ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
БЛОКА?
Опыт параллельного анализа
- ?
Берем
первое попавшееся:
Вечность бросила в город
Оловянный
закат.
Край
небесный распорот,
Переулки
гудят.
Всё
бессилье гаданья
У меня на
плечах.
В окнах
фабрик - преданья
О
разгульных ночах.
Оловянные кровли -
Всем
безумным приют.
В этот
город торговли
Небеса не
сойдут.
Этот
воздух так гулок,
Так
заманчив обман.
Уводи,
переулок,
В
дымно-сизый туман.
26
июня 1904 |
ВОР
Вечер
входит в сырые дворы,
Разодетый
пестрей петуха,
Но не в
тучи закатной поры -
В
серебристо цветные меха.
Он
приходит в темнеющий сад,
Попросить
у поникших ветвей:
- Дай мне
золота, ты, листопад,
На
мониста подруге моей.
Только
с ношей ему не уйти,
Перерезав
дорогу ему,
Я стою у
него на пути,
Все
сокровища я отниму.
И
монеты из желтой листвы,
И
роскошную шубу из туч -
Угрожающим светом блестит
Из-за
пояса вырванный, луч.
1953? |
Не лучшее у
Блока и не из лучших у Роальда Мандельштама. Несмотря на разрыв в
полвека, наблюдаем блоковские реалии: "серебристо цветные меха",
"монисто" и "тучи закатной поры". Но по напряжению /даже в этом, первом
попавшемся тексте/ наблюдаем гипертрофию блоковских образов -
"угрожающим светом блестит / из-за пояса вырванный, луч". Скорее,
Есенин. Блоковские "щиты", "нити фонарей" неоднократно возникают у А.
Мандельштама, но совсем в другой тональности. Это же относится и к
цвету. Вместо блеклых полутонов Блока - сочные, сгущенные краски /"В эти
желтые дни...", "Как из сумрачной гавани...", "Седые сумерки..." Блока и
"шафранный", "оливковый", "золотой", "медный" - особенно богата гамма
желтых цветов Мандельштама/. "Красные копья заката" Блока
трансформируются в "белые копья звонниц" у Мандельштама. В системе же
образности учтены и опыт футуристов, имажинистов /и конечно, опыт
друзей-художников - текст, посвященный Арефьеву, является абсолютной
иллюстрацией к циклу акварелей последнего "Повешенные"/. Реалии Блока
сознательно огрубляются: ср. "Шлейф, забрызганный звездами" и - "Пальто,
забрызганное ночью". "Встану я в утро туманное, / Солнце ударит в лицо"
и "Мертвой чугунной вороной / Ветер ударит в лицо". Ибо огрублена эпоха.
Кстати, и жили они в районе Новой Голландии - Офицерской, Маклина,
Садовой - в самом "петербуржском" районе, районе доходных домов, который
со смерти Блока еще ухудшился - на роскошную квартиру Блока /напротив
сумасшедшего дома на Пряжке/ приходится нищая комнатенка Мандельштама.
Отсюда - овеществление реалий.
Следуя методу
Бориса Виленчика /Гнора/ приводим еще ряд параллелей:
ГОЛУБОЙ
АНГЕЛ
Ночь
нам покой несет,
И когда
все уснет на земле,
Спускается с горних высот
Голубой
ангел во мгле.
Он
неслышно входит в наш дом,
Наклоняется к нашим устам,
И
спрашивает нас об одном:
О тех,
кто дорог нам.
И не в
силах ему противиться -
Это мать,
невеста, жена -
Открываем
мы тайну сердца,
Называем
их имена.
А
утром с ужасом слышим,
Что
любимых настигла смерть,
И тоска
заползает в душу,
И чернеет
небесная твердь.
Мы
ничего не знаем,
Не видим
божьих сетей,
Не знаем,
что этот ангел
Уносит
лучших людей.
И
вечером, одинокие,
Беспечно
ложимся спать,
И в
пропасти сна глубокие
Падаем
опять.
Так не
спите ночью и помните,
Что среди
ночной тишины
Плавает в
вашей комнате
Свет
голубой луны.
/Лев
Овалов,
стихи
майора Пронина/ |
* * *
Облаков золотая орда
Ждет
пришествия новой зари.
В
предрассветных моих городах
Золотые горят фонари.
Далеко, далеко до утра
И не
знать опьяневшим от сна,
Что
сегодня на синих ветрах
По садам
пролетела весна.
Лунный
город фарфоровым стал, Белоснежным подобием глин,
Не китаец
в лазурь расписал
Сероватый его каолин.
Не
китаец, привычный к вину,
Распечатал его для людей,
И лимоном
нарезал луну
На
тарелки ночных площадей.
Но не
знать опьяневшим от сна
Чудодейства напитков иных,
И
напрасно им дарит весна
Бесполезно-красивые дни.
/Р.Мандельштам/ |
Смешно и
напрасно искать аналогии этих двух текстов. Текст Овалова написан
позднее, всякое заимствование исключается и все же наблюдается
поэтическая близость двух данных текстов. Еще ярче проскальзывает
параллель /опять же, ни к чему не обязывающая в:
НОВЫЙ ГОД
Елочный огарок горит
В моей
комнате.
Любезно
лар говорит:
Укромно
те?
Лар, лар
- сиди, молчи.
О чем
говорить в ночи
Даже с
тобой?
Да. Да. -
Бой
Часов
пропел два
Раза.
Открылись
оба глаза -
И лар
Вновь
немой самовар,
А от
огарка в комнате -
яркий
пожар.
/Тихон
Чурилин, 1914?/ |
ПЕСНЯ
ЛЕГИОНЕРОВ
Тихо
мурлычет
Луны
самовар,
Ночь
дымоходами стонет:
- Вар,
возврати мне их!
- Вар, а
Вар?
- Вар,
отдай легионы!
- Нас
приласкают вороны,
Выпьют
глаза из голов! -
Молча
поют легионы
Тихие
песни без слов.
Коршуны мчат опахала,
И,
соглашаясь прилечь,
Падают
верные галлы,
Молкнет
латинская речь.
Грузные, спят консуляры.
Здесь
триумфатора нет!
- Вар!
- Не
откликнуться Вару -
Кончился
список побед.
Тихо
мурлычет
Луны
самовар.
Ночь
дымоходами стонет:
- Вар,
возврати мне их!
- Вар, а
Вар?
- Вар!
Отдай легионы!
/Р.Мандельштам, 1954?/ |
Чурилин,
современник Блока, вообще мало кому известен, и уж явно не был известен
Алику Мандельштаму. Что же это доказывает? Берем следующий текст:
ЗИМНЯЯ
НОЧЬ
Мело,
мело по всей земле,
Во все
пределы.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
Как
летом роем мошкара
Летит на
пламя,
Слетались
хлопья со двора
К оконной
раме.
Метель
лепила на стекле
Кружки и
стрелы.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
На
озаренный потолок
Ложились
тени,
Скрещенье
рук, скрещенье ног,
Судьбы
скрещенье.
И
падали два башмачка
Со стуком
на пол.
И воск
слезами с ночника
На платье
капал.
И все
терялось в снежной мгле
Седой и
белой.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
1946 |
* * *
Когда-то в утренней земле
Была
Эллада...
Не надо
умерших будить,
Грустить
не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет -
Придут
туманы,
Любая
рана заживет,
Любые
раны.
Зачем
о будущем жалеть,
Бранить
минувших?
Быть
может, лучше просто петь,
Быть
может, лучше?
О
яркой ветреной заре
На белом
свете,
Где цепи
тихих фонарей
Качает
ветер.
А в
желтых листьях тополей
Живет
отрада:
- Была
Эллада на земле,
Была
Эллада...
1954? |
В 1954 году
текст Пастернака находился еще в столе, так что скорее, это явление
поэтического паралеллизма. Вообще, к случаю следует заметить, что в
отличие от Пастернака и Блока у Роальда Мандельштама практически нет
любовной лирики: он любил только луну и Элладу /последнее - подобно
своему знаменитому однофамильцу/. Башмачки у него не падали. Он был
жрецом Танит.
Можно провести
параллель между текстами "Конь вороной" Мандельштама и "Ты меня поила
ярым пивом..." Ан. Поперечного, написанным позднее, абсолютно явная
параллель напрашивается между "Алым трамваем" /см./ и гумилевским
"Заблудившимся трамваем", но все это никак не говорит о
заимствовании."Оловянные закаты" Блока сменяются "цинковой рекой" Иосифа
Бродского, и все это явления одного поэтического ряда. "Рыбий жир
петроградских ночных фонарей" превращается в "... глазунью / Из луж и
ламповых яиц", "недожаренный лунный блин" и т. п. Однофамилец тут явно
ни при чем. Что же касается традиций имажинизма /"Желтую ногу выдернул
рассвет / Из черного сапога ночи", "Вечер-швейцар подавал Петербургу /
Огненное пальто зари" - Ан. Мариенгоф/, то и они тут ни при чем.
Мандельштам - типичный представитель "конструктивного эклектизма"
50-х-60-х г. г. Что же его все-таки отличает от Блоков, Пастернаков и
т.п.? "Лунатизм", художническое /а не художественное/ восприятие мира -
последнее, впрочем, мы встречаем и у Пастернака, но в более приглаженном
виде /"Льдин ножи обнажены / И стук стоит зеленых лезвий"/. У
Р.Мандельштама цвет приобретает самоценность и самоцель. /"Лунный город
фарфоровым стал, / Белоснежным подобием глин, / Не китаец в лазурь
расписал / Сероватый его каолин."/ И - "лиловая туча", "розовая кровь",
"серая вата", "рыжие костры", "лунная зелень", "золото крепкого чая",
"пепельные кондоры" /беру, практически, подряд!/. Гипертрофия образа:
"вислозадые медные пушки", "золотые метлы пулеметов", "неба неостывшее
литье", "спирохеты холодных лестниц", "тарелки площадей", "чугунные
ребра моста", "денатурированная весна", "золотые лохмотья огня",
"гранитная нога", "мертвая чугунная ворона", "красные проруби ран" -
подобный поэтический максимализм никак не свойственен ни Пастернаку, ни
Блоку. Поговаривают, что Мандельштам -Роальд, разумеется, - был
наркоманом. Алкоголику Блоку такие образы и не снились. Но это уже тема
особой статьи. Богатство же образов Мандельштама объясняется еще и тем,
что он избег поточности, "гладкописи" Блока - им написано всего около
400 текстов, большинство из которых являются вариантами. Отсюда
-концентрированность поэтического слова /образа/.
1950-е годы в
России - это никак не 1905-е. У Роальда Мандельштама при жизни не было
опубликовано ни одной строчки. Цель настоящего "анализа" - предупредить блоковедов. Второго пришествия не было. Был поэт.
МАНДЕЛЬШТАМ ТРЕТИЙ
Отныне имя
Мандельштам будет титулом. Мандельштам Осип Первый, Мандельштам Юрий
Второй /поэт, умерший в Париже, в эмиграции, 33 лет отроду/, Мандельштам
Роальд Третий.
Что знаю об
оном?
От сводной
сестры, девицы Елены Мандельштам-Томиной:
Мандельшам
Роальд Чарльзович родился в Ленинграде в 1932 году. Его отец, Горович
Чарльз Яковлевич, инженер по профессии, был родом из богатой еврейской
семьи. Бабка, не доверяя отечественной, российской, медицине, ездила
рожать в Нью-Йорк, откуда и вывезла имя. Внука же назвали в честь
Амундсена, по моде 30-х годов.
Мать -
Мандельштам /по второму мужу — Томина/ Елена Иосифовна родилась 4 июня
1907 г. в Казани. Инженер-химик. Пережила блокаду. Умерла 16 января 1974
г.
Роальд
Мандельштам во время блокады Ленинграда был с бабушкой Мандельштам Верой
Ионовной в эвакуации, вернулся в Ленинград в 1947 г., где и окончил
среднюю школу. Потом учился в Политехническом институте, однако
закончить курс не смог, поскольку болел, начиная с детства /с 4-х лет
бронхиальная астма, с 16-ти - костный и легочный туберкулез/. Учился еще
на Восточном отделении университета, изучал китайский язык. Также не
закончил.
Пенсии по
болезни не получал, поскольку никогда не работал. Жил, Бог знает, как.
Немного присылал отец, кое-что давала мать. Но мать сама в те годы,
после трех инфарктов миокарда, была на пенсии в 27 рублей. Сестра
работала лаборанткой, тоже около этого. Так и жили.
Последние годы
обитал на ул. Садовой, д.107, кв.19.
Умер в феврале
1961 г. в больнице от кровоизлияния в кишечник, вызванного язвой.
Похоронен на Красненьком кладбище.
Вот -
"кропотливо собранные данные о поэте".
Остальное - в
стихах.
... Поэт,
лунатик, певец Петербурга /особенно Новой Голландии в нем/, друг
живописцев Арефьева, Васми и Шварца - он жил, он дышал и творил в те
самые годы, когда ничего еще не было, а была - пустота, глухота,
одиночество - тусклый рассвет. Слава его не коснулась, поэты не знали
его /и не знают сейчас/ - ни одной своей строчки /печатной/ он не увидел
при жизни, В этом - судьба большинства современных поэтов, в этом она
страшнее судьбы сгинувшего в лагерях Осипа Мандельштама, поэта, которого
и тогда знали уже - все.
Кто расскажет
о судьбах этих поэтов, из которых лишь три - появились в печати, ценой
компромисса.
Поэт
Мандельштам компромиссов не знал.
Еще в 60-м я
запомнил его текст "Лунные лимоны" из подборки, принесенной на биофак
сестрой его. А потом, 10 лет спустя, наткнулся на пачку рукописей у
Михаила Шемякина. Миша был другом упомянутой тройки художников. И самого
Мандельштама. Он и попросил меня разобраться с рукописями поэта,
которого я уже и тогда любил. Я нашел сестру, мать, все остальные
тексты, выверил и выбрал - да, по домам Петербурга, где сохранились
отдельные - по стишку - странички, собрано, вероятно, уже всё: около 400
стихотворений /в большинстве - варианты/ и наброски двух-трех поэм.
Выверяли и перепечатывали мать и сестра. Редактура - моя.
Вот и всё.
|
Друзья Р.Мандельштама и
их работы. Сверху вниз: Шаль Шварц, Рихард Васми, Александр Арефьев.
Фото Г.Приходько. |
* * *
Розами
громадными увяло
Неба
неостывшее литьё -
Вечер,
догорая за каналом,
Медленно
впадает в забытье.
Ярче глаз
под спущенным забралом
Сквозь ограды
плещет листопад -
Ночь идёт,
как мамонт Гасдрубала -
Звездоносный
плещется наряд.
Что молчат
испуганные птицы?
Чьи лучи
скрестились над водой? -
- В дымном
небе плавают зарницы,
Третий Рим
застыл перед бедой.
Спят одни,
другие, словно тени
Позабыли
прежние пути.
И стоят,
шафранные колени
В золотые
лужи опустив.
* * *
Ковшом
Медведицы отчерпнут,
Скатился с
неба лунный серп.
Как ярок рог
луны ущербной
И как велик
её ущерб!
На медных
досках тротуаров,
Шурша,
разлёгся лунный шёлк,
Пятнист от
лунного отвара,
От лихорадки
лунной - желт.
Мой шаг,
тяжёлый, как раздумье,
Безглазых
лбов - безлобых лиц
На площадях
давил глазунью
Из луж и
ламповых яиц.
Лети,
луна! Плети свой кокон,
Седая
вечность - шелкопряд -
Пока темны
колодцы окон,
О нас нигде
не говорят.
НОВАЯ
ГОЛЛАНДИЯ
Запах
камней и металла,
Острый, как
волчьи клыки,
- помнишь? -
В изгибе
канала
Призрак
забытой руки,
- видишь? -
Деревья на
крыши
Позднее
золото льют.
В "Новой
Голландии"
- слышишь? -
Карлики
листья куют.
И,
листопад принимая
В чаши своих
площадей,
Город лежит,
как Даная,
В
золотоносном дожде.
(вариант)
Запах
камней и металла,
Острый, как
волчьи клыки,
- помнишь? -
В изгибе
канала
Призрак
забытой руки,
- видишь? -
Деревья на
крыши
Позднее
золото льют.
В "Новой
Голландии"
- слышишь? -
Карлики
листья куют...
- Карлы
куют...
................................
До рассвета
В сети
осенних тенет
Мы находили
букеты
Тёмных
ганзейских монет.
* * *
Облаков
золотая орда
Ждёт
пришествия новой зари.
В
предрассветных моих городах
Золотые горят
фонари.
Далеко,
далеко до утра
И не знать
опьяневшим от сна,
Что сегодня
на синих ветрах
По садам
пролетела весна...
Лунный
город фарфоровым стал,
Белоснежным
подобием глин,
Не китаец в
лазурь расписал
Сероватый его
каолин.
Не китаец,
привычный к вину,
Распечатал
его для людей,
И лимоном
нарезал луну
На тарелки
ночных площадей.
Но не
знать, опьяневшим от сна,
Чудодейства
напитков иных,
И напрасно им
дарит весна
Бесполезно-красивые дни.
КОНЬ
ВОРОНОЙ
Веют тучи
крыльями орлана
Над взошедшей
ночью трын-травой,
Стонет город
матом Тамерлана
Над своей
оливковой Невой.
Из
хрустальных слез концертных залов
Золотой
сонатой дребезжа,
Вороная
лошадь пробежала,
Веки луж
оранжево смежа.
Искрозвонка лошадь вороная,
Всадник пьян
настоем из часов,
Копья рук в
туманы окуная
Под тяжелой
мерою весов.
И, как я,
хмельной твоей любовью,
Обезумев в
звёздной синеве,
Истекает
розовою кровью
На гранитных
подступах к Неве.
* * *
Мостика
профиль горбатый,
Милая, тих,
как всегда,
В красную
дырку заката
Ветер вдевал
провода.
Бедный,
неласковый, старый,
Скоро устав
на земле,
Кто-то
качался кошмаром,*
Будто в
трамвайной петле.
Словом,
чуть-чуть синеватый
Вечер -
обычный до слез -
Тихий, как
серая вата,
Скучный, как
запахи роз.
*
Вариант:
Вечер качался
кошмаром
ВЕЧЕРНИЦА
О,
предзакатная пленница! -
Волосы в
синих ветрах...
В синей
хрустальной вечернице
Кто-то сложил
вечера.
Манием
звёздного веера
Ветер
приносит в полон
Запах морской
парфюмерии
В каменный
город-флакон.
Пеной из
мраморных раковин
Ночь,
нарождаясь, бежит -
Маками,
маками, маками,
Розами небо
дрожит.
В синей
хрустальной вечернице
Яблоки
бронзовых лун,
О,
предзакатная пленница -
Ночь на
паркетном полу!
11.4.1954
г.
ПРОДАВЕЦ ЛИМОНОВ
- Лунные
лимоны!
- Медные
лимоны!
Падают со
звоном -
покупайте их.
Рассыпайте
всюду
Лунные лимоны
-
Лунно и
лимонно
в
комнате от них.
- Яркие
лимоны!
- Звонкие
лимоны!
Если вам
ночами
скучно и темно,
Покупайте
луны -
Лунные
лимоны,
Медные лимоны
-
золотое дно.
НОЧЬ
ЛИСТОПАДА
И будет ночь,
черней вороны,
Луна издаст
тоскливый стон,
Как медный щит
центуриона,
Когда в него
ударит слон.
|
До утра не
заперты ограды
/Всё равно их
ветром разобьет/ -
Напустили в
город Листопады
Золотую тучу
воробьев:
И летят
сверкающие листья,
Под ногами -
звёздные лучи -
Пляшет ночь и
пляс её неистов
От земли
небес не отличить -
Там не
месяц маленьким уродом
Выпрыгнул из
тьмы своих берлог,
А, склонив
светящуюся морду,
Полз к земле
шафранный носорог.
4.10.1954
г.
* * *
Когда-то в утренней земле
Была Эллада...
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.
Проходит вечер, ночь пройдёт -
Придут туманы,
Любая рана заживёт,
Любые раны.
Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?
О яркой ветреной заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,
А в жёлтых листьях тополей
Живёт отрада:
- Была Эллада на земле,
Была Эллада...
ДИАЛОГ
- Почему у
вас улыбки мумий,
А глаза как
мёртвый водоём.
- Пепельные
кондоры раздумий
Поселились в
городе моем.
- Почему
бы не скрипеть воротам.
- Некому их
тронуть, выходя:
Золотые метлы
пулемётов
Подмели народ
на площадях.
АЛЫЙ
ТРАМВАЙ
Сон
оборвался. Не кончен.
Хохот и
каменный лай. -
В звёздную
изморось ночи
Выброшен алый
трамвай.
Пара
пустых коридоров
Мчится один
за другим.
В каждом -
двойник командора
Холод
гранитной ноги.
- Кто тут?
- Кондуктор
могилы!
Молния
взгляда черна.
Синее горло
сдавила
Цепь золотого
руна.
- Где я?
/кондуктор хохочет/
Что это? Ад
или рай?
- В звёздную
изморось ночи -
Выброшен алый
трамвай!
Кто
остановит вагоны?
Нас закружило
кольцо.
Мёртвой
чугунной вороной
Ветер ударит
в лицо.
Лопнул,
как медная бочка,
Неба пылающий
край.
В звёздную
изморось ночи
Бросился алый
трамвай!
22.5.1955
г.
* * *
Арефьеву
Небо -
живот-барабан
Вспучило,
медно гудя,
В красные
проруби ран
Лунная пала
бадья.
Цепью
бегут фонари,
С цепи
сорвавшийся, рыж,
Падает
сгусток зари
В синь
ущемления грыж.
Небу дают
наркоз,
Грыжу спешат
рассечь -
Мокрым глазам
от слез
Звёздно к
утру истечь.
14.4.1954
г.
НОЧЬ
ЛИСТОПАДА
Было
падло.
Листья
падали.
Ночь оплыла
стеаринами.
Золотые горы
падали
Пахли -
хиной, мандаринами.
Пали тени.
Пали сумерки.
Лампы -
цитрусы,
Цитраты - мы
Ночью,
ветрами простуженной,
В лужах - пыл
денатуратовый.
Было падло.
Примечание:
Второй текст
с одноименным названием -
см. выше.
* * *
- Падают
звёзды!
-
серебряной пеной -
- Падают
звёзды!
- и
листьям упасть.
Падают
звёзды!
как
рот джентльмена
Золотозуба
осенняя пасть!
* * *
Тучи.
Моржовое
лежбище булок.
Еле ворочает
даль.
Утром ущелье
- Свечной переулок
Ночью -
Дарьял, Ронсеваль.
Ночью
шеломами грянутся горы.
Ветры заладят
своё -
Эти бродяги,
чердачные воры,
Делят сырое
бельё.
Битой жене
- маскарадные гранды
Снятся.
Изящно хотят,
-
..................................
Гуси на
Ладогу прут с Гельголанда.
Серые гуси
летят.
29.4.1956
г.
* * *
Осень.
Босая осень
В шкуре
немейских львиц,
В перьях их
медных сосен
/Стрелы
Стимфальских птиц/.
Ветер
монеты сеет...
Осень.
Даная.
Миф.
Гривы
садов лысеют.
Ржёт
полуночный лифт.
ГОСТИНЫЙ ДВОР
Пусть
Египет разграбят гиксосы,
И в ущелье
умрёт Леонид, -
Голубые лотки
с абрикосами
Ароматом
наполнили дни.
Пусть
смешные этрусские вазы
Чернокнижнику
радуют взор -
Унитазы!
Прошу:
унитазы! -
Голубой, как
невеста, фарфор.
Электрический котик!
Мутоны!
Легче трели
ночных соловьев,
Шелковисты,
как руки Мадонны
И прохладны,
как бедра ее!
Абрикосы!
- Рожденный
из пены,
Как богиня,
понятен и прост:
- Абрикос,
золотой, как Микены,
- Розоватый,
как зад, абрикос!
ТРЯПИЧНИК
Туман, по
осеннему пресный
От ветра
шатается. - Пьян.
Пришел ко
двору неизвестный.
Воскликнул:
- Тряпье-бутыл-бан!
Приму ли
диковинный вызов -
Нелепый
татарский девиз.
/Ворона,
бродившая низом,
Стремительно
ринулась ввысь./
- О,
думаю, мудрая птица!
Не любит
дворовых тревог.
Но,
молча
швыряю в бойницу
Бутылку и
рваный сапог.
24.7.1957
г.
* * *
Ветер
навстречу рушится,
Ни огонька
вдали,
Только над
цирком кружится
Красное -
"Ван-Ю-Ли".
Тьма
отовсюду валится -
Скрыть от
себя самой
Тухлую пасть
Пекторалиса,
Пахнущую
чумой.
А в
облаках над городом
Красный
дрожащий крик.
Вьюга
взметает бороду
В надпись на
небе: "Цирк".
1955 г.
|
|