Константин К. Кузьминский

“ПИСМО НА ДЕРЕВНЮ ДЕВУШКЕ”

   

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

 

   

 

 

– и последнее –

 

“59/58 или 20/58 = 59/98”

 

(ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА 1959-1960)

 

Я хочу и не хочу, чтоб это кончилось,

Как кончается у всех и вся –

Чтобы тело твоё в муках корчилось,

Изогнувшись, застывало, вися.

 

                                    (Автор, январь 1959)

 

“... Над суровым и серым гранитом Невы

Плачет ветер [унылый] и пьяный.

В непонятной тоске головой на гранит

Припадёт, разрыдается звонко,

И опять [шелухой] в переулках шумит,

И окурки сметает позёмкой...”

 

                                    (Из стихов И.Х., 1959)

* [По памяти; 2 слова не восстановлены.]

 

 

* * *

                             И.Х.

 

в комнатушке так светло

и солнца тыква наверно кругла так

иронией улыбку свело

у левого угла рта

 

мысли и дым кольцом

свиваются в ряд тугим

а сквозь тоску что пошлее кальсон

сияют глаз твоих радуги

 

сердцем обугленным не испепелю

скукой опоен

мысленно вью петлю

из провода ползущего по обоям

 

уши полнятся нудным гулом

а с вешалки

ухмыляясь смотрит пистолетное дуло

предвкушая труп свеженький

 

нет! грохотом капсюля

жизнь не кончу

напрасно просится с ядом капсула

на языка раздвоенный кончик

 

...

 

не смогу

что ж, и ладно

значит опять, снова

бродить слепой иолантой

безнадежной тоской

сломан

 

(январь 1959)

 

 

* * *

                             И.Х.

 

Куда я от тебя уйду?

И лес меня не скроет.

Ведь даже на губах – и тут –

солёный привкус крови.

 

Царапал руки, губы грыз,

пытался быть небрежен –

не помогло: тяжёлый груз

ресницами наброшен.

 

Его не скинешь, не продашь –

на это спрос так мал!

Любовь не взять на абордаж.

Не вышло. Спасовал.

 

Искал, искал и доискал –

в кильватере тащиться...

И в результате – не тоска,

матёрая тощища!

 

(февраль 1959)

 

 

* * *

                             И.Х.

 

Зачем со мной играла?

Пытаясь полюбить?

Любовь брала и крала –

Осталось пулю вбить.

 

Стихи сжигала в печке:

Вдруг маменька прочтёт?

Был честен и беспечен.

Что ж – виноват. Просчёт...

 

(февраль-март 1959)

 

 

* * *

                           “у каждого есть долг”

                                                      (И.Х.)

 

обида – горше нету:

презренье за признанье

любимая, мой недруг,

так вот твоё “призванье”?

 

ты говоришь: “не та я ж,

нужна тебе не та...”

согрелась, но не таешь,

смеёшься, но не так...

 

и зелень глаз отводишь –

что сделалось с тобой?

но нет, ты не ответишь –

бесчувственна, как боль.*

 

меня не хочешь видеть –

“отстань, ты надоел!

нашёлся ещё витязь –

проходу не даёт!”

 

... сорви “долгов” коросту,

засмейся, разожмись!

цветок! тебе по росту

моя большая** жизнь.

 

пусть буду я бездарен,

и время зря текло,

но – лишь не обездолен

твоим простым теплом.

 

(весна 1959)

 

* [в раннем варианте –

   “бесчувственней столбов”]

** [в раннем варианте – “шальная”]

 

 

* * *

                             И.Х.

 

Свобода – одиночество.

До боли глаз.

До крови губ.

Мне хочется.

Не хочется,

как жертвенному кролику –

дарить себя

для идола...

Морщины эти – видела,

что лоб свели иронией,

что губы покривили?

Но ты, но ты уронишь ли

слезинки покрывало,

закутаешь туманом ли

ресниц своих

бродягу,

который не обманывал,

который не протягивал

к тебе ручищи наглые –

смешной, острижен наголо,

торчал и мёрз под окнами,

и под дождя потоками –

стихи ловил, как капельки.

Он был смешной и маленький,

смешной и постоянный.

Немало простоял он

один, в Плешивом скверике...

Как верил он!

Не верил как,

пальто увидев зимнее,

затянутое, синее...

А как бывал он радостен,

в глазах увидев радуги –

до бешенства свои,

до ужаса твои...

Твои, а может – чьи-то?

И в них – смешной! – вычитывал

всё то, что нехватало,

и окружён ватагой

усталых и остылых,

ненужных фонарей –

ласкал любви остаток,

ругал, молил Астарту...

А завтра – что “а завтра”?

А завтра, как сегодня,

от холода щекотки –

шагами площадь мерил

и – оставался верен...

 

... Кому нужна свобода –

ещё одна забота –

красивая, ненужная,

щемящая, не нежная,

усталая, небрежная,

ещё одна забота –

никчемная свобода!...

 

22.15.22.9.59

 

 

ТУМАН

 

                        И.Х.

 

очень серый

в городе

туман

облепляет голову

туман

одинок и холоден

туман

серый

в сером городе

туман

 

обними её крепче

туман

загляни ей в глаза

туман

упади ей на плечи

туман

обними

как меня обнимал

 

не забыть её плеч туман

не забыть её плач –

обман

замерзают в тумане

дома

то обманет

то манит

туман

 

тишина

и белесая тьма...

ни тебя...

ни меня...

туман...

 

/13 октября 1959

на площади у Калинкина моста/

 

 

* * *

                         И.Г.

 

Всё

было очень просто:

вереницей – за парой – пара.

А ты говорила, что поздно

и тебя ждёт

папа.

 

Думаешь,

мне не надо –

просто – гибкого тела?

Только слов наяды

отдаются наивно*

и оголтело.

 

А ты – спокойно и мудро

логики цедишь потоп:

“Вечер... ночь... утро...

А что – потом?”

 

3.37.30.12.59

* ранний вариант: “бездумно”

 

 

* * *

                И.Г.

 

Тень ветвей

на твоем лице,

тень улыбки

в твоих губах...

Разве можно любовь

лечить?

Разве может помочь

кабак*?

Разве можно

меня прогнать?

Разве нужно

меня прогнать?

Нет светлей твоего окна,

нет теплей твоего окна...

Разве лучше

будет одной?

Разве лучше найдёшь

кого?

Но какой же другой “чудной”

расстилаться будет

ковром?

Разве станет другой

“чудной”

во дворе

встречать Новый год?

Разве лучше тебе

одной?

Разве лучший

тебя

найдёт?!

 

2.15.10.4.60

 

* поздний вариант: “табак”

 

 

* * *

 

почему слово “нежность”

начинается с не?

незнакомая внешность

в замусоленном сне

 

позабытое детство

утомлённые пальцы

снова нужно надеяться

снова нужно влюбляться

 

но ведь девушки нежность

значит ласково “да”

розоватая свежесть

незнакомого рта

 

0.10.15.4.60

 

 

* * *

 

почему не любят поэта?

почему поэт – любит?

тоскливой нотой пропета

боль одиночества лютая

 

почему я мечусь в поисках?

почему лезу в огонь?

застыл в киноленте поезда

мой пустой вагон

 

в дикой страсти полёта

неизбежен удар

оземь

впереди – любого поэта

ждёт седая осень

 

от холода зубы ляскают

и губы надрывно сипят:

“подайте хоть каплю ласки

отдавшему вам себя!...”

 

/лето 1960/

 

 

МАЙЯ

 

                              (М.Е.)

 

“Я променял тебя на радость

Я погубил тебя на гимны

Ты как пропавшая народность

Оставившая только имя”

 

Опять ловить руками слепо

Тебя, нагую, пусть не ту –

Но губы гипсовы, как слепок

И осязают пустоту.

 

Моля о милости, о миге,

О самой малости моля...

Зачем тебя солгали книги,

О Майя, молодость моя!

 

Зачем тебя слепили руки,

Зачем слепит твой яркий лик?

Зачем слова сливались в звуки

И долго таяли вдали?

 

И ты опять молчишь, немая,

И лес над нами нем, а я –

Я понимаю: ты – не Майя.

Немой, немая, не моя...

 

/лето 1960/

 

 

* * *

                           (М.Е.)

 

Я рублю мохнатую пихту

на зелёной болотной мари,

и смолой золотисто пахнет

твоё имя пропавшее, Майя.

 

Накалился закат над сопкой,

утонула тайга в тумане.

Я играю сочное соло

на звенящем стволе – Майя!

 

Луна во весь рот сияет,

трупы деревьев моя.

Так, наверно, кричат марсиане:

“Майя... Майя... Майя...”

 

Умирая, кричат марсиане

туманное имя – Майя...

Лунной мари сиянье

забывчиво ночь ломает.

 

/лето 1960/

 

 

* * *

                      Г.Ч.

 

Подари мне попросту

руки твои,

руки!

Подари мне

                       образ твой,

подари мне

муки.

 

Подари, отчаявшись!

Не смотри измученно:

пусть не отвечаешь ты –

ты давно изучена

 

до последней родинки

и до боли

                   лютой.

Для чего мне Родина

и зачем мне

                       люди?

 

Только ты, пропавшая,

только ты,

                    недобрая.

Ты,

       меня поправшая,

ты, моя

               медовая...

 

(осень 1960)

 

 

* * *

                                            И.Х.

 

в чужих зрачках нам неизменно плавать

не избежать похожих на тебя

в чужих коленях нам стыдливо плакать

в чужих объятьях страсть свою топя

 

не ты не ты ликуя отдаёшься

не обонять тебе тоски моей цветы

ты только болью в сердце отдаёшься:

не ты... не ты...

 

и дни катастрофически пустеют

и ночь как дни становится пустой

меняя сроки лица и постели

и опьяняясь броской красотой

мы ищем в женщине подобье той

 

(1960)

 

 

Note (несущественное):

Ирина Ивановна Харкевич (в замужестве Рюмина), дочь художника и падчерица художника же, Н.Кустова

Ирина Грабовская

Майя Ефремова

– “платонические” любови 1959-60

Галина Чулкова

(дала, потеряв невинность с инструктором в турпоходе; можно – и должно – сказать, “первая женщина”...)

 

– и на этом закончим...

 

(в ночь на сочельник, 6 января 1999)

“в сочельник я был зван на пироги...”

(из классика, современника)

 

– вот, такие пироги-пироги...

(классиком-народом)

 

* тексты “туман”, “тень ветвей...”, “почему слово нежность...”, “майя”, “я рублю...”, “подари мне...”, “в чужих зрачках...” вошли (в числе ещё 49-ти разного качества лирик) в самопальный рукодельный (на компуторе) сборничек: “КККузьминский, “На Галерной...” /56 стихотворений, избранное, 60-е годы/, Санкт-Петербург, “Бэ-Та”, 1999”, под редакцией и с предисловием Бореньки Тайгина, с послесловием Асеньки Майзель, тираж 45 нумерованных экземпляров, ручной переплёт... – третья по счёту моя поэтическая публикация на родине.

 

1999

 

(вспомнено, собрано, смонтировано, откорректировано, откопировано и распечатано –

с 28 декабря 1998 по 20 января 1999; правлено-дополнено 6-17 июля 1999,

всего-то какие-то 3 недели работы, делов! –

Автор, он же КККузьминский)

 

@ KKKuzminsky & EKP, 1999

 


   
назад  

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44

 

 

на главную