Антология новейшей русской поэзии "У Голубой лагуны". Том 2Б. Игорь Бурихин.

Идет последняя война.

Коня не будет и не нужно.

Простившись далеко не с каждым,

в места далекие не столь

летит душа, вдохнувши смерть.

Сказал пророк.

Все так, как сказано.Лишь скучно

чертям да ангелам. Все реже

деревья в каменном лесу.

Но транспорт делается ближе,

его уж на плечах несу.

Вот он, обрушиваясь, режет

и вяжет в снопы трупы. Скрежет

не восстанавливает слух.

Ответил я.
Весь в мыслях я летел,

обозревая разные реки

суть речи. Я хотел

постичь вообще язык земного шара.

Раздался зов. Окрестность задрожала,

зевнула, пенясь.

Инопланетного кинжала

сверкнувший, очевидно, пенис
напомнил мне, что без труда

не взять и рыбу из потопа.

Я был ягайлов и ядвиг

конем Пржевальского. Мой топот

смущал любовников не раз -

на россиянке также росса,

обутой уж на ногу босу,

поставленной, чтоб не погас

моченый, в яблоках Пегас.

К Земле, что реками покрыта,

я приложил теперь копыто.

Штампующее мумие

копыто чуткое мое!

И вот я обращаюсь в слух

и в Лету буух...

Приснилась рифма скверная: бурихин -

Бухарин.

Окончим жить.

Теперь покой нам снится.

Пора, мой друг. Сказалом Блок

махнул небрежно.

Посчитаем покойников.

От месяца Ая до недель Играй в овра

целый год у нас страда.
И там двойник мой после драки

все машет грубыми стихами,

раз нет без отдыха труда.

А Мандельштам обтачивает камень,

чтоб перстень не достался никому.

А Хлебников уже к нему

подталкивает новый камень,

который, обрываясь, снова

всем, кто разбросан на холме,

кого и не упомнить мне,

влагает в рот обломок Слова.
Бесчинствует водоворот

у основанья водопада.

Его подтачивает крот.

Державин русского парада

и Ломоносов о Парнас

уже не утешает нас...

Там Сологуб сидел меж пусторослей

порочный старец - не жил он один.

А Кузьмина в Вергилии я выбрал.

Стерев случайные черты,

мы остаемся со скелетом.

В такую ночь мне жаль людей.

Сказал пророк.

И хочется, гремя костьми,

бежать за босоножкой Сологуба,

да органы тобосской безопасности

не пускают.
Пора, мой друг, светает.

И ты засел за Кристофера Марксов.

А Дульсинея, окрутившись шарфом,

влачилась по шоссе. И буксовал
мотор новейшей марки КАПИТАЛ.

Горизонтальных всех повешенников

возница, покровитель - Ахиллес

уж волочил их вместе, полуволк,

упершись членом во всевышний облак

да в звезды врезываясь...

Трезвость
ему судья. В упавшем зодиаке

беснуется божественный декабрь.

Так император умирает в злаке.

Петров недобр. На дне случайной фляги

Гораций Флакк.

А Сологуб умрет от декабрита.

Золотое дно - Атлантида.

И медное сечение стиха.

Гаданье на кофейной гуще.

И Пушкин пламень голубой.

Последний всадник - будущее

запорожской сечи. Лампочка

Пугача. Плюсквамперфект

стихосложенью росскому - силлабы

невероятных обещаний, меры

не знавши.

Остовы обнаженные надежд - ямб

с пиррихиями, хорей
хромающий, птеродактиль -
преподаватель Гомера, слепой
Гнедич в яблоках, дольник
у Жуковского, где лишь
жабы печально резвились.
Смущенный на воздух я вышел. И вылез

спондей, спотыкаясь об амфибрахий. Взять их,

взять за фибры их народной души. Паузник,

в который пуза уложил

прибрежных много он Петров,

чадо Хлебников,

аи, велико да обло!

Он всадник или конь?

Он город или бог?

тот город, что оглоблю Бога

уже сломал о поворот,

чтоб в ухо всей страны Валдая,

где вечером Москва горит сережкой,

шепнуть из конского далека,

что приютит посла коней
в Остоженке, в особняке Волконского.
Спросил пророк.

Монгольского в багровых струях лицо Востока,

славянскою волнуяся чертой,

огромный лоб, уменьшенный заботой,

и, испытуя вас, пронзающее око -

стоит, как образ, Время, твой,

предсказывая эпизоды:

Лоб Разина резьбы Коненкова...

Лоб Ленина работы Хлебникова...

Ответил я.

Россия, Лорелея, лесбиянок

подводная отчизна и праматерь

космических, должно быть, обезьян.

Учителя, пророки отчужденья

труда от капитала, капитала

от государства, государства от

венца Вселенной - от эффекта фау!

Дщерь Альбиона, в зеркале войны

красивые сомкнув свои туманы

над Хиросимой, отстраняет руки

мужские тех сторонников Земли,

по видимости выпуклой, но полой,

которые стоят за англо-секс

Евразии с Европой на коленях.

Смеются сестры, соглядатай-гриб

лишь ускоряет языки их страсти,

пылающие в полостях любви.

Цветет туман, одна из них ногой

толкает труп художника - Моне, бишь.

Недолго остается он один,

нырнувши в море Лаптевых... Какому ж

ефрейтору, гофманианцу, жругру

выдумались они, проклятые,

ужасную забывши шутку,

болтавшуюся меж Землей и небом,

похожую на змея, но иначе

пыхтевшую?!

Его не назову.
Сошед с путей небесных, что на каждом

шагу увенчаны распутицей, рогами

интерферирующих волн, средь Леты

от рождества Ульянова в сто третьем году,

я встал конем победным над немым

и пролетарским Петербургом,

на пороге Новой Элоизы,

новой жизни, в которой

единственная еденица времени - все

то ж девическое "завтра" и

оттуда, издалека как пророк,

услышал я "советы посторонних".

Кто не согласен, что Зенон не прав

и что Ахилл догонит черепаху,

раз не догнал. Еще 1/2,

1/2 ундзовайтер. Время

состоит из отдельных теперь,

из отдельных потом потерь,

из златых середин ползущего на нас,

будущего, грядущего.Что еще
сказать на "щ"?..Шум,
ящер Времени. Все
трещит и качается. Ни одно слово
не хуже другого. Земля
гудит гиперболой!.. Чем теперь
кончить, покуда Время
срезает меня, как монету
с изображеньем конского копыта.

И вижу я, планета Атлантида

шлет нам привет, мерцая. В водах ночи

уже по грудь покуда я еложу на стуле,

склоняясь под эпический ярем,

спаси меня. Боже, ибо Время Оно

дошло и до души моей!.. Но он

ответил мне и не ответил.

Итак, ирония вождей

есть пафос середины. Мы живем

не в мире непосредственных вещей,

но в мире обязательных гипотез.

Таков удел строителей. Простые

фундаментальные вопросы ставит

пред нами лишь забытие. И принцип

первичности материи уже

висит на острие словес и завтра

готов перевернуться. Вот итог.

Где ни остановится взгляд читателя -

только реки, речи текут

единым синим потоком.

10.

Перечень кораблей.

Когда судов широкий лес
садился на волны морские, на груди морские,

мы говорили: Вот он лес

корабельный, мачтовый! - Или

это Эль?
ЭЛЬ это СЛОВО О ЭЛЬ

        ЭЛЬ это СЛОВО
        О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ. И НАШЕДШИЙ ПОДКОВУ
        тоже ЭЛЬ

Сила ж движения, уменьшенная

площадью приложения, вдунула

в это Эль лишь легкие леле.

Но чуть волна лелеет челн

и носит ношу человека,

уже мы скажем: Это лодка.

Поскольку люди - это лодки

только на суше. И тем более

силен силовой прибор, скрытый за Эль.

И только любовь судоходна!

11.

В.Хлебникову

И все-таки взойдет она -

песчинка пагубная смерти.

И, бездна коими полна,

звездами на большом конверте

напишут наши имена,

как слышит мальчик, сам-четверг,

Гомера новый провожатый,

как с лишним членом стюардесса

иль Карл Стюарт без головы,

но в пыльном шлеме. Так сказать -

самой войны Патрокл военнопленный!..

Но полно, мне ль тягаться с ним

в безумьи, с председателем земного
когда-то шара.
Среди героев з"соушлист эмьюлейшн

я чувствую себя Терситом. И да

поможет мне язык английский птиц -

на поле брани деммерунг дер меншхайт

не дай Бог встретиться!..

12.

Заключение о сладости

и взаимосвязи земных
имен:

Отдай мне музу, Александр Великий!
Парис отдаст Елену Менелаю.
А Фебову приспешнику - жрецу,
что по колено в Лете лепокудрой,
отдаст Атрид ту Хрисеиду Хрису,
утонет пусть в дочернем отраженьи!

Агамемнону Брисеиду, Андромахе

ее великого Гектора, россомахе,

а Пентесилее Патрокла, женостойкого мужепо-

добной,
богине гнев и Богу душу

отдал Пелид!

Суровый Авраам

родил Исаака. Оный Исаак

подвигнул Киркегора, что родил

известный опус Или-или. Сталин,

воспользовавшись этим заголовком

для маленькой заметки, возродил

Россию из. Другой Иосиф - Бродский

родил Исаака и Авраама. Звуки

звонкого систра несутся, несутся.

В рощах томно они отдаются!

13.

Посылка:

Так лаялись Ладомир с лягушонком

в обещанном болоте придорожном,

покуда я спешил домой. А память

теряла тряпки на официальном

полу в ночи умершей умывальни

в гостинице какой-то офицерской,

где девочка, смеясь из мыльной пены,

стирала тыльной стороной ладони

кровавые следы любовных ласк

и повторяла, что любовь не акт

торжественный, но умный случай, случай.

А случая не приманишь как Жучку.

И повторяла, что, должно быть, снег

спасает самок, что собаки слепы,

что впереди замужество. На это

дело крепко надеюсь я. Иначе говоря,

возьми, отдавшись!

14.

Не бытием, так катаньем.

СИЗИФ