РУЧНОЙ ЛЕВ
1.
Кормили зверя
птицами и мясом,
Поили зверя пивом и вином,
А он – дичал и, молвить слогом ясным,
Так перст исторьи почиет на нем.
Давали зверю кашу и малину
И пробовали рыбу и халву,
Валялся он, хвост за спину закинув,
И все дичал, как подобает льву,
И думали кругом: Что означает,
Что этот лев все время так дичает?
Кошмарным рыком оглашая ночь,
Ходил он вдоль и поперек по клетке,
Пугая мать, попугивая дочь
И в ужас приводя свекровь соседки,
И в обмороке бабушка - точь в точь
Равна предусмотрительной наседке,
Что закудахчет и куда-то прочь
Несется, чуть заслышит шелест ветки,
Но бабушка уж бегать не могла
А - просто услыхала - и легла.
2.
Был случай тот предлогом длинной мысли:
С чего бы это зверю так дичать?
Все думали: с чего бы? не от крыс ли?
Подумали и принялись молчать;
Молчали час, не менее, а может
И более, а то и два часа
Иль даже три, и зеброй день стреножен
Бродил как полосатая верста -
Все очень долго думали в молчаньи
Об этом непонятном одичаньи.
Предмет их медитации простой
Со временем, казалось, не менялся -
Куда как был искусник Лев Толстой,
И то бы к третьей строчке потерялся
Иль подпустил драгунов на постой,
Где я лишь львом, дичая, кувыркался -
В квартире кони, дедушка постой!
Толстой! Стой! Граф, куда? - как ни брыкался,
Хулить его не след мне: у него
Ведь для сравненья не было его.
3.
Заносимся над прошлым через меру
Мы часто. Привожу простой пример.
Вот говорят: Владеть простым размером
Сто лет любой как может землемер,
Личиною коломенского метра
И валенок отстукает строку. -
Валяйте! Но из вашего же фетра
Вам куколка проквакает: Ку-ку!
И скоком в кокон к шелкопряду тщанья,
А там уж не стихи, а завещанье.
Смотри – вкруг двух драгун кавалергард
Зарылся в войлок, хоть и при параде,
Там гренадер под множеством гранат
Мчит к вечности в сверкающей Гренаде,
По гнездам пучась виноградом лат -
Пять кирасиров что сыры в засаде,
А вон – младой улан, десятым в ряд,
Упал ничком - его мы видим сзади,
Как - вновь багаж былого вороша -
Вся сцена - склеп, и пьеса хороша!
4.
Прощай война! Нет войска. Перебито.
Любовь сменила древнюю вражду.
Планета, поцелуями умыта,
Преследует насущную нужду:
Науки углубленные ученья,
Искусства, средства, левые права -
Европа вся плодами просвещенья
Увешана и, право же, права,
Когда в цветах как девушка с Таити
На травах празднует труды своих забытий.
Но память мне пока не изменит,
Я помню дни иные, дни былые -
Какие дни! Она о них звенит,
Ко мне поворотив одни тылы их,
А я на них гляжу и знаменит
Их отраженьем в серебре стихии
Не думайте, что лев уже забыт
В тех дней полупритворной ностальгии -
Игры лишь для стою на голове.
Так вспомним о поэте - не о льве.
5.
Кто нынче помнит, кто есть Ф......ский?
Мы, правда, слышим Ф......скую,
Что простенькой строкой немного плоской
Кокетливо-венецианскую
Фигурную избу игрушечную лепит
Из муравьиных перышек газет
Она. - А он?! - Бросает память в трепет -
Он тоже выл, он тоже дул в кларнет
И даже, помнится, "витийствовал на грани"
Норд-осты выдувая с левой длани!
Ужель мой прежний друг уже меж баб?
Как лошадью жена в бреду горячки
У N. /у Z./ промерзла в баобаб
Его бездельем вынужденной спячки,
В то время как весь генеральный штаб
Спал на коленях у последней пачки -
Так я - сперва спросив: ужель меж баб?
Отвечу сам, швырнув строфу из тачки,
Набобу в ноги, чтоб трубил в кебаб,
Он баба, а не просто "между баб"!
6.
Вот,
вспомнил. Называется - приятель.
Приятно вспомнить. Лучше бы забыл.
Но не забыл. - Послушай, друг-читатель,
Он - мне, а не тебе - приятель был.
О строки рядом дроты претыкая,
Тогда Роальд невидимый сверкал
Он дал мне орифламму, утекая,
Он первым был и первым быть не стал...
Какие годы! Память к ним привыкла:
Девятый Ренессанс иль Век Перикла!
Евтерпой терпеливой напряжен
Орлом, певец в те дни нам не горланил,
Мы не ходили падающих жен
Охотой на ежа в соседнем клане
И к пифии в Додоне петь в донжон
Силком на ясной отродясь поляне
Не бегали - чем кто и ублажен,
Так разве дымом дури или дряни,
О где вы дни, премудрости верней? -
Ну, это, впрочем - "Дамы прежних дней".
7.
Да, кстати. Дамы. Притираясь к дошлым
Причудам турок, серый их сераль
Совсем поблек. Все минуло, все в прошлом –
Ну, так и быть, уж выпишу спираль:
"Снег Дании и инеи в Египте
Белее ок татарских век бровей
И дивно уха вылепленный диптих
В чужие скулы смешанных кровей".
Я их любил - не то чтоб безответно,
Но по стиху и посуху - заметно.
Прошли дожди настали холода.
Из центра с юга катят эмиссары
Коротконоги как сковорода
Обутая в обрубок фрачной пары
Между сосцев имея SAMIZDAT
Дианы в передвижнеческих шалях
Вдруг все - Минервы, и с тех пор глядят
Как совы, стилизованные в Палех,
И скука, скука - хоть залей ульян...
О где моя старуха и улан?
8.
Лежат где положили, и не видно
В их обществе заметных перемен.
Знакомая картина: многим стыдно
И предложить так нечего взамен.
Улана ль в коммунальную квартиру
Нам сволочить за шпоры по весне?
Иль бабушку пришпорить к кирасиру?
Но что там за забавы - в смертном сне?
Все это, право, лишние заботы -
Хлопоты к перемене мест охоты.
Ведь личности, упавшие ничком,
Лишь призваны помочь нам в этом тексте
Забыть эон, где юным новичком
Порхал я малым юношей в претексте,
Я терций поплавки ловил сачком,
Нырнуть с Пегасом в обращенной сексте
Еще не смел, а вынырнув сверчком,
Пел стрекозу в прозрачнейшем контексте -
Не так как тут – немея в львином рву.
- Что? Лев? - Ура! Скорей назад, ко льву!
9.
Они лежат. А лев, напротив, едет.
Не едет. Да. Нет. Едет, но везут.
Мазутом черной шпалой синей меди
Переливаясь рельсами за Прут.
Изгнанны оба в нравственной обиде
Кто - Цезарем, а кто, сказать - царем,
Здесь наш Арап мечтал, что он Овидий,
Но мой Бербер не думает о нем:
Он вовсе чужд поэзии Предпрутья,
Лишь в такт езде хвостом молотит прутья.
Мелькнули бессарабские холмы,
За ними трансильванские пригорки,
Где зрелые румынские умы
Французские плодят скороговорки,
Вон Венгрия, что мы в дымах чумы
Распотрошили как мешок махорки,
Вон Чехия - сквозь призрак Колымы -
Остеклянела от последней порки
И тупо варит ладный свой хрусталь,
Германии отхаркивая сталь.
10.
Гляжу ль на юг - паленые болгары,
Под полумесяц выкроив звезду,
Лежат как под монголами татары,
Целуя плеть, намордник и узду,
А к северу - о Посполитой Речи -
Пасть против пасти с Пруссией в зубах
Копают уголь доменные печи
В заброшенных картофельных садах -
И в серый край до запада заката -
Как кол над ними тень понтификата.
Стучат в ночи засовы и ключи.
Везут. Трясется клетка роковая.
Кружат дорог степные палачи -
Закатаны в колеса рукава их,
Чего-то стонет поперек свечи
Мне лира-балалайка роговая
Чужая - да Емелей на печи
Мчит перлы в жемчуга переливая
Крылатый лев в Кастальсюпе ключи –
О муза, умоляю, помолчи!
11.
Молчанье то произвело движенье.
Безмолвных обывателей конклав
/Строфа вторая/ произнес тюленье
Решение: путь скатертью устлав,
Пусть катится с отечественной свалки
Через сугробы в полусферу - ту,
Где Волга - Рейн и где ундин русалки
День дуют щелочь, о ночь - кислоту.
Гремя железом как трехконный Габсбург
Въезжает лев в имперский город Страсбург.
Как мирен идиллический пейзаж!
Сколь девственно спокойствие в кварталах!
Здесь западного духа эрмитаж,
Здесь честь и совесть стран больших и малых
Нечаянно попали за корсаж
Их тертых представителей бывалых -
Вдруг слышат шум, и все бегут туда ж –
Что ж видят? - В шатунах, дымах и шпалах,
Сама собой – осям бы только тлеть -
К ним прямо на колесах катит клеть.
12.
Предвижу приближение пуриста:
Де "клеть" есть приложение к "избе",
И как ей стать кочевьем для туриста?
Иное - "клетка". Это "вещь в себе".
Но случай наш - пример экстраверсии:
Хоть диковаты странствия в клетях,
Пуристу делать нечего в России
Как, чисто, россиянину в нетях.
Затем, Пегас, не испаряясь в нети,
Пойдем, попутешествуем в подклети.
И завернув путем на сеновал,
В часы, когда... /Не встань ногой на вилы!
Ты вдруг поймешь,... /Не угоди в подвал!
Что все вокруг... /Копыто отдавило!
Вот, надо ж, - а недавно подковал.../
... Всего лишь только клеть Европы... /Милый,
Там, верно, едет кто-то? Угадал?/
... Или Европа - клеть от нашей виллы...
Стояли и на этом, и на том -
Пурист же пусть сидит за решетом.
13.
Дым улетел. Она остановилась.
Остыли шпалы. К прутьям льнет толпа,
И церемониймейстер "Ваша Милость,
Пожалуйте", выделывает па.
Он полноват, с улыбкою широкой
На сером незначительном лице,
В очках, однако взором недалекий
Читает надпись на другом конце:
"Стандартная. Размер 6 х 4.
Не хватит двери - прорубите шире."
Измерили и принялись рубить
Избранники Европы. Пахнет пылью.
Они прекрасны в искушеньи быть!
Как слаженны их общие усилья!
Долбят вот так, хоть всем бы так долбить,
Имея цель, коль таковые были,
Балдея в одолблении избыть,
И под конец избыли и забыли
И в Илион ушли на перекур,
Свернув труды тьмутороканьских кур.
14.
Минуй меня, о рок Лаокоона!
Рек морем Крита вон бредут ко мне
Два мерзких мозозавра, два питона,
Клубясь, как злые локоны в волне.
Они идут избыть мои кебабы,
И в трубы дури тел согнув кальян
Лохани злобы изрыгнуть - куда бы?
Уж верно в обалделый мой ульян.
Все ближе, ближе слышен гомон брани:
Они идут на кур Тьмуторокани!
Так будь мне обороной, старина,
Степной байтур Олджас ибн Сулеймани!
Кыпчакский гений, что тебе война!
И со Всеславом ты ходил к Тамани.
От рвов Куры, где тюркская стена,
Мы их тесним! О, скверные критяне!
Кыш, мозозавры! Эй, держись меня!
Вяжи - того!... Повисли тороками...
Ишь, - критики... Придти в такую рань!
/Но есть - еще одна Тьмуторокань/.
15.
Там в стены кур неловкими руками
Сограждане слагали как стихи,
Там улицы мостили индюками,
А башнями там были петухи.
Скрипели ясным селезнем ворота,
Чижами оглашалась высота,
Сам лебедем пройдешь до поворота -
Навстречу гусь - такая красота.
А колокольней городского веча
Был Соловей-разбойник, мой предтеча.
А за рекою, матушка, - легка
Вся жизнь плескалась ласточкиным пухом,
Косым платочком в белые шелка
Как пеликаны сказочным старухам...
Давай, забудем про нее пока,
К иносказаньям приклонившись ухом,
Порою залетая в облака,
Где не слыхать о ней ни сном, ни духом,
Где память кружит уткою нырка -
Чтоб новой брани рати петь бока.
16.
- Пора свести проверенные счеты
Пора вернуть постылые дары,
Пора, пора! - Стоят четы-нечеты
Вдоль всех концов большой земной дыры.
Земли-воды как скифы прежде Ксерксу
Не поднесли в забитый колом чан,
Но, удалившись в степь навстречу персу
Послали крысу, жабу и колчан -
Так мы: вот лев - в своем размере крыса
Жаль жаб нет, пусть держава дротом лыса,
Зато мы ны и вы по роду гряд
Под грохот ны на вы горохом в ряд
Под корень вы - и, соловей, салат!
Пора! - выходит просто газават.
И мы вот-вот - И срок коротковат
Предъявим вы ужасный ультимат-
ум, Да - придется вы солоноват-
о, Мы на вы хвоста узнать по пят-
кам, Вы держите льва, что крысой звать,
А жабой мы найдем кого назвать.
17.
/"Ахейцы взяли Трою!"/ Сцена в зале.
Кругом сидит Страсбургский Парламент
/ - Сказал бы галл, а мы бы как сказали?
- Парламент Страсбургский/. Я вижу тот момент,
Когда открылось дело в парламенте
/Парламенте, - пиррихием? - изволь!/
Все было длинно в странном документе,
Когда ж азианическую соль
Известь лакедемонскими тростями,
Все коротко: "Что вы - со львом, мы - с вами".
Однако не лаконянин писал
Да и повествователь не спартанец -
Ему Дракон язык не окорнал,
О, Дионис, прости мне этот танец! -
Но я вдруг вижу ярко белый зал,
Застывших лиц неблагородный глянец,
Как председатель в бубен заиграл,
Едва явил /мимически/ посланец
Четыре такта в ритме топора
И к ним еще призыв: Пора! Пора!
18.
Пора, пора.
Пегас, да ты рехнулся!
Куда понес Химеру приручать -
Лев как дракон вдоль прутьев извернулся,
Собрался в ком, попробовал рычать,
Затряс брадой, глазами глянул хмуро,
Подпрыгнул, заорал от ми до ре,
Зевнул, слегка оскалился и шкурой
Ондатр улегся в мускус к конуре.
И тут соображает все собранье:
"Его изгнанье нам сулит изгнанье".
О странный зверь, Пегас, скажи куда
Тебя завлек инстинкт продленья рода?
О одичалый мой, ужель всегда
Тебя манила суетная мода,
Иль сквозь прозрачный гребень "иногда"
Ты исподволь следил полет удода?
Но, вспыхнув, не спеши ответить "да" -
Химера как и ты седоборода,
Единорогом лев нисходит в тлен
И "плен его нам предвещает плен".
19.
Фи, мой
Пегас, ты вовсе стал политик -
Портфель
копыта - в ямах требухи
И пятистопный
ямб как паралитик
Трясется
зрелой фигой в лопухи
Между фигур
зеленых виноградин
Да фиников
лежалых к слову "рать":
"Кинокефал
клянется безотраден
В тени родной
ступни не загорать,
Не кутать кнехт телес в бом-брамсель уха
И не мигать корме глазами с брюха"!
Пародии! - а шкура-то бела,
Все шуточки – а дело, где же дело?
Ну что, соловушка, - плохи дела,
Ты ей - хлеб-соль, а я, говорит, не ела,
Что было взять – с собою не взяла
/Не отттого ль ты, дура, похудела?/
Эк, удаль-невидаль, дуда ль тебе в удила?
Не из чужого ль ты, говорю, удела? -
Пойди, товарищ, посиди в хлеву,
А я тебя чуть скоро позову.
20.
Или еще. Гласила муза наша
/Припоминаем древнее с трудом/:
"Всем в доме занималася Параша" -
И вот, Параша заняла весь дом.
Какой Содом! Параша! Муза! Маша!
Какой позор! - Небось, пережуем –
"При ней варилась гречневая каша" -
Нет, манная! Пшено да клей со льдом!
И запустив в нее по горло руки,
Давайте сдохнем, искренне, со скуки!
Пора - кормить читателя, поить,
Доить, любить, дарить стихотворенья,
Присесть, в глаза взглянуть, поговорить
У самых почв производить паренье,
Пора-пора, придется повторить, -
Варить-варить и кашу и варенье
И тыквы реп отпарить, а парить
Туда, где пухнут верные коренья, -
Который образ, верно, укорит
Того, чей Библ от рифм не угорит.
21.
Грифоны, змеи, львы, химеры, козы
Да ангелы в клейнодах на лугу,
"Пора-пора" да ратные угрозы -
Одну из них забыть я не могу:
"Мы в трое пим унтами сложим шляпу,
Из Ватикана в Сыктывкарский Плен
Ее свезем и навлечем на папу
И будет нам не папа, а Пимен, -
Засада впереди, осада с тыла,
Рим наш!" - Всё врут, не верь, держись, Войтыла! -
Воскликнул убеленный сединой
Один как перст большой избранник важный
И сам к трибуне двинулся стеной
И так провозгласил с нее отважный:
Я, право, сам не знаю что со мной!
Что означает этот бред протяжный?
Невеста ли прикинулась кумой,
В подарок свахе дом многоэтажный
Не завещал чтоб дядя предпочесть? -
Я говорю: чем жизнь, дороже честь!
22.
Гоните ж льва! - так продолжал оратор,
Вон льва! А там пускай решит металл!
Вы видите, что сердцем консерватор,
Я вам сегодня просто радикал!
И погасил из микрофона свечку.
И депутаты повскакали с мест,
И вмиг секретари заносят речь ту,
Строча бустрофедоном в палимпсест,
И снова лев рычит, и весь парламент
Кричит в восторге: Что за темперамент!
Уткнув лицо в бумажную листву,
Другой его сменяет: Сердцем правый,
Я лев по видовому существу -
Хоть и не прав был сеятель картавый,
Но - к жатве перейти по естеству, -
Так выйдет: не разините и рта вы,
Уж на траву придут косить ботву!
Я, право, не магистр Калатравы,
Но по "руну" о "льве" судить я смог:
Повесимте на клеть другой замок!...
23.
Слова исчезли. Их следы песцами
По белоснежной тундре понеслись,
Большие запятые месяцами
Украсили трусливой речи рысь,
Кружится зверь в неверном лунном блеске
Двусмысленном как зубы ворожбы,
А по кустам на пара тонкой леске
Лик в лаврах среди страха и вражды
Мелькает. Но как быть? С одной отвагой
Идти на битву с финскою бумагой?
Все кончено. Парламент тихо смолк.
Кружат орлы пчелами возле лилий.
Из безысходности выходит волк,
Здесь воплощаясь, в меру изобилий,
В большую стаю, в свору, в роту, в полк
/На миг мобилизован как Виргилий/
И угли глаз сверкают в желтый толк
На звездных шкурах серебристой пыли
И воет волк от страха осмелев:
Пусть лев решает пусть решает лев!
24.
– Да, мы не верим в силу гаруспиций,
Mы не гадаем по полету птиц,
Склоняясь как Лициний над лисицей
Лить молоко на мельницу ослиц.
Затем, что тощ и толст и с длинной шеей
Наш Рим - курятник, где священный галл
Порхал на стены, не щадя ушей их,
И где кудахтал, там и гоготал.
Но все же ради чувства формы, что ли, -
Не в масть медведю лезть на Капитолий.
Не верьте в птиц! Обманет их полет,
Обманет цапель, выпей, канареек
Воронам вещим лебедей балет
Блестит Психее, но ее не греет
Павлинам-королям фазан-валет
В лес по низу суком на ветке реет -
Не верьте им - и журавлям, чей лет
Пигмеям был знаменьем в эмпиреях,
Грачам на нивах, галкам по гумнам
Не верьте им, а верьте львам и нам!
25.
Вот, цепью грохоча, свинтив печатей
Свинцовый груз и в море утопив,
Под вспышки представителей печати
Плывет мой шлюп из гавани в пролив.
Не шелохнутся берега лагуны,
А на мысу меж тем взрывают форт -
Точить топор на колесе Фортуны,
Друзья мои, - вот благородный спорт!
Тот бомбу драит - этот мину удит,
Кого не будет - много не убудет.
Так что же будет? - Удерет иль нет?
А если - то куда? - Глядим на карту
Звенят ланиты, полон рот монет -
Цыганка пляшет комментарий к фарту,
Звенят ключи - останется иль нет?
И то вино, что мы разлили к старту,
Так, только зашипит? - Иль Континент
Зальет Свободой? - Тост подходит марту
К завтра - Новый Год, святой Сильвестр
Щеколда брякнула, читатель см. сл. стр
26.
Клеть распахнулась. Шлюп встает на бочку
И взорван форт, и журавлиный клин
Стремится в небо, заполняя строчку,
Подобно скалке, что катает блин.
Один лишь лев лежит – не шелохнется
И зал глядит в мгновения янтарь,
Чуть-чуть дыша, едва не задохнется -
Что выкинет загадочная тварь.
К он лежит, не входит, не выходит,
К нему идет сама Симона Вейль:
Животное, явите Вашу волю!
Вы видите, я кутаюсь в вуаль,
На Вас взирая с горечью и болью,
Сюда смотрите, зверь, пред Вами дверь,
Так предпочтите - волю иль неволю,
Но не лежите так как Вы теперь
Лежите, словно шкуру съело молью,
Вы великан, гигант и исполин -
Не в Вашем духе нюхать нафталин!
27.
Но тщетны эти жалкие уловки -
Лев до сих пор лежит как и лежал:
Сапожник-век стучит по заготовке,
А миг-то босиком и убежал.
Во всех концах стоят четы-нечеты,
Парламенты сидят, разинув рты,
Поэты шьют, строча из переплета
Взамен рубах на головы порты -
Таков их скепсис, мироощущенье,
Не требующее освященья
Традицией: кто первый, тот и прав
Гласить всю правду с терийокской дачи
Тот - сунул нос в штанину как в рукав
Тот - учит саксов речь с натуги плача
И дань слезниц с учительниц собрав,
В них тонет - браво, редкая удача -
Их чистоте завидовал бы краб,
Иль вот, совсем высокая задача:
Вбить русский стих в техасские зады
Из лбов преподавательской среды.
28.
Покуда взаперти дичать горазды,
Друзья мои, мы все - ручные львы,
И рыбий дух общественности праздной
Нам чертит невод в заводи главы.
Снаружи хвост, а естество в неволе,
Свободен зад, а все по грудь - в плену,
Казалось бы осел гуляет в поле,
Посмотришь - нет: лев пашет целину,
Как бегемот надут высокопарный
Откроет рот - услышишь слог тропарный.
Там бродят в путах сеятель и жнец
Кукует мукомол в печатный грохот
И пекаря большой мучной венец
Сидит на литераторе неплохо,
Всем чучелом в глубины как тунец
Нырнет поэт, не чуя в том подвоха,
Но ждет рыбарь, измученный вконец
К уде его маня с глубоким вздохом,
Чтоб оросив взаимный водоем,
Домой по хлябям шествовать вдвоем.
29.
Так диво ли, что вместо хлеба - студень
Для скучных мух печальный варит цех?
По клеточкам меж восковых посудин
Пчела-цикада дребезжит "за всех"
И в результате опытов Гальвани
К амфибии приделав провода,
Труп ямба оживает в кислой ванне -
Глядишь, - и лапка дрыгнет иногда:
Тритоны аплодируют в ладоши,
А саламандры ползают в рогоже.
Я полагаю, это - бред и чушь
И ложь и блажь - сплошное заблужденье
Пока еще бумагу терпит тушь
Давайте, справим слову день рожденья -
И звездный блик сверкнет из черных луж
Чернильных рос в черничных насажденьях,
И нимб поэта, в царственный картуш
Очерчен, явит светоч наслажденья
Всему тому, на чем я тут стою -
И громко память вечную пою.
30.
Я славлю мир с его ручными львами
Прекрасный мир - аквариум химер
Пусть карлы букв, качая колпаками
В последний раз чредою громких мер
Прошествуют по метрам стоп туфлями
Слагая стих, как я бы не сумел -
Пылай мой мир высокими углами
Над бабкой, что коптит последний мел
На пенсии - а где и быть-то старой?
- А что - улан? - Улан пошел в гусары.
Итак, я восхваляю праздный мир
И зверя с флагом впереди парада,
Стоит у Фермопил его кумир -
Там нашим другом хвалится Эллада,
Простимся ж ныне с чемпионом игр,
Которым все, надеюсь, были рады,
И где Нева, как в Ниневии Тигр,
Над водами ночного Петрограда
Струится, - пусть висит его портрет
Петлею губ на ямба парапет.
Тивериада 1979 |
