БАНЩИК
Пропащий, рваный,
Пропахший ванной -
Эх, банщик Ваня,
Тебе постыли
Угары бани,
Огарки мыла...
Бредешь устало,
Снежок вминая,
В конце квартала
Стоит пивная.
В пивнушке этой
Царит веселье,
Как в бане летом
Под воскресенье.
В угаре пьяном
Ты снова - банщик,
Тебе Марьяна
Поллитру тащит.
От той поллитры
Ты смотришь косо,
На стол залитый
Ложишься носом.
И видишь чётко,
Как в ванне белой
Лучится чьё-то
Святое тело,
И пахнет розами,
И пахнет мёдом,
И чьи-то слёзы
Текут по бёдрам.
Стряхнув небрежно
Чужие капли,
Она с одеждой
Идет по кафелю,
А ты с надеждой
Стоишь у двери -
Быть может, женщина
Тебе поверит,
Что не пропащий,
Что ты не рваный,
Что не пропахший
Чугунной ванной!
В платке зеленом
Она выходит,
Зрачком солёным
Тебя обводит,
И оставляет
Лишь запах жаркий,
Да русый волос
Своей мочалки.
Воспроизведено по памяти. В
тексте журнала "Синтаксис" №1 после строки "Под воскресенье"
следует:
Разгар распива -
Светло и мило,
И пена пива,
Как пена мыла.
В веселом баре
Тепло как в бане.
* * *
Мелел лемм хлам.
Дым коромыслом был.
Мысль - небылицы.
Лица - моток.
Сгинул поток - унеслась кобылица...
Тянулся, мая,
поезд метро.
Ров...
Бюст в шоколаде стены...
Ладил
клади шоков
темы -
темны.
Плыли воском.
Растекались.
Выстеклись хоть одна.
Не было дна...
Л и М,
свиваясь, смерзлись...
Смеркалось...
Искал вас...
Говорил Хлебников.
Втянул говор - ил.
И просилось Л...
Не был смел...
Там - темь,
Мерз мост - переносица берегов.
Я берег мел - был мал;
играл в...
Уберечь не сумел.
Выбелил руки, лицо.
Сухо им...
Нелюдим.
* * *
Когда не стало теней,
Воздух был ровен,
в смятеньи.
Скрылись в тучах
брови домов,
чахли
над улицами этажи.
Путались номеров дроби -
города дебри.
Город не жил.
Я шел, как всегда,
за собой в чувств
голодом уморенных волчат.
Город был пуст.
* * *
Из крана капали часы,
мой мозг,
как звон в ушах,
молчал.
Я не хотел,
но кто-то ставил на весы
узлы моих концов
и нити тонкие начал.
Исчезла качка фонаря,
и стали стекла голубы.
Паяц,
ломаясь,
повторял
решенье чье-то:
о о е.
* * *
Л. Г.
В доме, который стар,
в доме, который стоять устал,
битый кирпич коридоры устлал.
В щелях весны синева.
На стаканах письмена.
Скрип в стропилах-костях,
синь приникла к ногам окна.
Звук ее - не орган и монах -
Идола молит остяк.
Мудрость немая окна страшна.
Надписи на стенах.
* * *
Л. Г.
О, волокнистый задник зорь!
Там чутко стынут облака,
глаза морочащая хворь -
рассвет встает, клокат.
И деревянных декораций
заводов,
улиц
лжива близь.
Так день идет,
чтоб издеваться,
по жалкой шаткости кулис.
С. Кирсанову
Нехреновым
Новым
Словом
Кто прославил свет?
Кто на водах
И на сводах
Свой оставил след?
То Семен Кирсанов
Самых
Новых слов поэт,
Всех времен краса -
Кирса-
Hов
Замок взял побед.
Рае, а не Беатриче, не Лауре рад,
И не Данте, не Петрарка, а лауреат,
Рифмователь
И писатель,
Интересный всем -
Ен Исакович Кирсанов Сем.
* * *
Я болен проклятой болезнью
И мучаюсь мукой боленья.
Я знаю - борьба бесполезна,
Но нет от нее избавленья.
Ночь смотрит из окон незрячих,
Бесстыдно ложится на плечи
Пытать меня плачем кошачьим
И мстить немотой человечьей.
То дыбится черною хмарью,
То к горлу подкатится стервой...
И дом наполняется гарью
От жара дымящихся нервов.
Хочу я, охваченный страхом,
Будить не соседей - планету...
Луны заржавелая бляха
Велит мне молчать до рассвета,
Лежать на кровати железной
И слушать, и слушать скрипенье.
Я болен проклятой болезнью,
И нет от нее избавленья.
А по сердцу свищет и свищет,
И к утру его иссекут
Тяжелых минут кнутовища
И тонкие плети секунд.
* * *
Небо высшим начальством
Заковано в звездные цепи,
Вечер пуст, как пусты
Астраханские голые степи.
Вечер пуст, и любить, и мечтать
Нету смысла и толка,
За душой ни черта,
Как в соседней лавчонке Райторга.
Вечер нуден и скучен,
Как свод грамматических правил...
Я бы скрипку послушал,
Да адреса ты не оставил.
Ты “Чакону” Витали
Сыграть обещал мне иначе,
В рог луна завитая
Висит над хибаркой рыбачьей.
Под грошовой иконой
Лампада мигает елейно...
Ты играешь “Чакону”
В двухмерном пространстве Эйнштейна. |
|
20 лет назад в трех номерах журнала
"Синтаксис" Алик Гинзбург опубликовал 30 поэтов. По 10 на номер. Кинем взгляд в
прошлое, сравним его с настоящим. Из 10 поэтов первого номера - 1 имя случайное
/я его не знаю, но тексты не бесталанные, один я привожу/. Александр Аронов. 1
дама. 2 члена Союза писателей - спившиеся и скурвившиеся тогдашние соратники
Евтушенко Панкратов и Харабаров. Бурич "ушел в перевод", по выражению профессора
Эткинда. Тексты его - см. в антологии. Остаются 5. Кто же это? Отец "Самиздата",
поэт Николай Глазков. Еще в 40-е годы, до войны, рассказывают, что выпустил он
книжечку на машинке, где на обложке стояло: "СамСебяИздат". Изданная в конце
50-х первая книжка его была украшена корабликом на обложке, выполненном буквами
на пишущей машинке. Так и напечатали. И не заметили крамолы. Да и мы ее не
заметили, потому что книжка была официальная, а стихи плохие. Все же один текст
его воспроизвожу. Из-за техники и посвящения. О Сергее Чудакове я говорил.
Загадочен и неуловим. Остальные трое - Некрасов, Сапгир, Холин - составили
основу барачной школы, позднее вошли в группу "Конкрет" Наиболее важные имена из
старшего поколения москвичей.
Во втором номере "случайных" было уже 4, членов - тоже 4 /но среди них -
Ахмадулина и Окуджава!/, дам - 3, но там же появились интереснейшие имена: поэт
и художник Олег Прокофьев /см./ и Николай Котрелев. Словом, номер уже
фифти-фиф-ти, по поскребышкам.
Зато третий номер, Ленинград, дал, практически, все и поныне ведущие имена,
кроме куда-то пропавшего Сосноры. Но в те времена Соснора не очень котировался.
Он сам мне рассказывал: приходит куда-то, а там мэтром сидит Еремин. Пьяный.
Очень он Соснору недружелюбно приветствовал. Так тот и ушел. Поэтому и нет его в
этом номере "Синтаксиса", давал-то Алику Гинзбургу - кто? А Еремин, или Чудаков,
друг его. Поэтому Горбовский, их друг, попал, а Соснора - нет. Мне-то все ясно,
и у Алика можно не спрашивать. Но остальные - сливки. Кроме мадам Слепаковой, не
помню тогда, чьей, кажется Глеба - все лучшие имена. И посейчас лучшие.
Вот что значит быть издателем Гинзбургом. Не знаю, писал ли он сам, или не
писал, но себя-то уж он всяко не включил. А просто и безошибочно отобрал -
лучших. Лучших и ПОСЕЙЧАС. Ну не чудо ли? Из 30 имен - 5 случайных, да и то не
бесталанных. А то, что другие 5-6 бросили писать или "ушли в перевод" - так кто
ж их знал!
Перейдем к другому журналу, свободному. В 17 номерах "Континента" /последних
двух нет у меня под рукой/ напечатаны, примерно, 33 поэта, не считая переводов.
В среднем, по 2 на номер.
Из этих 17 номеров - в 8-ми
представлен Бродский. В среднем, в каждом втором. В одном номере - дважды:
стихами и статьей А.Лосева.
В 6-ти номерах - Бетаки и его
окружение, в основном дамы, и переводы с курдского и еще какого-то.
В 5-ти номерах - Галич, и о нем.
В 3-х номерах - Коржавин.
По принципу "политическому",
вероятно, 4-5 поэтов: прозаик Корнилов, переводчик Богатырев, "диссиденты"
Делонэ, Некипелов, Помазов.
По знакомству - называть не буду - не
менее 7-ми. Больше. Дам забыл.
По "национальному" признаку - с
десяток.
Остальные - 5 - по принципу
поэтическому. Журнал, все-таки.
Мир-то старый. И до омерзения знакомый. С журналами - тоже знакомо. В процессе
работы над этой антологией /собранной, надо сказать, на 90% в Союзе/, нам
пришлось ознакомиться и со всем тем, что печатается здесь. Просмотрены, уж во
всяком случае - с 56 года, следующие журналы целиком:
1. "Грани". Франкфурт на Майне. ,
2. "Новый журнал", Нью-Йорк.
3. "Современник". Канада.
4. "Воздушные пути" /альманах/, Нью-Йорк.
5. "Континент", Париж.
6. "Третья волна", Париж.
7. "Эхо", Париж.
8. "Ковчег", Париж.
9. "Глагол", Анн Арбор.
10. "Гнозис", Нью-Йорк.
11. "Ами", Израиль.
12. "Сион", Израиль.
13. "22", Израиль.
14. "Время и мы", Израиль.
Пожалуй, все. Просмотрен "Посев", там,
где. это касается поэзии. Не деля эти журналы на категории, я не Ламарк,
попробую определить роль каждого в плане сугубо поэтическом.
В "Новом журнале", основанном еще не то
Алдановым, не то Семеновым, а теперь редактируемом Романом Гулем, по зернышку
удалось собрать что-то около полудюжины современных текстов. Одно стихотворение
Роальда Мандельштама, два-три Анри Волохонского, по одному Тупицына, Крейденкова,
etc. Журнал и его редактор, оба старые, не занимаются особо поэтами сего дня.
Так, для отмазки.
В "Гранях" поэзия представлено широко,
но, большей частию, по принципу "антисоветскому" /потому и авторы в СССР не
стремятся давать туда стихи - повяжут!/. И по принципу сугубо случайному: на
вкус контрибуторов - круг, скажем, Евгения Кушева, или изыскания в абсурде Васи
Бетаки. Читая книгу Мальцева, я поразился невежеству онаго в современном
состоянии поэзии. Сунулся в ссылки - все ссылки на журнал "Грани". Редактор,
естественно, не может знать, что делается в Советском Союзе и вынужден доверять
специалистам вновь прибывшим, зачастую некомпетентным, но это их /и
специалистов, и редакторов/ мало волнует: главное, побольше антики". Тоже мне,
политическое мерило поэтики! Лишь в номере 58 напечатаны 3 выпуска журнала
"Синтаксис" за 1959-1960 гг., с запозданием на несколько лет. Это едва ли не
единственно стоющая и, уж во всяком случае, единственно грамотная публикация
поэзии в "Гранях". В остальном, за вычетом публикации В.Бетаки
"Петербургская поэзия" /в № 103 за 1977/ - бред. Кого попало, и что попало.
Обходились бы Иваном Елагиным, нет - неведомое подавай! А получается - "деза".
"Современник" - журнал старый, а
нынешний его редактор А. Гидони /сам поэт/ печатает на вкус художника Синявина.
Вкус же у Синявина известный - полное отсутствие онаго, чем и был известен в
Ленинграде. Но - кому что.
В "Современнике" не нашел ничего.
"Воздушные пути" появились слишком рано
и просуществовали недолго. Вышло всего 5 номеров, закончившись в 1967 /то есть,
до начала нашей эмиграции/. Редактор-издатель Р.Гринберг. Выше этого по качеству
ни в России, ни на Западе издания я не встречал. Материал первосортный. Только
сливки. На уровне лучших русских журналов начала века. Такая обида, что альманах
не дожил до наших дней. Говорят редактор обанкротился. Да и кому он был нужен?
Ведь "свиней не кормят вареньем" /Шарль де-Костер/. Свиней кормят по рецепту
д-ра Терапиано, ностальгией "по великому прошлому" и самокритичной импотенцией
настоящего. Вздохами по Пушкину. А альманах был хорош! Слишком хорош.
"Континент". На него была надежда.
Оказалось - напрасная. Помимо восточно-европейского диалога, поэтов печатают за
... храбрость /как мне объяснила зав.редакцией Наташа Горбаневская/. И на вкус
главного редактора В.Максимова. Но он же носорог. И вкус у него - носорожий.
Печатает поэтов по племенному признаку "диссидентства". Какие-то таинственные
имена, никогда не слыханные в Союзе: Помазов, Серебров, Серебряков или
Серебрянский - а подборка шести лидеров Ленинграда -Охапкина, Кривулина, Ширали,
Чейгина, Куприянова, Ю.Алексеева - лежит с 1976 г. Не появлялись на страницах
"Континента" лучшие поэты Москвы - Лён, Губанов, Величанский, Алейников.
Лимонов, правда, был напечатан, с предисловием Иосифа Бродского /и, полагаю, под
его нажимом - мой не помог/, но ... в разделе "Мастерская". Как в "Авроре".
Спорное, значит. Но что уж бесспорно, так это то, что Максимов в литературе "не
тянет", по его скучнейшим многотомным писаниям видно. Одначе, диктует. Поэтесса
же Горбаневская со всем пылом кинулась в поэзию Украины и Польши. Бродского,
однако, печатают. В каждом номере. Ну, что ж, один поэт на журнал /да еще
такой!/ - и это неплохо. А надежды были.
О "Третьей волне" говорить почти
нечего."Третья волна /чего-то/" печатает окружение издателя Саши Глезера. И то
хлеб, если окружение - покойный Кропивницкий, Сапгир. Но журнал маломощный и
неэффективный, хоть и на хорошей бумаге.
"Эхо" Марамзина с ходу пошло снимать
сливки. Издатели Марамзин и Хвостенко зело в курсе литературной ситуации
Ленинграда /и Москвы/. И уже опубликован Уфлянд, тиснута Лена Шварц, сам Хвост,
Лимонов - да все подряд. Сливки, одним словом. Однако, журнал пока без лица. Уж
больно Марамзин с Хвостенко не схожи. Один -сытый прозаик, бывый член Литфонда и
профгруппы, друг Максимова /тоже, похоже, бывый/, другой - поп-артист, хиппи,
нарком, хулиган, гений. Пока трудно говорить, всего номера три вышло. Но -
блеск.
"Ковчег" набрал, в основном, нечистых.
В первом номере московскую чертовщину развел, во втором - 4 стишка гениального
Стаса Красовицкого /из них 3 плохих/ и хорошего Женю Рейна напечатал, в третьем
- было не до стихов. Тиснули прозу Лимонова и меня, на чем, полагаю,
благополучно закроются. Во всяком случае, сановитый Владимир Емельянович
/Максимов/ выразили неодобрение и повелели - о Лимонове молчать. Замолчали.
Глезер снял даже негативную статью о нем в своей "Волне /чего-то/". "Ковчег" -
на мели.
"Глагол" Карла и Элленди Профферов -
полуистэблишмент энтерпрайз. Помесь Бродского с Аксеновым. Вышло два /?/ номера,
кроме обрывков Алика Ривина /публикация Левинтона - см./ и Алеши Цветкова
/который под боком/ - пока ничего. Посмотрим, что наработает новый редактор
Игорь Ефимов /из бражки Марамзина, тоже "полуофициальный"/. Бобышева он, по
крайней мере, печатать не хочет. И Лимонова тоже.
"Гнозис" Ровнера - журнал
метафизический, но печатает поэтов. И даже /что толково по замыслу/ в английских
переводах. Но - каких поэтов? В одном номере - гениального Леонида Аронзона
/см./, в другом - Петра Булыжникова /не Болдырев ли, из компании Синявина?/.
Булыжникова не знаю. Стихи - дерьмо. Но это, вероятно, вкус супруги Ровнера,
Виктории Андреевой. Но Ровнеру - пожелаем. Увидим.
Такое впечатление, что русский центр
переместился в Иудею. По крайней мере, там печатают русских, и - как! Какой
журнал ни возьми /за вычетом "Сиона"/ - одни "образцы". Начиная с покойного "Ами",
успевшего-таки опубликовать Веничку Ерофеева "Москва - Петушки"!, дают одного за
другим лучших авторов. И грамотно. Каким бы пиратом /и одесским бандитом/ ни был
издатель Перельман - а журнал у него прекрасный. Больше половины поэзии
печатаемой /а можно ли требовать - больше?/ - это лучшие поэты Москвы и
Ленинграда. И с портретами.
"22", отпочковавшийся от загнившего "Сиона" /был "Сион", кое что печатали, но на
22-м номере прикрылся - прикрыли? - как свободный журнал и перешел в другие
руки. В руки надежные. Государственные./ А "22" начал существовать сам по себе.
А тут еще кое-кто приехал, кое-что привез, и пошли - публикации Бобышева, Лены
Шварц - а то ли еще будет? К этому журналу я отношусь с пиэтетом, и не потому,
что меня там собираются печатать /я там в своей публикации их круто обложил!/, а
- по уже напечатанному.
Но в общем, за вычетом журналов,
появившихся 2-3 года назад - нигде ничего не печаталось. Из вышеупомянутых
журналов взяты единичные стихи для нашей антологии. С тем же /и большим/ успехом
их можно было получить и у авторов /в основном, авторы здесь/, но и журналы
заслуживают внимания. Некоторые.
Ситуация, в целом, неудивительная.
Журнал "Континент" клялся с самого начала продолжать традиции "Нового мира". Как
известно, у Твардовского печаталась средней крепости проза, очень грамотная
критика /а Синявский откуда?/ и поэзия на уровне ниже редакторской. Дежурные
имена - Вознесенский-Евтушенко - картины не меняют. Из новых - толковых - имен
Твардовским был напечатан /в последнем его номере!/ Александр Величанский.
Случилось чудо. С "Континентом" чуда не случается. Горбаневская и Максимов
стойко противостоят поэзии. Стихоустойчивы, как говорил Маяковский.
От стариков и ожидать нечего. Иваскам
это не по зубам, в том еще веке живут.
А вообще - мрачно. Не до поэзии людям.
Потому и нужна антология.
Мемориал. |