту / руки твои, руки”, “девочка, зачем ты / бежишь через дорогу”, “приходи потосковать на вокзал”, “вечером светят окна”, “гонщика” и, вроде, что-то ещё... а, “тень ветвей на твоём лице...”, вспомнил-”нашёл”. в своей собственной Антологии, в статье “Женя Клячкин и Боря Тищенко” (“Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны в 5-ти /9-ти/ томах”, сост. К.К.Кузьминский и Г.Л.Ковалёв, ОРП, Ньютонвилл, 1980-86, том 2Б, стр. 672-8). у жени уже не спросишь, да он и сам многое забыл и от многого отказался...

– словом, тексты, обещанные спеть и не спетые мне магаданско/московско/питерским бардом толиком михайловым...

но спетые, впрочем, вадиком егоровым, тоже “клячкинистом”, как-то, в 89-м, в подвале на брайтоне.

 

“потёмкин понюхал рокфор – и отвратился.” (цитатой из горячо любимого мною валентина саввича пикуля, тоже уже покойного... /хотя это морщился ганнибал, а сыр предлагал – потёмкин/... пардон) –

отвращало меня и “за синею-синею речкой” на слова нонны слепаковой, тоже попавшее “через меня”...

 

– отвращало меня многое (как кое-кого, скажем, отвращает пикуль), отчего – при жизни клячкина – я и писал злые, уничижительные “мемуары” и “критики” на него, каковые и печатал в своей 9-томной Антологии (к месту и не к месту), а с клячкиным поговорил как-то по телефону, в его нью-йоркский концерт несколько лет назад, и год назад, просматривая видик с его проводами в питере и встречей с молотом в израиле – написал ему примирительное письмо, которое провалялось с год у молота – он всё никак не собрался дописать к нему своё (приписку), но это, похоже, и к лучшему: в юность и в 60-е уже не вернёшься, а пути наши разошлись (как и с бродским, и с троицким) – где-то 30 лет назад...

 

мы просто разные (чистые, грязные, сухие, громадные, грозные, гротескные, гривуазные...) ветви того же общего древа: юношеской лирики и романтики конца 50-х и самого начала 60-х...

 

/19 августа 1994; 1999/

 

(*) ... а послушал бы бродский свой “рождественский романс” в исполнении рок-поп-группы “мегаполис” (как это слушал я) – так и совсем худо бы ему стало, не дожил бы и до 1996-го, а то и до нобилевской...

 


   
назад  

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

дальше

 

на главную