Константин К. Кузьминский

“ПИСМО НА ДЕРЕВНЮ ДЕВУШКЕ”

   

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

 

   

 

 

P.S. КИС-КИС

 

   “Филипп Киркоров, скажем, не стесняется тянуть со сцены такой шедевр:

 

Зайка моя, я твой зайчик.

Ручка моя, я твой пальчик.

Рыбка моя, я твой глазик.

Банька моя, я твой тазик.

 

   Хотите покруче? Нет проблем.”

(Мих.Пронин, “Московский пустой бамбук”, “Панорама”, №829, 26 февраля, 1997, стр. 39)

 

   “Поэты-песенники под стать исполнителям. Чего стоят эти строки: “Зайка моя, я твой зайчик. Ручка моя, я твой пальчик”. Или: “Ты отказала мне два раза. Не хочу – сказала ты. Вот такая вот зараза девушка моей мечты!”.

   “... тенденции развития шоу-бизнеса в России не радуют. С этим не поспоришь”, – завершает М.Пронин. Но я берусь поспорить, что все не так плохо.”

(А.Дмитриев, “Деградация российской эстрады нам только снится”, “Панорама”, №832, 19-25 марта 1997, стр. 24)

 

... нам многое что снится.

– и из “Сирен” же (куском главы):

 

3.

 

неужто сегодня лишь пятый день

да и тот окончится лишь в пятичасье

– вот и кончается день

 

“... и споёт лоза что-то мутное

и сверкнёт слеза перламутровая”:

(автор, 1986)

 

“Девочка сегодня в баре,

Девочке пятнадцать лет,

Рядом худосочный парень,

На двоих один билет.

Завтраки за всю неделю,

Невзирая на запрет,

Уместились в два коктейля

И полпачки сигарет.

Девочка, конечно, рада,

Что на ней крутые штаны,

Девочке щекочут взгляды,

Те, что пониже спины.

Девочка глядит устало,

Ей как будто все равно,

Мол, устала, испытала,

Все уже давным-давно.

Вот это жизнь! Живи не тужи.

Жалко, что не каждый вечер такая жизнь.

Мама, держись! Папа, дрожи! –

Если будет каждый вечер такая жизнь!...”

 

“Однако, “бедных” оказалось слишком много, и альбом Лозы имел огромный успех, а песня “Сладкая жизнь” стала просто легендарной и нарицательной...”

 

“Зимой 1984-го ... получился следующий “топ-тэн” советских танцевальных хитов:

1. “Здравствуй, мальчик Бананан”, Юрий Чернавский.

2. “Кара-кум”, “Круг”.

3. “Сладкая жизнь”, “Примус”...

(А.Троицкий, Rock in the USSR, гл.7, “Родник”, №12, 1988, стр. 50)

 

... да, где-то “на границе Бард-рока и попса успешно существуют Юрий Лоза...”

(А.Троицкий, “Бард-рок”, в сб. “Музыка в СССР”, М., “Книга”, 1990, стр. 52)

 

А –

“Это одна из самых выстраданных песен “Аквариума”:

. . . . . . . .

И я не знал, что это моя вина –

Я просто хотел быть любим,

Я просто хотел быть любим!...” –

  И вот тут вступает эта скрежещущая по нервам виолончель...”

(А.Т., ибид., №11, 88, стр. 48)

 

но –

“... на дерзкую музу Майка; одним из шлягеров сезона /81-82?/ стала, например, такая песня:

“Мы познакомились с тобой

В “Сайгоне” год назад.

Твои глаза сказали: “да!”,

Поймав мой жадный взгляд.

. . . . . . . . . .

Я был невинен как младенец,

Скромен как монах –

Пока в ту ночь я не увидел

Страх-трах-трах в твоих глазах.”

(Ибид. стр. 49)

 

“Объясни – я люблю, оттого что болит,

Или это болит, оттого что люблю?”

(Башлачев)

 

“Нет тех, кто не стоит любви”

(Башлачев)

 

“Душу мне до дыр ты пропел, родной.”

(Башлачев)

 

“Я пойду смотреть, как твою сестру

Кроют сваты в темную, в три бревна,

Как венчают в сраме, приняв пинком...

... Но сегодня вечером я тайком

Отнесу ей сердце, летящее с яблони.

Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь,

Коротки причастия на Руси.

Не суди ты нас! На Руси любовь

Испокон сродни всякой ереси.

Испокон сродни черной ереси.”

(Башлачев, “Посошок”, стр. 64)

 

“А мы свои черепа

Открываем, как консервы.

На песке расползлись

И червями сплелись

Мысли, волосы и нервы.

Это – мертвый сезон.

Это все, что нам осталось.

Летаргический сон

Унизителен, как старость.

Пять копеек за цент –

Я уже импотент.

А это больше, чем усталость.”

(А.Башлачев, “Посошок”, Л-д, “Лира”, 1990, стр. 45)

 

4.

 

всё сказали мальчики – за меня

и по струнам пальчики их звенят

ты меня мокрушечка извиняй

в лопухи наушнички надевай

 

а как сядешь – мокро ли или жгёт

хорошо под музыку – на ветру

обнажи топлёного молока живот

по степу всё видится на версту

 

не перстом – газеткою лопушком

не верзухой бродского (вся в морщах)

и напару с миииленьким лабушком

жёлтым через ситечко морося

 

ты из меня сделала фило-всё

с этой философией не прожить

а внизу окажешься с волоснёй

и притом причёсанной на прямой пробор

 

сяду филоксерою в виноград

высосу все соки из сам себя

ты играешь с мальчиками верняка     /сашу верника?!/

и отнюдь не только лишь за спасибо

 

новая неделя пойдёт не в прок

невпротык тобою товарнячком

хомячком прикинулась на хард рок

на костях костяночка ты торчишь

 

(... а мотивчик-то – от танечки лебединской, единственной её приличной песни “принесла ребёночка в подоле”, с которой я её и выпускал, ещё в некрасовке, в 85-м... обнаружил только сегодня 9 января 1999 – ККК)

 

5.

 

ах лучше сыграй мне шопена

как та королева из башни

забит я твоей шелупонью

тебя из сцыкушек избравши

 

“Появляются упреки в попсовости.”

(Д.Умецкий, бас-гитарист и со-автор песен “Наутилуса Помпилиуса”, “Рокси”, №14, январь-апрель 1988)

 

“сибирский тракт

эх, сейчас бы в трактир

но трактир закрыт

и во дворе сортир

а в сортире всё в дерьме

а в сортире – дыра

а в дыре я вижу голую жопу

с наклейкой “ура!”

/”чайф”, 1987/

(“Рокси”, №14, январь-апрель 1988)

 

а всё вокруг вязалово

и не достать бухалово

сольём малютка в дедовский вазон

а где кого по хавалу

а где тебя похарили

под сейшена раскрученный музон

оставь ты этим мальчикам

свои дитя примочки

снимая на болванку кондовый самопал

стёб стрёмный по халявине

и рифф бутлег на хэви-метлл

хитовый драйв кабак лажать на сингл

топ сэмплинг фенька фишкою

и в дупинг потерял завод

драмсист квакушка с имиджем

а слэп парнос даёт облом

а не приличный чёс

 

6.

 

ни звёзд не видно в кулаке

а пиво горькое в кульке

большой железный колокол

в ист-ривере буль-буль

 

и визги видоплясова

и писки видоплясова

и сиски видоплясова

трясутся в кабаке

 

а пиво горькое в кульке

и саламандра на руке

и ты в своём це-пэ-и-ке

в созвездьи волопасов

 

по обе стороны станка

протянут девушке стакан

ты лишь за стойкою стойка

а так налей пока

 

ополоумевши стакан опополамивши

ты оползёшь по стенке с кафельком

коленостопные суставы твоих клавишных

под факом с растворимым кофейком

 

7.

 

без пяти пять опять

начал клён опадать

на кол голову вздеть

чтоб смотреть и не бэ

 

под музычку “лю-бэ”

я пою о тебе

бэ бэ бэ

.................

<выпущено с дюжину строф>

 

8.

 

хватит котёнком играть в слова

хватит кондратий от этих игр

очень и тупо болит голова

растяжением твоих икр

 

слепит каневский книгу из глин

там буду я и твои мозги

ногу картинно твою изогнёт

от харькова до москвы

 

в белом фарфоре её каждый лист

пьяный сатир над наядой склонясь

шепчет чтихи* и рисуется клинопис    / * так; будьте здоровы!/

книгу нетрудно раскрыть расколоть

 

я должен сделать эскиз – её kiss

маску бессмертную у моих ног

ты и на этот раз скажешь excuse

буду позировать но чтоб темно

 

белые белы фарфора листы

там только я и стихи и ты

песней восславлю но не изловлю

скользкую недосирену мою

 

белым по белому траура знак

вот и бельмом покрывается зрак

первая белая клавиша звук

нам не издаст не исполнит а зря

 

ночь. полшестого. всходит заря.

в небе шуршат крылья нетопыря.

 

спи моя девочка если одна

я своё выхлещу залпом до дна

 

спи моя девочка

спи мой цветок

пусть тебе будет наутро светло

 

/5.35 АМ, 12 декабря 1995/

 

– а ты мне споёшь “бэрри мор”...

– в примечаниях к поэме:

 

БЭРРИМОР, БЭРРИМОР...                                                                      

... о, как она любила петь “Бэрримор, Бэрримор...”!...

(и где-то даже есть она – на видео...)

 

“... Дэвид Броза лупит по струнам и деке гитары

и ревет иудейские песни

всею силою глотки.

Как будто не темный Барримор-Холл перед ним...”

(Даниил Надеждин, “Стихи”, НРС, 5-6 июля 1997, стр. 31)

 

“... Кинореклама неоновым соком

Вся истекла – истомилась.

А манекены маниакальны.

Бездна меж твоих ног.”

(Он же, там же)

 

– чёрная...

 

(домонтировано 9 января 1999)

 

– и назад, назад, в лубенское января 1958, где писано было н.к.:

 

снег искрится под луною

месяц свесил морду вниз

ты одна сидишь со мною

ну-ка крошка улыбнись...

 

и ещё под сотню стихов такого же качества, а то и гораздо поплоше, которые остались в коричневой клеёнчатой тетрадке, которая пропала или подарена писюлии вознесенской (и сдана лесниченкой в гб?), и которые я, по счастью, не помню...

 

Н.К. И ДОЛГИЕ СОРОКОВИНЫ

по сорок лет назад и никогда

 

                     “я посетил твое кладбище,

                      подруга трудных, трупных дней!

                      и образ твой светлей и чище

                      рисуется в душе моей...”

                      (н.а.некрасов/ккк, псс, 1948-53, т.1, стр. 51)

1

 

со сладострастием старой девы

перечисляет кто умер а кто ещё нет

и сладки её напевы

глубок и внятен минет

 

из прошлого девы сливы

и вишни на внешней рта

в тамбове и питере сифилис

взывает ведущими ОРТа

 

дрянной девчонкой в печонках

в почках же лунный камень

распялена рыбой на палочках

каплет ствола её камедь

 

в щель кактусо пролетел кабан

позабыв искусство икебан

и метсуке из осаки давеча

жёлтым телом подразнила чавычой

 

память сорока недужных лет

лубенского лубеницкого не в цвет-

е – а в чёрно-белом лемхина

говоряща осипу “лехайм”

 

лосеву лососем проплывать

промеж ног увядшей лили панн

опершись гузном на парапет

лядвеей танцует лиепа

 

мёртвый город полон жирных тел

жареным запахнет охта та

очередь в какой-то жилконторе

от ухты и дале до охотска

 

ося с мишей парятся в крестах

с аннушки воинственно привстав

и воняет прелая кирза

и замшелая шахна (не по уставу)

 

а папаша паша не указ

даже если зять его тоом

оба не вошли в московский том

город пятый взятый наугад

 

митрофаныч и попов не зря

выжили выжиливая суть

вялая мошонка навесу

возле мочевого пузыря

 

rana ridibunda сделав квак

на БГ похожа шевчука

и колибри вякостно поют

коих представляет коллаген

 

2

 

и ёжик несвежей редиски

в тоске вспоминается днесь

глухую наяду потискав

спускается с бота денис

 

и коврик тимура у входа

в петровский с кальсонами зал

курёхин прошедшего года

центральный сгоревший вокзал

 

вокал не указан в программе

и райскин качаясь висит

и пахнет не пирогами

всё русскоязычное СМИ

 

и всяко не шипром шиманский

а мерина вани потком

слезает с кузины шлимазл

кульбитами под потолком

 

ах эти невинные игры

у девы на белом лобке

блистают опревшие икры

сползая в трёхрядку лю-бэ

 

и тщетно медведева стонет

в объятьях дружка паука

не встанет не встанет не встанет

заря на брильянте пупка

 

дано утонуть в делавэре

на пищу гугнявым угрям

погоде и ветру доверясь

с тяжёлой башкой по утрам

 

3

 

ах не в вепсах же дело их семя

с белоглазою чудью уйдя

и напрасно печатает “смена”

топорова в скакалку игру

 

мак не мак голым задом макаки

зашумели дубы колдуны

и не макину вторит маканин

заплетя всероссийский колтун

 

сколько их в городах или весях

на весу на свету на устах

и проректором есин а еськин

породил крестоцветных (пардон)

 

ах туманы мои растуманы

на ямайке на майке в штанах

растафары и – гм – растаманы

на промасленных всквозь шатунах

 

а буксир поспешает в нетленку

боцман лосев а кэп – сам и.а.

заверните останки в клеёнку

положите поодаль а.а.

 

расчлените а то четвертуйте

на стокгольм и венецию чтоб

питер с амхёрстом не обделите

в передаче воскресной ЧП

 

через чоп чтобы чуб колыхаясь

от бердичева до бухары

за винтовку морковку каховку

но в баул завернув барахло

 

только вымерли в ладоге нерпы

вепсов семя подсохло уже

перманентом закручены кудри

на губах и на ляжках Тэ-Жэ

 

4

 

старая дева оставь свой прикол

молча кладу лиловатый на стол

молча топор поднимаю до лба

лёню фиксатого болт не долбит

 

вышел же вышел же “хвост от кузьмы”

с глебушкой ранним – приди и возьми

глезер привёз показавши ю.б.

(третий который на “г” и на “б”)

 

вшами лобковыми м.ш. оброс

тщетно нашарит ширинку матрос

клапан откинут и выверен клёш

пара резиновых алых калош

 

пара не новых кассет от хвоста

“аукцыон” с ним играть перестал

и перистальтика словом “кобзда”

(кобзевым игорем) пел козодой

 

пил козлодоев мгновенья весны

где-то есть в фильме творений исток

полно – гайдаем иссяк и истёк

настежь положен – приди и возьми

 

точно – в брильянтовой было руке

песня “дубы-колдуны” и на “ке” –

было “козлодоев” мелькнувший как факт

выпетый козлоголосым БГ

 

так вся история новых стара

деве подобна которая нынь

всунула мне свою “янь” через “инь”

по интернету поэта достав

 

мне же всё мнятся ижорцы и вепсы

непропечёные сельские хлебцы

склизкий огурчик в кадушке у входа

северных блат и колхоза природа

 

путь до кабожи просёлком месили

в двух рюкзаках квакш пуды голосили

ели потом отодрав у них ножки

уксуса я перебухал ништяк

 

ели и пели какие-то песни

вроде не гимн там юннатов про пенис

и не ижорцы не меря не вепсы

а в сапожищах ножищи опрели

 

лыжи твои нёс к своим я впридачу

ах не была бы ты если придирчивой

и недоступной (как вспомню про дачу

но не с тобою) касаясь впритирку

 

в кузове словно лягушки в лукошке

как позабыть мне твоё лубенское

старая дева и виснет налево

оный с двумя или боле нулями

 

что за бессмыслица с маслицем в память

десять и сорок спустя нам не впарить

перебирать бисера вздев очки на

скоро и нам уж копыта откинуть

 

колпица теплится с дербиной всуе

кто её поздний портрет нарисует

нешто рубцовская хилая сволочь

скопом ползущая с вятки и с вологды

 

нет то людмила тропою байкала

колю баюкала или алкала

лет тому с тридцать иль около с гаком

ты по степям пролетала сайгаком

 

ныне ж недвижно в лензоовской клетке

вяло жуёт помертвевшие ветки

очи сайгака подёрнуты плёнкой

лижет не ложе а трупик телёнка

 

писано было в семнадцать про степи

калерту вовке зачитано взрыдом

в старости вянущей раком простаты

в поле не паханном паче не взрытом

 

в поле чудес твоих милых и юных

в воспоминаниях детства порская

тихо лежат под курганами гунны

призрак тарпана по ним не проскачет

 

так что прощай моя старая дева

слог мой невнятен но я понимаю

тщетно не мне кажет яблоки ева

двадцать шестого какого-то мая

 

на берегу делавэра пустынном

в новом но старом каком-то там свете

тихую память куроча перстами

с вымершей чудью и с кемью и с водью

 

5

 

там в эстуарии града петрова

водится много наташ но не наши

путь же отсюда туда не проторен

пахнет полынью зовомой емшаном

 

в старости горсти земли не познавши

грудь обнажает опухшую ведьма

жопою жирной тряся для позорища

пялит не очи а чёрные бельма

 

так наблюдения в стих прелагая

мне не понятен позыв твой к общенью

для геморроя сиречь перелоя

также и оных туда опущенья

 

старчик лежит любомудрый воняя

на расстоянии лишь океана

око слепое в печень вперяя

от икебаны до окинавы

 

айны споют тебе древние сказки

на сахалине и лес уже высох

слёзы в ложбинке текут меж сосками

старче отринь огорчительный посох

 

несть между вепсами и шикотаном

боле пространства страны что родила

джумангалиевы и чикатилы

схавали малую милую родину

 

сплошь по есенину в белых берёзках

в пьяни и рвани где целки замшелы

где акмеисты от оси борзеют

тело топча предревкома земшара

 

там от камчатки до острова эзеля

тощие суслы гузно своё грызли

шварц оседлав среднепьяного вензеля

вялой качалась на члене гортензией

 

ей в.кривулин вправлял поправляя

некую ауру в остренький носик

на конференции по проблемам

эйкуменизма (с приправой поноса)

 

в городе мёртвом где гордины братья

нобеля труп раздирают на части

где популярен прозаик а.бартов

с соизволения выше начальства

 

ты же н.к. ДНК допотопья

некая рваная цепь романтизма

павки и зойки могучая клизма

братца доведшая до ЛТП

 

лепетом губ и потоком моралей

ты и в постели не сняв панталоны

тщетно китайцы панты маральи

вырежут с мясом для пантокрина

 

тщетно нанайцы растят свои яйца

ныне амур цианидом замешан

нам уж лет сорок не айн унд цванцихь

и в глубине зеравшана замшелой

 

6

 

целкою в возрасте целоканта

под штаны что с багровым кантом

пожевавши стебель аканта

что в гербарий не окантован

 

что да что в “вечернем нью-йорке”

и в шимани всплывёт твоё имя

вымя семя бремя и темя

поседевшей лысиной мокрой

 

каковую вчера лечила

но не мне ювелиру мише

ведьма рыжая (сверху) в лордвилле

евстихеевым охуевши

 

по учебнику дарвинизма

на котором весь круг мой вырос

голова в ущелье дарваза

из журнала “вокруг света”

 

что пограблен был каскадёром

в “королевском журнале” халявном

от сиктяха и до кюсюра

по якутке кристине хвалебно

 

воздыхаю я уже годы

был лобок её гол и гладок

и свершилась дружба народов

и глазели якутские чада

 

восемь штук или около ближе

белизна её девьих коленей

и вздымался жар её ляжек

к потолку каюты на лене

 

стадо чад её от казаха

я потом по головкам гладил

о она мне не отказала

а напротив дала не глядя

 

и всю ночь в тесноте каюты

пили много бутылок водки

и от никеля до кувейта

не встречал я такой работки

 

было двадцать два мне кристине

ну на годик другой поболе

и всю ночь напролёт киряли

и любились в тоске до боли

 

может косенька косоглазик

от меня в кюсюре там зачат

не забыть мне её касаний

и лобок мне во тьме маячит

 

мне бы вепсика от наташи

но она не решилась дура

и лежу теперь отлетавши

к потолку в то давнее утро

 

тридцать шесть тому миновало

стало костик уж правнуков мает

от баку до перрона минводы

полумёртвый состав ломает

 

перестук переступ пространства

или времени что вернее

патология перистальтика

и болезни пардон венерические

 

всё по пушкину как писал я

повторяясь и повторяя

а живу я теперь с опоссумами

и american porcupine

 

азиатский же с березовским

был на чёрную плёнку отснят

на грудях елены борзея

цвет граната в моём исполнении

 

совокупно с наташей кучинской

но те кадры замылил кто-то

дикобраз щетиной колючей

добирался не до колготок

 

а до алых сосцов малютки

промеж ними гранат разломан

и нагого тела молитвой

но отнюдь не эльдар рязанов

 

параджанов хамдамов это

четверть века гремит моё эхо

на пупке твоём моё ухо

и кишка говорит поэту

 

и кишка говорит с кишкою

прошепчи мне на ушко: “милый”

подо мной раскинься кошмою

только образ меняй и имя

 

7

 

ах наташа мне тоже тяжко

и ещё большей частию тошно

школа голой жопы натяжка

и её невинная ножка

 

зелень глаз ирины харкевич

моей первой любви в натуре

не допит уже “вана таллин”

и давно пора харакири

 

стал я циник и медник вкупе

романтизма плоды созрели

поцелуи и юность не выкупить

уменьшаясь в цене соразмерно

 

и трава суха вкруг колодца

сам колодец высох и выпит

и откидываю коленца

по инерции ломовые

 

только память коптит и копит

и хранит и гранит лажая

синеватою птицей колпицей

как пресна мука аржаная

 

кисел хлеб и тяжёл и влажен

от буханки отстала корочка

только вкус его в губы вложен

с подсолнечным маслом прогорклым

 

так и память помять как тити те

нецелованные нетронутые

чтоб гипотенузою к катету

ты клонилась лоном недрогнувшим

 

вспоминаю ту корку чёрную

водку злую зелёную с сургучом

ручку-ножку девичью точёную

что по морде дала б сгоряча

 

за признания эти страстные

запоздалые равнодушные

нам дожить теперь бы до старости

обложившись мечтой как подушками

 

8

 

но не та голова на подушке

седина в ребро не подарок

эту боль внутри не потушишь

свисающим пузом подрагивая

 

и зеркалкой болея втуне

и закалка души со ржавью

и остатнее око выткну

с головою своей сражаясь

 

всё во мне ничего во вне же

прав епископ бёркли пожалуй

в зазеркалье как в заонежьи

луговую занюхать пижму

 

променяв её на пижаму

пропеняв той любви прошедшей

что посеяно то пожато

паче прыгая без парашюта

 

так наташа лишь лист бумаги

на котором слова как блохи

ты моей души икебана

и моё последнее хобби

 

розмовляю с тобой на мове

на российской я ж не набоков

и ни слова она не молвит

мне в ответ молча однобоко

 

всё меж нами: пространство время

а и было ли ближе кожи

и плету словес своих вервие

на кушетке унылой скукожась

 

расстояние это бремя

лет ли миль километров вёрст ли

и её прохладное вымя

что во льдах гренландии вымерзло

 

что исландии гейзером взъято

в небеса и парит в них облак

твоё тело античной вазой

где-то в греции или около

 

или окало или плакало

сплошь во времени убывая

ты меня я мню не алкала

чью-то шею руками обвив

 

месяц замужем жизнь в девицах

по экзюпери эккерману

ибо в жилах не кровь водица

наземь падала окропляя

 

так не пив и не дав весталкой

проскрипеть до седых на оной

только я тугим ванькой-встанькой

и херовым слепым назоном

 

на брегах иного лишь понта

что куда подале от рима

аз возлег диогеном потным

вожделения враз отринув

 

и пока не покатят бочки

на меня из града петрова

мнятся девочки дочки цветочки

сплошь безпашпортные безпортошные

 

педофилия нынче в моде

не с подачи в.в. а всяко

и какой в компьюторе модем

мне по сю неясно невнятно

 

интернет intercourse астральный

виртуальный реальности модуль

аз же всяко старый стерильный

и размеры куда как medium

 

но гигантом плоти и духа

возвышается мню я брюхо

брюхоногим моллюском чрева

подотряд vermidea черви

 

anthoxantum ли odoratum

amphipepl'ой ли glutinos'ой

антон ксанку ли одурачил

комары ли на люстре ноют

 

всё из курса второго первый

не закончил я не начавши

и какие у turdus'a перья

совка-бражник споёт ночная

 

9

 

ну что ж моя элегия

закончена jawohl

как ехал на телеге я

(шимани за спиной)

 

и зрел анабаптистов

и менонитов тож

вколов антибиотик

здоровья для под кожу

 

за сим же черноморец

пустил газетный лист

пора его зачморить

друг глезер явно глист

 

кузьминский с лубенского

на сорок лет созрел

дитячею любовью

наташу созерцал

 

и преподнёс ей веник

а не букет мимоз

поскольку часто циник

впадал в парафимоз

 

бери наташа нюхай

букет из брачных калл

пошли меня ты на хуй

я этого алкал

 

нельзя вернуть то время

нельзя глядеть на зад

и обвисает вымя

и увядает зад

 

ах пушкин нежный пушкин

какой судьбы пассаж

ты кончил на опушке

возьму я пасатижи

 

чтоб не поставить в рифму

чего-нибудь ещё

любовь уходит в фирму

и блекнет пудра щёк

 

“прощай прощай наина

он ей наивно спел

он поглядел на ину

и абрикос созрел”

 

как писано лет десять

назад тому годков

и время тесто месит

и рухнул конь с подков

 

на бреге делавэра

лежу я и молчу

гусарским доломаном

укрыв свою мечту

 

и прорастёт сквозь тело

какой-нибудь бамбук

прощай ведь ты хотела

узреть меня в гробу

 

сей список тел погибших

отшедших в мир иной

подобная поганка

случилось не со мной

 

я здрав но духом бледен

и мысль порастянув

с катетром рыцарь бедный

скакал под простынёй

 

до встречи той на сене

(уже в миру другом)

ты сядешь на колени

маячит мне дурдом

 

и холиным глаголя

(про сеню сени фень)

верчусь в гробу я гоголем

почти что каждый день

 

что не было то было

а то что есть не в счёт

стоят ряды бутылок

и в каждой ты живёшь


 

10

 

фанфаном и фанфарами

ты пахнешь ненюфарами

и фонари горят построенные в ряд

как писано: “корделия

воткнув в зад асфоделию”

примеривала брачный свой наряд

 

как писано как какано

на канапе какао пья

прощай моя откатная

рассветная закатная

любовь от фонаря до фонаря

 

которые в деревне не горят

 

/26? мая 1998/

 

* “и метсуке из осаки давеча

жёлтым телом подразнила чавычой” –

нешто дима, друг пушкина, уже свою японочку-”арисаку” привозил, порыбачить? или – “провидение”?...

второй дима, тарасенков, сын библиографа – так и исчез, не сводив меня в корейскую массажную (в благодарность за автографы лимонова, милославского и иных ныне классиков...)

... на остальных столь многих поминаемых – попросту нехватит даже пятисот страниц мемуаров какой-нибудь эммы, не говоря за двухтомник наденьки. не говоря что и имена поминаемые сравнимы разве с каким-либо кузиным или несчётной роднёй осипа эмильевича и наденькиных хазиных, хазиных*...

* единственный хазин, подельник ахматовой и зощенко по докладу жданова, не удостоился даже поминания в индексе и нигде, хотя его “онегин в трамвае” вызвал справедливый гнев имяносца ленинградского университета и города (где родился д.бобышев) и удостоился даже цитирования, откуда и помню.

единственное поминание юмориста александра хазина (пострадавшего не мене всуе поминаемых гениев) было, вроде, чуть ли не в “еврейском мире”(?), в статье его земляка-харьковчанина арона каневского, кинодеятеля, чей сын-скульптор изготовил минимум одно моё изображение в глине и готовил фарфоровую книгу листов “сирен”, но я съехал с нью-йоркщины, и сюда он не появлялся, кроме того, сирена-надька ему не дала (а кристина подавно),

... всё это о том, как в мире этом (малом и несовершенном) столь тесно и сугубо взаимосвязано.

* “я посетил твое кладбище,**

    подруга трудных, трупных дней...”

(н.а.некрасов/ккк, псс, 1948-53, т.1, стр. 51)

* * “До сих пор было принято думать, что в этих стихах отразился подлинный эпизод из биографии поэта. Но найденный И.Н.Розановым первоначальный вариант этих стихов “Среди моих трудов досадных” (см. стр. 409) свидетельствует, что не среть (опечатка: смерть) возлюбленной побудила Некрасова к написанию этих стихов, а лишь разлука с нею, и что подлинное кладбище (вместо метафорического) появилось впоследствии, уже в процессе разработки этой темы.”

(ПСС, т.1, стр. 531)

– нешто некрасов девушку замочил?...

смотрю стр. 409-410:

“стою один, как на кладбище

прошедших невозвратных дней,

и образ твой светлей и чище...”

– если и замочил, то потом. и надругался над ней, на кладбище же...

(см. нынешние публикации: чикатило, джумангалиев, головкин, онуприенко...)

 

– нарисовавшийся по ходу эпиграф из читаемого 12-томника под вредакцией чуковского, зело кошерного, как всё, что делали эти “полуподстилки”, недовырезанная морячками-анархистами и батькой махно* продажная и ссучившаяся интеллигенция совписа...

с сугубым посвящением сучке-бисечке наденьке и всем её со-коллегам по всп...

 

* мои единственные и неколебимые авторитеты: князь кропоткин (знаниями) и батька махно (действиями)...

 


   
назад  

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

дальше

 

на главную