или отец битника Леши Хвостенко
"Из унитаза на него глядели
умные, проницательные глаза
майора Пронина."
/автор
неизвестен/ |
В пьесе В.Березовского "Где
хазер?" /неопубл./ действуют шеф иностранной разведки господин Савва Офф и две
темные личности - Джек Рапсакет и Джон Овершот. В институте НИИФИГА похищен
хазер. Шпион Рапсакет перешел границу в верблюжьей шкуре на свиных ножках и так
вошел в роль, что плюнул в лицо вражескому пограничнику. Пограничник обтёрся, и
пробормотав: "Ну я тебе еще это припомню, скотина!", продолжал нести службу.
Помимо этого были и другие действующие лица. Подвергался издевательству
советский морг с графиками "оживаемости" и "умираемости" и с лозунгом "Пожил
свое - дай пожить другим!", выставка "королевского реалиста Кишкина" с картиной
"Три поросенка в кукурузном лесу", и, наконец, народ, которого изображал "Иоганнушка-дурачок".
Ставилась она в институте ВНИГРИ, в конце или второй половине 60-х годов. И
имела успех. Надобно отметить, что рапсакет и овершот - это детали крепления
буровой установки, а хазер по еврейски - просто свинья.
Но нам следует обратить внимание не на нее, а на шефов иностранной
разведки.
Сколько
помню себя, всегда ловили "шпионов". По Америке они шляются никем незамеченные,
а в Советском Союзе народ - бдит. Как писал прозаик Мишин-Буковский: "Каждый
советский человек обязан подозревать, а иначе может оказаться соучастником." Мы
и подозревали. В 50-м году в первой английской школе города Ленинграда /213-ой/,
где готовили будущих дипломатов и где учился я, по коридорам ходил чисто
выбритый человек в элегантном костюме. Это был преподаватель Хвостенко, отец
нынешнего Хвоста, поэта, певца и художника. Так вот отца мы ПОДОЗРЕВАЛИ.
Во-первых, почему он всегда чисто выбрит? Во-вторых, почему он прилично одет?
Облик его настолько не вязался с обликом советского человека, что мы /я и мои
приятели/ были убеждены, что это английский шпион, и наблюдали за ним, чтобы
ДОНЕСТИ. Доносить, впрочем, было не о чем, за вычетом свежевыбритости и костюма
и Л.Хвостенко продолжал учить нас. Сын его, наоборот, отличается волосатостью,
хипповым костюмом и лучший поп-сингер на Руси, помимо чего прекрасный поэт /см./
и художник.
Потом, в
свою очередь, начали ловить нас. Я был задержан в Леселидзе директором санатория
Килисони в 1961 году, как турецкий шпион, за то, что "пэрэшол граница в
рибаловных сапагах" и отправлен на погранзаставу в Гантиади, откуда попросту - в
Гагринское отделение милиции. На сей раз подозрение вызвала волосатость -
эталоны загранграждан меняются. Юрик Климов был задержан в Сочи за то, что
прикрывал шарфом от ветра прыщик на губе - маскировка! К таким задержаниям я уже
как-то привык. Но нас интересует не факт моего задержания, а то, как это
отразилось в литературе.
Помимо
гениального образа майора Пронина, вошедшего в поговорку /а равно и образа
майора Вихря - см. у Гаврильчика; Штирлица и т.п./ русская литература
откликнулась на жуткую шпиономанию 50-х годов и по-другому. Сравним тексты
Уфлянда, Тарутина, Кушнера и, наконец, более поздние - Ю.Алексеева и
Кузьминского. У Уфлянда в стихах шпион упоминается не единожды: "Когда в Америке
шпион родится...", "И они, посидев на бульварах, идут / В шпионы, сыщики и
провокаторы." /"Об американцах"/. Однако, лучшим текстом является - "В глухом,
заброшенном селе / Меж туч увидели сиянье..." о прилетевших инопланетянах. И тут
Уфлянд находит необычайно точные /и жутковатые/ реалии: "Допрос вели на трех
наречиях: / Мордовском, русском и на коми..." Его стихи датируются 57-58 г.г.
Примерно к тому же времени относится и текст Олега Тарутина "Финал" о шпионе,
который "Двадцать лет работал в цехе / маскировки ради", имел жену и детей,
"выступал в стенной печати, / потреблял перцовку", словом, Тарутин живописует
нам жизнь простого советского человека в облике шпиона, "помирающего от рака".
Шпион - не враг, а такой же, как мы, часть нас. И это - в период, когда нам
вдалбливали в голову всей машиной советской пропаганды, что шпион - не человек,
а - убийца, отравитель колодцев /и птицеферм/, террорист и диверсант. Но, как
видим, на Тарутина и Уфлянда это мало подействовало. Перейдем к Кушнеру:
А в вагоне-ресторане
На столах стоят пионы,
А в вагоне-ресторане
Ездят грустные шпионы
/англичане или финны,
подрывающие мир/.
А в меню одни дельфины
На себе везут пломбир.
В тот пломбир подсыпать яда -
И грустить уже не надо,
Ни по рельсам колесить,
Ни чужой костюм носить.
На руке - узор колючий,
Виноградная лоза.
Вы случайно не лазутчик?
Только выкатит глаза.
.......................................
/"Синтаксис" №3, апрель 1960/
|
У Кушнера шпион - "грустный", отсюда -
человеческий. Да как это можно сочувствовать врагу в те годы, когда и друзей-то
расстреливали?! Однако не звериная ненависть идейного коммуниста определяет
вышеприведенных поэтов, а человеческая доброта, против которой так возражал и
боролся
великий Ленин. Тщетно. Не вышибается
она из человека - и ша.
И шпиономания-то надоела. Приходится
нанимать более талантливые силы, чем те, что наводняли "Библиотечку военных
приключений". Появляется Юлиан Семенов, автор эпопеи "Семь мгновений весны",
ведущий пропаганду уже современными средствами. А она - до фени. У поэта Юрия
Алексеева шпионы переходят уже в декоративный элемент:
Скорпионы, как пионы,
Расцветают на песке,
И английские шпионы
Кувыркаются в тоске. |
То же и у Кузьминского /кстати, "шпионы - пионы" - образ в воздухе витающий/:
БАЛЛАДА ЮЖНОГО
БЕРЕГА
Юрику Климову
Ходил с брадой и в тельнике
сопел и сыпал пеплом
среди своих людей никем
ни в чем замечен не был он
но днесь страдая насморком
и чувствуя болезнь в носу
явился он на пляж морской
зане вода полезна суть
явился ночью лунною
красив как анемон
облюбовал валун на юг
и возлежал на оном он
покоем знать пожертвовал
чтоб в море очутиться
но пойман был прожектором
и схвачен ad judicem
допрос вели с пристрастием
но он словами резкими
никак не мог представь себе
ответить по турецки им
но языка незнание
для них что в лоб что по лбу и
закончил он признанием
сознательным и полным
судили в Симферополе
судом народным праведным
егда почил он во поле
был погребен как праведник
погиб с ненужным пылом
под небом сим нестиранным
а через месяц был он
посмертно амнистирован
знать возвели напраслину
ужасную на онаго
а на углу Апраксина
стоял шпион с пионами
Алупка, 1968 |
|