ФАКИНГ ХАРЬКОВ /Пинчевский/


В ХАРЬКОВЕ 16 АПРЕЛЯ 1901 года родился Н.П.АКИМОВ

В ХАРЬКОВЕ ЖЕ - поэт ВИКТОР УРИН /МОЧИН/

ХУДОЖНИК БРУСИЛОВСКИЙ - из ХАРЬКОВА
ПОЭТ БУРИЧ был харьковчанином, до женитьбы на МУЗЕ ПАВЛОВОЙ

В ХАРЬКОВЕ ЖИЛИ ВАЛЕНТИН ЛЕВИТИН и ЭДДИ МОСИЭВ, художники

В ХАРЬКОВЕ ошивался Б.КЕРДИМУН, женат - на харьковчанке

ХУДОЖНИК КОВЕНАЦКИЙ - ИЗ ХАРЬКОВА
ЦЕЛКОВ - ТОЖЕ, МОЖНО СКАЗАТЬ, ХАРЬКОВСКИЙ ХУДОЖНИК, ПОСКОЛЬКУ ЛЕССИРОВКАМ УЧИЛСЯ У АКИМОВА, А ТОТ УЧИЛСЯ В ХАРЬКОВЕ С ЕРМИЛОВЫМ, И 40 ЛЕТ СПУСТЯ ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ НА СЦЕНЕ И РАЗРЫДАЛИСЬ
В ХАРЬКОВЕ БЫЛ СТУДЕНЧЕСКИЙ ТЕАТР "СИНТ-66", ДЛЯ КОТОРОГО РАБОТАЛИ БАХЧАНЯН И САВИНОВА, И ПОСЛЕДНЯЯ ПОЛУЧИЛА ПЕРВЫЙ ПРИЗ НА МОСКОВСКОМ ФЕСТИВАЛЕ
В ХАРЬКОВЕ Я ЧУТЬ НЕ ОТСТАЛ ОТ ПОЕЗДА

В ХАРЬКОВЕ КРУГЛОГОДИЧНО ИДЕТ СНЕГ


 

26 МАРТА. ПРИШЕЛ ПИНЧЕВСКИЙ И ПРЕДЛОЖИЛ ВСТУПИТЬ В ОБЪЕДИНЕНИЕ "ФАКИНГ APT". НА ВОПРОС, КАКОЕ СЕГОДНЯ ЧИСЛО, ОТВЕТИЛ: "А ХУЙ ЕГО ЗНАЕТ!" НАПРАВЛЕНИЕ БУДЕТ НАЗЫВАТЬСЯ - ФАКИЗМ.
ПИНЧЕВСКИЙ ПРИШЕЛ С РАХАМИМОВЫМ /см./
ВПРОЧЕМ, К ХАРЬКОВУ ЭТО ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ - КАСАТЕЛЬНОЕ, КАК И ГРОБМАН СО СВОИМ ....

 

 

 

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЕ:


Приводимый документ, посланный Г-ну Седыху, имеет изрядное отношение к Харькиву, почему и помещаю его в данный том.
Полное признание в том, что не Лимонов и Бах, а я - поджег "Новое русское слово" - "телепатически, из Техаса, через канализацию" - и охотно сделал бы это еще раз.
Из солидарности с друзьями.

ККК


 

 

ЦЫЦКИ ЯШИ ЦВИБАКА


                       "цыцка цыбиком царцит

                           у цебя в зелудке"
                                                    /пск./

ык
дык
СЕДЫК

МАНДЫК
 

БУБАК

ЦВИБАК
 

КАНИНА

ЕБУБУНИНА
 

ПРАСОЛ

РЫГНУВ ПОРОСЯ
 

БАБУ МЯЛ

ПО РОСЕ
 

А В ДЫХАЛО

ЕЙ ДЫШЛО
 

ТЯЖЕЛО ДЫШАЛА
 

ВЫШИТЫЙ ПОДОЛ

ПОДНЯЛА
 

НОГИ РАССТАВИВ
 

КАК КОБЫЛА

ССАЛА


А КУПЕЦ
ВЗЯВ ЕЕ ЗА ПУПЕЦ
 

ЛУПЦЕВАЛ
ЧЕМ НИ ПОПАДЯ
 

ПРОХОДЯ

ПОПАДЬЯ
 

ПОДИВИЛАСЬ
 

БАБА СЕЛА НА ВИЛЫ
 

А БУБАК

ЦВИБАК
 

ПРИХОХАТЫВАЛ

ПОКРЯХТЫВАЛ
 

ТУЖИЛСЯ
НО СПУЖАЛСЯ
 

БАБА НОГИ РАЗДВИНУВ

ДЫШАЛА В СПИНУ
 

ПЕРЕГАРОМ

ПОЛУГАРОМ

ЦВИБАКОМ

И ЧЕСНОКОМ
 

НЕ БАБА А ЕБУБУНИНА

НА
 

6 мая 82

 

 


 

 

    В «Крокодиле» № 16 за прошлый год был помещен репортаж «Он начинает сердиться», который рассказал о новаторском опыте работников харьковского общепита по борьбе с пьянством. Этот опыт заключался в открытии множества кафе-мороженых, молочных, десертных баров и других предприятий, не торгующих спиртными напитками. Такая торговля оказалась очень нужным и прибыльным делом. Со времени этой публикации статьи о харьковском опыте появилась и в других центральных изданиях. Нам приятно, что его первооткрывателем для всесоюзного читателя был «Крокодил». После публикации репортажа «Он начинает сердиться» редакция стала получать письма, в которых читатели просили продолжить рассказ об этом начинании харьковчан. И вот через полтора года в Харькове вновь побывал автор первого репортажа спецкор Крокодила В. Витальев.

     Каждый раз, выходя из поезда на перрон харьковского вокзала, я невольно щурюсь от необычного мягкого света. Есть в этом свете что-то южное, степное, даже морское, хотя до моря от Харькова путь неблизкий...
    На сей раз город был светлее обычного: расширили и высветили Харьков сотни маленьких летних кафе с разноцветными полотняными тентами, которые весело запестрели на городских улицах и площадях. Казалось, что эти тенты, подобно грибам, выросли после теплого летнего дождика. А ведь еще прошлым летом таких кафе не было и в помине.
    Облик Харькова в последние годы меняется очень быстро. Для того, чтобы лучше понять масштабы происходящих перемен, полезно время от времени вглядываться в прошлое. Вспоминается харьковский общепит пятнадцатилетней давности. Его живым символом в те времена была толстая тетя Клава в грязном переднике, которая в деревянном закутке на Пушкинской улице под неофициальным названием «Семь ступеней» разливала прямо из бочки дешевое крепкое вино, предлагая на закуску каменные пирожки с ливером. Подобных «точек» в городе было великое множество. Легкомысленные молодые люди пытались подсчитать, сколько винных подвальчиков разместилось на одной только улице Свердлова. Делали они это следующим образом: «счетчики» стартовали с противоположных концов улицы и двигались навстречу друг другу, пропуская по стаканчику в каждом из попадавшихся по пути погребков. Встретиться, как правило, им так и не удавалось...
    Свое путешествие по новым харьковским кафе я начал с «Рубина», построенного на месте печально известных «Семи ступеней».

    Поднимаюсь по лесенке (ступенек, и поныне семь!) и оказываюсь еще не в самом кафе, а на крохотной летней площадке, над которой нависает живописная, увитая виноградом мансарда старого деревянного дома.

    Внутри кафе — большая полукруглая стойка, 6 столиков, домашние часы-ходики. Здесь подают цыплят-гриль, грибы в кокотницах, разнообразные закуски, соки. Зимой и летом в «Рубине» не переводятся свежие огурцы и помидоры, которые закупаются на рынке. Выручка у миниатюрного кафе — как у средних размеров ресторана: 1000 рублей в день. Штат — 2 человека.
    — Пьяницы к нам не ходят,— улыбается бармен,— хотя поначалу заглядывали бывшие завсегдатаи «Семи ступеней»: зайдут, покрутят носом и выходят — чисто у нас, красиво, а по части выпивки туго. Сейчас у нас другие завсегдатаи.
Таких кафе, как «Рубин», в Харькове сейчас десятки.
    В самом начале улицы Свердлова с незапамятных времен располагался своеобразный «распивочный узел»: погребки, пивнушки, сомнительные буфеты. С прошлого года этот узел развязан раз и навсегда. Точнее, не развязан, а разрублен. На месте пивнушек открылись молочный и соковый бары, летом манит под свои «грибки» кафе-мороженое. Преображаются и соседние улочки и переулки. Рядом с прекрасным кафе «Мрия» открылось другое кафе — ««Колосок». Здесь вас угостят горячим лавашем, предложат и восточные сладости с кофе.
    Это здорово, что в Харькове появились такие вот бары и кафе, ведь в каждом формируется свой круг посетителей: в одном собираются театралы, в другом — книжники, в третьем — студенты...

 

    Десертный бар «Полюс» расположился в бывшем подвале, что тоже теперь типично для Харькова: горисполком выделил на нужды общепита около 4 тыс. квадратных метров пустующей и бросовой площади. На столике при входе в бар лежат газеты. Тихо играет музыка. На стойке выставлены бутерброды, похожие на разноцветные башенки. Чего на них только нет! Украшенные помидорами и зеленью, они переливаются под светом фигурных ламп и как бы подмигивают: «Съешь меня, съешь!» Не бутерброды, а произведения искусства. Рядом с ними — крохотные горячие пирожки, фруктовые желе со сливками. И никакого спиртного!
 

    С недавних пор харьковчане стали назначать друг другу встречи у камина. Камин этот, понятно, не настоящий, а символический, и находится он в новом кафе «У камина» в парке им. Горького. «У камина» — не просто предприятие общепита с модерновым интерьером и отличной кухней. Это опять-таки место общения. Сюда приходят, например, студенты, чтобы за чашечкой кофе пролистать конспекты, совмещая таким образом приятное с полезным. А если после занятий захочется перекусить, то на первое можно взять бульон с гренками и грибами, а на второе — цыплят по-югославски с яблоками. «У камина» я встретил земляков — группу командированных рабочих из Москвы. «Мы приятно удивлены,— признался один из них.— Здесь мы нашли домашний уют, что особенно ценно, вдали от дома. Но непонятно все-таки, как в этом кафе обходятся без спиртного...»

    Да, все мы привыкли к общепитовским стереотипам: кафе, бар — значит, выпивка. В Харькове нашли в себе силы и смелость эти стереотипы сломать.
    ...О новых предприятиях харьковского общепита можно рассказывать бесконечно. И об элегантном соковом баре на проспекте Ленина, где из напитков продаются только соки, правда, почти двадцати разновидностей. И о детском кафе «Сказка»—со столиками, стилизованными под теремки, с десертным баром для родителей, с кинозалом, где маленькие посетители после еды смотрят мультики, со сказочницей-феей, встречающей детей у входа. Она не только рассказывает им сказки, но и обучает правилам поведения за столом.
    В городе с богатыми питейными традициями перестали делать ставку на алкоголь. Харьковский общепит не только вкусно кормит, но и воспитывает людей. Здесь сама обстановка не допускает сквернословия и развязности. А создали такую обстановку люди — работники общепита. «Кормить, а не поить» — таков отныне их лозунг.
    По данным харьковской городской Комиссии по борьбе с пьянством, количество правонарушений на почве пьянства уменьшилось в I квартале 1965 года по сравнению с этим же периодом 1964 года на 7,5%.
    Говорят, во многих городах трудно сейчас с билетами до Харькова: едут со всех концов общепитовские работники, наполнив чемоданы чистыми блокнотами. На обратном пути чемоданы тяжелеют, поскольку блокноты буквально распухают от рецептов мороженого и коктейлей, от зарисовок и цифр. Среди этих цифр непременно фигурирует и такая: 9,7%—уровень рентабельности предприятий харьковского общепита.
    Если вы приедете в Харьков через год два, то увидите Дом чая, семейное кондитерское кафе «Глория», пиццерию «Болонья», музыкальное кафе, множество молочных баров.
    И город станет еще светлее.
    А пока я прощаюсь с тобой, Харьков. Но знаю, что мы не раз еще встретимся.
    До встречи «У камина»!
 

г Харьков.

 

 

 

 

Иллюстрацией не можно не пустить харьковчанина Лимонова /"Подросток Савенко", Париж, 1983, стр.233-240/, с любезного разрешения автора. Картинка вполне "дополняющая":


27
 

        Час спустя банда, обросшая еще множеством ребят, валит по Ворошиловскому проспекту. Тюренцы возвращаются домой от "Победы". Тузик уже жутко пьян. Он идет, опираясь на Дымка и Эди-бэби и время от времени вдруг орет: "Неужели я никого не убью сегодня!" И тяжело зависает на двух малолетках. Знаменитый штык его у него под белой рубахой и пиджаком, за поясом. Как он не наколется на штык брюхом? — поражается Эди. Привычка, наверное.
        Эди тоже пьян, хотя, конечно, и не так, как Тузик. Он давно бы мог уйти от банды, но неизвестно зачем, наверное из тщеславия, идет, поддерживая атамана, во главе тюренской шпаны вдоль трамвайной линии по Ворошиловскому проспекту, мимо наглухо скрытых заборами одноэтажных и даже двухэтажных частных домов. Люди на Ворошиловском проспекте живут обеспеченные - отовсюду рычат и воют на своих цепях овчарки "кабыздохи" — как их называют тюренцы, производное от выражения "кабы сдох" - если б умер, чтоб ты умер.
        — Ну, неужели я никого не убью сегодня! — орет опять Тузик, сжимая своих малолеток за шеи. Рубаха у него вылезла из штанов и торчит из-под пиджака. Вид у него безумно-зловещий. Не хотел бы Эди встретиться с ним как с врагом.
        Заслышав впереди гул и грохот и шум, создаваемый бандой (некоторые парни от избытка молодецкой силы отрывают от заборов доски, швыряют булыжники в кабы-здохов или в легкомысленно не закрытые ставнями окна), случайные прохожие, очевидно, прячутся, спешно сворачивают, может быть, в ведущие прочь с Ворошиловского проспекта маленькие переулки. Во всяком случае, пока ребята еще никого не встретили.
        - Туз! Туз! - подбегает к Тузику цыган Коля. - Там фраер с двумя девками стоит. На хуя ему две, а, Туз? Пусть отдаст нам одну!
        - Пусть отдаст, да, - пьяно соглашается Тузик. - Дымок! - орет он, хотя сам опирается на Дымка. — Дымок, пойди, вежливо попроси фраера, пусть отдаст нам одну.
        Дымок выскальзывает из-под руки атамана и убегает с Колей-цыганом.
        Коля-цыган был долгое время врагом Эди-бэби. Несколько лет тому назад, летом, когда Эди купался в тюренском пруду, Коля-цыган забрал у Эди новую синюю майку, взял поносить, да так и не отдал. Тогда Эди, хоть и не был уже примерным мальчиком, но все же побоялся востребовать майку. Теперь Коля-цыган ведет себя, как лучший друг Эди-бэби. Не всякому атаман доверит себя, не с каждым пойдет в обнимку. Несмотря на пьяное беспокойство интуитивного Эди, он признается сам себе, что ему приятно играть роль друга атамана, его кореша, и идти вместе с ним во главе сотни головорезов, по крайней мере половина из которых готова за него в огонь и в воду. Эди оглядывается. Вооруженная чем попало, валит банда... Ну и сила! — восхищенно думает Эди.
        В этот момент Тузик дергается вперед и едва не опрокидывается вместе с Эди...
        Впереди, у ворот одного из домов, Дымок и Коля-цыган разговаривают с мужиком и двумя девушками, без крика. Тихо.
        - Неужели я никого не убью сегодня! - намеренно громко стонет Тузик, и они подходят к группе.
        - Не хочет он, Туз, отдавать одну нам. Говорит, ему обе нужны. Одна, говорит он, его сестра... — ласково сообщает Тузику Коля-цыган и тотчас комментирует почти равнодушно: - Врет, конечно.
        Тузик освобождается от помощи Эди-бэби и как бы становится трезвее. - Не хочешь? - спрашивает он мужика.

        Мужик молчит.
        Теперь, подойдя вслед за Тузиком к группе, Эди наконец получает возможность рассмотреть и девушек, и мужика. Мужик здоровенный, потому он и не спрятался, как все нормальные прохожие, в переулок, понадеялся на свою силу. Здоровенный и взрослый. Мужику лет тридцать, и по одежде судя, он явно приехал из центра города. На нем короткое драповое пальто бежевого цвета, он без шапки, черноволосый. Стоит, хлопает глазами, в то время как их окружает все гуще и гуще подходящая постепенно шпана.
        Девки испуганно прижались друг к другу и к забору. Девки тоже взрослые, наверняка живут на Салтовке в общежитии. Подружки. И как обычно в таких случаях, одна страшная и толстая, а другую даже можно назвать красивой - во всяком случае, она высокая, светлорусые ее волосы подняты кверху и подтянуты с висков, на губах полустертая фиолетовая помада. Мужик наверняка познакомился с подружками у "Победы" и пошел их провожать. Мудак, - думает Эди презрительно, - что стоило спрятаться в переулок и подождать, пока пройдет банда. Нет, блядь, решил сыграть перед девками героя. Вот теперь заплатит за это... Идиот!
        Тузик вдруг ласково улыбается: — Боишься? — спрашивает он мужика.
        — Не боюсь, не боюсь я вас, шакалы! — вдруг огрызается мужик. — Не боюсь!
        — Ты чего? — наигранно удивляется Тузик. — Что с тобой, милый? — еще ласковее добавляет он и вдруг обнимает мужика за плечи.
        Эди-бэби знает этот азиатский подлый тюренский прием - заговорить жертве зубы, прикинуться ласковым, расположить жертву к себе, и когда она совсем уже поверит в твою доброжелательность, вдруг неожиданно ударить ее ножом, или прутом по голове, или цепью, Коля-цыган, тот носит цепь вместо пояса на брюках...
        Мужик пытается высвободиться, но Тузик не слабый человек, хоть и пьян. Он прижимает мужика к себе и шепчет ему, чуть уводя его от девок: — Друг! Будем друзьями! Зачем нам ссориться, а?..
        Мужик не верит Тузику, но он стоит один в толпе пьяной молодежи, и шансов у него почти нет. Разве только милиция примчится немедленно на пяти автомобилях, с одним тут делать нечего, но это почти исключено. Поэтому мужик идет с обнимающим его Тузиком, который продолжает шептать ему что-то ласковое, что, Эди уже не слышит, так как их разделяют теперь с десяток метров...
        - Ребята, отпустите девушек! — вдруг раздается спокойный голос Тузика.
        Это сигнал. Дымок оглушительно свистит и кидается под ноги светловолосой.
        - Не надо! — кричит та. - Мальчики! Не надо! Колька-цыган распахивает на ней пальто и рвется к ее груди, срывая пуговицы, распахивает кофточку и одним движением рвет с ее груди лифчик...
        - У-у-у! — ревет толпа в восхищении на вывалившиеся груди. Снизу Дымок орудует у светловолосой под юбкой, слышен треск разрываемой материи, и девка, причитая: "Мальчики, родненькие, не надо! Ой!..." — валится на Дымка. Дымок всегда хватает девок за пизду, так что сопротивляться уже бессмысленно. Колька-цыган и Дымок профессионалы.
        Вторую девку тоже атаковали, и первым делом кто-то срывает с нее часы. "Золотые!" - раздается удовлетворенный голос. Десятки рук хватают девок и рвут на них одежду. Через несколько минут на толстой страшной девке висит сразу несколько малолеток, пальто с нее давно сняли, рукава и весь перед ее блузки оторваны - большая грудь с темными коричневыми сосками беспомощно болтается из стороны в сторону. Руками девка защищает самое важное — свою пизду. Про груди она забыла. Все происходящее очень походит на обычное "зажимание", которое Эди и его друзья в свое время практиковали в школе (теперь Эди из этого вырос, и мальчики его класса стали даже стесняться девочек), только то, что происходит сейчас, куда более серьезно и грубо.
        В стороне, ближе к трамвайной линии, слышна возня и вскрики - очевидно, Тузик с ребятами бьют мужика.
        — А-а-а-а-а! — раздается вдруг пронзительный вопль боли. И опять удары и ругательства: - На, блядь! На! Хотел? Получи! Хотел? На!
        Что они его, ножом, что ли? - не понимает Эди. Все старшие ребята куда-то исчезли. Вокруг Эди одни малолетки. Где старшие ребята? - думает Эди.
        Один из малолеток вдруг изо всей силы бьет толстую девку по лицу. - Сука! - кричит он - Укусила меня!
        Из разбитых губ и носа толстой девки течет кровь. Кровью забрызгиваются постепенно и ее огромные и безобразные кочаны грудей.
        Малолетки совсем уже ободрали толстую. Только на поясе у нее болтаются остатки платья. Глядя на большой живот толстой девки, который она все еще прячет руками, Эди внезапно очень хочется схватить ее за живот. Он столько раз видел такой живот, мягкий и выпяченный вперед, в своих снах. Сейчас самое подходящее время попробовать, какой же у них живот на самом деле. Когда же, как не сейчас, — думает Эди. — Все равно никто никогда не узнает, малолеток столько, что и арестовывать их всех нет смысла, - убеждает себя Эди, все еще колеблясь. Никогда никто не узнает, - трусливо повторяет он себе, и, наконец решившись, прыгает к девке.
        Живот у девки оказывается теплым. Девка уже не сопротивляется, она закрыла глаза и медленно съезжает вниз. Если бы не держащий ее сзади со спины Тимур, в его шинели, девка давно бы свалилась на холодный ноябрьский асфальт. Другие пацаны хватают девку за ляжки, тискают и щиплют, смеясь, куски мяса и попеременно лазают руками в ее пизду. Эди тоже, тяжело дыша, опускается на колени, и все еще держась одной рукой за живот девки, другую спускает на ее волосы, жесткие, как проволока, а когда один из пацанов вынимает свою кисть из пизды, напоследок щипнув девку изо всей силы, отчего она мычит: "М-м-м-м!", Эди сует руку в девкину скрытую волосами дыру. Там мокро и холодно у девки, хотя должно быть тепло. Эди отдергивает руку, вынимает ее и рассматривает. На руке его слизь и кровь...
        Кровь из девкиной пизды почему-то отрезвляет Эди, он вдруг опять слышит все вокруг. Откуда-то неподалеку раздаются стоны. "Ох-ах-ох", - ритмически стонет где-то другая девка. "Ох-ах-ох..."
        На тот момент, в который он исследовал толстую девку, Эди как бы оглох, сейчас все звуки включились опять. Ликуя, разинув оскаленные рты, малолетки сваливают девку под забор. Эди отходит от них и идет в направлении стонов...
        Светловолосую девку, оказывается, ебут, положив ее в переулке на ее же пальто. Теперь Эди понятно, куда девались все старшие ребята. Старшие все здесь. Они, пересмеиваясь и потягивая из бутылки вино, у кого-то оказывается еще осталась бутылка, ждут своей очереди.
        Ноги девки задраны вверх и в стороны, на ней лежит, опираясь на руки, зад гол, штаны сбились ему на щиколотки, один из парней, и то надвигается на девку, то чуть-чуть от нее отодвигается. Девка не сопротивляется, очевидно, давно - ее стоны спокойны. - Ох-ах-ох, - расслабленно стонет она. И опять: — Ох-ах-ох...
        Очень белыми, в темноте переулка, руками своими девка обхватила спину парня, и их движения сопровождаются чавкающими звуками, как будто кто-то неряшливо ест. Вениамин Иванович обычно не любит, когда неряшливо едят, — почему-то думает Эди.
        Вдруг парень начинает двигаться на девке быстро-быстро и, наконец, скорчившись, шипит: - А-а-а-а! - и съезжает с девки. Кончил.
        Очень белая в темноте, почти голая, только чулки, съехавшие к ступням и собравшиеся там нелепыми жгутами, на ноябрьском воздухе лежит девка и болтает ногами, наверное в истерике. - Ну? - вопросительно хрипит она.- Ну же?!
        - Вот то-то. Нравится, - говорит один из парней, - а то корчила из себя целку.
        - Нравится новый хуй, сука? — спрашивает ее злобно новый парень, становясь на колени и всовывая в девку член.
        - М-м-м-м! - мычит девка, как бы от боли.
        - Нравится здоровый хуй, блядь? — опять спрашивает парень, зло хватая девку за бока и надвигая себе на хуй.
        - М-м-м-м-да! - выдыхает девка с трудом.
        - Сейчас он ее пропесочит своим бревном, — пьяно усмехаются парни. - Прочистит ей духовку. У Мишки хуй, как у слона!
        Эди думает, прислоняясь к забору: "И вот это называется ебля. И так вот все мужчины и женщины на Салтовке, и в Харькове, и в мире лежат вместе и делают так. И так, наверное, Светка делает с Шуриком".
        Под новым парнем девка дышит все сильнее и шумнее. "У-у-у-у-у-у-у!" - завывает она. "У-у-у-у-у-у!" - выдает девка еще одну трель-стон и вдруг пердит. Парни зло смеются...
        И что же, так и Светка делает? - спрашивает себя с ужасом Эди. - С Шуриком? А должна бы со мной, - растерянно думает Эди. Ему становится страшно. Он вдруг понимает, почему Светке нравится Шурик. Он вспоминает некрепкие, но усы Шурика, его грубую обветренную кожу на щеках, его большие, корявые семнадцатилетние грубые руки. Светке, как и этой девке, и другой девке, и любой, в конце концов приятно, когда ее теплый и мягкий живот и мягкое тело хватают такие грубые, шершавые руки. По контрасту, - думает Эди. - И Мушке приятно...
        Впервые за всю его жизнь Эди вдруг ясно видит, что в конкурентной борьбе зверей мужского пола у него хуевые изначальные данные, чтобы выиграть. Пальцы его рук слишком длинны, кожа на лице слишком нежная, и благодаря мамочке-полумонголке, - с неприязнью думает Эди о матери, - почти не растут усы и борода. Как может полюбить такого человека Светка, сама нежная, тонконогая и незащищенная? Вон Шурик посадит ее на свои высокие волосатые колени, обхватит жесткими руками-граблями, потрется срезанной бритвой щетиной о нежную Светкину щеку, и Светка, наверное, чувствует себя в безопасности...
        Осторожно, боясь, что кто-нибудь его остановит, Эди движется к источнику своей боли, в сторону Салтовки идет он, лавируя между смеющимися и пьяно ругающимися ребятами, к Светке движется Эди, даже не понимая зачем, но к Светке.
        У самой трамвайной линии несколько ребят стоят и на что-то смотрят. В луче фонаря (а у всех тюренцев есть с собой карманные электрические фонари, пробираться ночью в родительские деревянные дома, не включая свет), лежит избитый мужик. Эди на минуту останавливается посмотреть. Мужик лежит на животе, одна его рука неестественно заломлена под живот, другой руки совсем не видно. Пальто его уже не бежевого, но темно-грязного цвета, очевидно пропиталось кровью. Лица его не видно, вместо же уха и щеки — грязное и кровавое месиво. Мужик не двигается.
        - По-моему, - шепотом и озираясь, говорит Эди Сашка Тищенко, с гитарой на спине абсурдно выглядящий в этой ситуации, - Тузик все-таки саданул его в живот штыком. Замочил, наверное...
        Помолчав, Сашка продолжает: - Его уж очень долго били... за нож. Нож у него был. Он Вальке Фитилю руку порезал, ну, ребята и озверели. Цепями били и штакетником. Каждый по разу приложился - много ли надо...

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 3А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга