уроки еревана и
бакы
где барды
поправляют кушакы (курдюкы)
куда мы не
поедем ангел мой
ни на седьмое ни
на первомай
я путешествую но
лёжа на боку
о даже мысль не
заведёт в москву
“от пулкова – до
волкова”, аминь
сказал для
тоньки гриша капелян
по поводу
кузьминского турне
а я лежу играя
на трубе
весь в помыслах
нечистых о тебе
а ты свежа как
репа и турнепс
из привезённых
люською семян
взошло одно лишь
посажу в себя
той терпкой
репки сладостная плоть
не приведи
испробовать господь
я путешествую по
мёртвым городам
по мёртвым
усыхающим морям
историограф паче
геродонт
торчу как
вымершая птица дронт* (не по п.катериничеву, а до)
псоглавцы
окружающие мя
сирены что хотят
меня ням-ням
киркеи
превращённые в свинью
мне вымя и
влагалище суют
я путешествую по
вехам по векам
уже немало в
жизни повидав
но что я видел –
выцветший лаваш
и в “ятагане” на
стене палаш
уже одно
незрячее не зрит
а ты в гробу ему
абу насри
китайских почек
розовый нефрит
и нефертитица
мне не фартит
увижу в кои –
тут же и конец
проскачет предо
мной конём юнец
и шаху остаётся
только мат
и дочка
превратившаяся в мать
спустя шесть лет
дала поэту керн
в неё он вставил
вяловатый хер
“о чудное
мгновенье” коли вульф
ея пред тем
лишил и плев и вульв
амалия размер
сорок шестой
калипсо
полихрони что шестом
торчала без
грудей но жуткий нос
ему не славу
байрона принёс
я с ризничем на
пестеля блевал
напротив дома
бродского – бо монд
и дом мурузи
перед нас бледнел
подъезд парадный
пялился бельмом
куда ни глянь в
неглинку попадёшь
иль в динку что
родилась попадьёй
иль в антологию
дер тодта / евтуха
иль утконоску
брудно еву трахать
мне трудно книги
открывать затем
что игрища со
словесы затеяв
и ниву не
родящую засеяв
очки снимаю кои
запотев
скрывают от меня
твои красоты
молочны
полушарья за корсетом
я надеваю чёрные
не зря
ни пяди тела
твоего не зря
вот та земля по
коей я скитаюсь
истоптана
загажена скотами
отснята вдоль и
поперек но карт
не спросишь у
какого-то козла
ни
новошахтинской лимитчицы на стенку
повесившей
портрет мой наизнанку
под каковым
другим она даёт
и стонет и
рыдает и поёт
брожу по этим
городам и весям
всё вычислив и
вычитав и взвесив
поскольку мир
неотвратимо тесен
тесёмочкой
скрывает буфера
ах буфера
стучали и стонали
от белореченской
до харькова стояли
и одеяло не с
тебя стянули
там воши
эскадроном выступали
ты привезла их
харьковских нью-йорку
взамен же крабов
волочёшь в игарку
прыщи на теле и
один на морде
сосцов рубины
отдаёшь в огранку
мой город но
который брайтон? остин?
гниют довлатова
в нью-джерси* кости
а ося
позаботился о сём
он поселился
кладбища напротив**
одоевцева кинула
фортель
прямым на
волково где ольга форш
поближе к блоку
и к чекистам на бочок
она лежит о
мёртвых же молчок
я помнится гулял
по боро-парку
по кладбищу пока
любовь баралась
с
кристиною-бисечкою я был
один и этим
усмирял свой пыл
искал на нём
алмазы диаманты
нашёл рубины
яхонты топаз
и диалектика
явилась диамата
в сих
незамысловатых топонимах***
но помнятся твои
холмы долины
ущелья /щели/ и
дубравы влас
по коим глад
томит неутолимый
когда тебя ебут
не в бровь а в глаз
о если б в рот!
– давыдова вскричала
опять мой ангел
пушкин ты прости
неутомимо пни ты
корчевала
и сучья зажимала
ты в горсти
прости я не
поеду в город харьков
ни паче в
златоглавую москву
харон перевезёт
тебя там харят
а я по
харитонову живу
и странствия
закончены весь путь мой
нехай по ветру
разовьют мой прах
пою о жизни
млечной и беспутной
о смерти в
незнакомых городах
/4 июля 1994/ |