* * *
И я
Раскольников. Раскольников и Карамазов
сразу.
Не смыть крови и страсть - моя беда.
В любви, в любви - день страшного Суда.
Раскольников я - прочь!
Как снежна эта ночь.
О, господи, как снежна эта ночь!
И до сих пор с тех пор
Под мышками топор.
И это девичье в малинике:
"А ну-ка догони меня."
* * *
Зеленой чешуей древесной
-
Леса, былинный знак Руси.
Здесь хлябь и топь.
Здесь солнце к вечеру
Заглатывает мгла трясин.
Оно оранжевую бороду
Протуберанцев вскинув
высоко-
Течет сквозь мрак лесной,
соборовый
Спеша себя лучами высказать.
Молчи. Вечерние румяна
И запах трав как близкий обморок
И наваждений
и обмана
Сгущающееся облако.
НЕОН
Неон сочился так
кроваво-красным
В названии мясного магазина,
Как будто в бойне, над
мычащим мясом
Не прекращала танец
гильотина.
Бежали буквы, вспыхивая
блитцем.
Асфальт горел витринам рыжим
в тон
И каждого прохожего в убийцу
Гримировал сочащийся неон.
И только выше всех -
кариатиды,
Устав держать пол здания собою:
Переглянулись и за все обиды -
Спокойно
расступились над толпою.
НОЧЬ
Дождь с фонарем в руках
Куда-то по улочкам шел.
Беззубая шлюха-осень
Листвою плевалась в канал.
А там, где грязь с
нечистотами
Блестит как китайский шелк
Пробиралась крыса
Лабиринтами сточных канав.
Корабль блуда
Все руки мачт воздев под
небосвод
Сквозь темень волн летит
корабль блуда.
Затылком ко всему - резной
смущенный Будда
Глядит в пучину вод.
Сшивает молния тяжелый свод
с землей
И дергаясь как будто в
пляске Витта
Руками и ногами перевиты
Тела блестят - как рыбы
чешуей.
Они лежат вповалку: на полу,
На палубе, на скрученных
канатах.
Сама ль судьба там корчится,
каналья
На члене воткнутом в нее,
как на колу.
А море - расходившийся
бедлам,
Рвет, мечет волны, рушит их
как горы
И расползается медузами по
голым
К друг другу присосавшимся
телам.
Всех гибель ждет. Так
торжествуй разгул.
Все лучше так чем биться в
стенку с воем.
На волю - мысль! Желанья все
- на волю,
Химерами засевшие в мозгу.
Карающе как будто на таран
Идет волна, прихватывая с
пеной
Обрывки рубищ, щепки,
сгустки спермы,
Тела уставшие и сам корабль.
Корабль тонет, волнами
тесним.
Под ним уже разверзнутая
бездна.
Свой адский танец там
заводят бесы
И ангел смерти носится над
ним.
Сомкнувшись с плеском,
черная вода
Всех поглотит навеки, без
следа.
Прими, господи, детей твоих,
Последних детей земли.
* * *
Моя прошлая жизнь
представляется мне иногда
Ярко освещенной витриной,
Где женский торс соседствует с книгой
Положенной на пюпитр,
А порнографический искус наподобие жука-древоточца
Проел насквозь тело распростертого подростка.
Где губы живущие как бы отдельно
Диктуют что-то моему отражению в зеркале.
Где в темных лабиринтах комнат,
Чтобы отыскать себя нужен компас
А мечущиеся от двери к двери тени
Только усиливают
Тревогу ожидания неизбежного.
* * *
Потуши свет... Так хорошо
мечтается,
Так четко видится в
кромешной темноте.
Вот - женщина. Та, что
пригрезилась.
Прильнула телом голым
И сладко так почувствовать в ладонях
Лицо ее, и волосы, и кожу
И изможденно рядом замереть.
А это, словно виденное
где-то:
Башку кладет на плаху
славный малый.
Палач показывает голову
народу,
Кровь льется под ботинки
палачу
Лицо казненного с твоим
ужасно схоже.
Вот путешествие желанное -
Помпея
У ног твоих, весь этот город мёртвых:
Собака замершая на бегу,
Мужчина в странной скрючившейся позе
И пеплом отформованный старик.
Потуши свет... Так хорошо
мечтается,
Так четко видится в
кромешной темноте.
Истоки
Сюда когда-то вполз туман
И спермацетовою слизью
Стек, просочась тропою
лисьей
В овраг глубокий по холмам.
Так этот город был зачат.
Три дня грозой здесь лес
метало.
Земля три дня здесь
грохотала
И извергала камнепад.
А на четвертый день она
Затихла, бледная, немая,
Холмы-колени разжимая
И вся откинувшись для сна.
Все остальное без неё
Здесь довершилось и
сложилось.
По каменным и медным жилам
Забило кровью бытиё.
Под черепами черепиц
И за слюдой высоких окон
Зрел друг за другом нежный кокон -
Лгунов, тиранов и убийц.
И весело здесь кровь
неслась.
У самых плах, в ее потоке -
Кораблики в немом восторге
Пускала будущая мразь.
И в мясорубки труб витых
Всех гнало так парадным
маршем,
Что даже самый гордый -
фаршем
Смердел как все вдоль
мостовых.
Тогда гудел восторгом плац.
Сексот торчал из каждой ниши
И если надо - нотой ниже
Из глотки выжимал палач.
В разливах груб, под
барабан,
Под бесконечные "виваты"
Полз важный серый,
клочковатый
Родоначальник всех - туман.
Так длилась жизнь. Века
подряд.
Казалось неизбывным это.
И только раз громовым эхом
Упал за городом раскат.
И вынырнув из облаков,
Во тьме ночной скрипя чуть
слышно
Дамоклов меч над каждой
крышей
Завис как маятник Фуко.
Как знак беды, пока палач
Вздымал тесак над чьим-то
горлом
Я медленно прошел сквозь
город
До глаз закутан в черный
плащ.
Слепил закат. Я шел в поля.
Назад не бросив даже взгляда,
Я знал - за мной
Огнем и Адом
Уже разверзнулась земля.
КРИК
Троллейбусы срезающие взгляд
Машин и шин змеиное шипенье.
Мысль на бегу: "На кой все
это ляд?"
И город к вечеру - в цветной
Отливной пене.
Потом воспоминанья: чей-то
жест,
Обрывок спора. Анекдот из
трепа.
День как отточенный тяжелый
жезл,
Безжалостно вонзившийся под
ребра.
Зато потом - веселый грешный
жар,
Отдохновенье духа, песня
песен.
Когда б не это - пропади и
спейся
Усталая, безгрешная душа.
Еще от книг тончайший аромат
Бумаги, букв, даров открытых
в поте
Да, аромат. И аромат и мат
Каких-то черных грязных
подворотен,
Клоачных ям, где окон желтый
свет
Сверлит в затылок всем:
"Исхода нет!"
Акробат
/экспромт/
Браво акробат и ты в цене!
Сцена - ад, а в зале только черти.
Ну и что? - жизнь тоже ад по мне,
Попривык и знаю круг очерчен.
Но и в том кругу на вираже
Вдруг рванусь назло чертям и смерти.
Да устал, да нету сил уже
Только раж сильней всего поверьте -
Акробатом механическим Леже
Шпарю так, что рты раскрыли черти.
Ввинчен в синеву и взвинчен
ею
Понимаю я уже в прыжке
Ад заменят раем коль сумею
Ублажить всех этих в кабаке.
Пейте дьяволы! Гарсон - еще
им водки!
А теперь смотрите дураки
Вон у той вот электрической
проводки
Спичкою черкнут мои виски.
И под мат старинный и
блаженный
Мимо столиков и мимо милых
рож
Унесут меня спокойного со
сцены.
Всё. С покойного чего
возьмешь.
Руки сложены. Плевать на
ваши вздохи.
Член я положил на все
плевки.
Лучше так чем в кой-то день
издохнуть
Вымучив зевотой желваки.
Вступление
Взор диких зорь. Набеги
татарвы.
И ковыля прощальные поклоны.
И неизменный тот узор
оконный
Венком вкруг чьей-то русой
головы.
Все это Русь.
А может быть не Русь.
Тяжелых баб увесистая ругань
И похоть-стон от чьих-то
голых ног;
А надо всем как власяница
грубый
Одним ударом выдолбленный
Бог.
Все это Русь.
А может быть не Русь.
И голубые реки как
напряженье чьих-то жил
И из варягов в греки
Лодчонок острые ножи.
Крик черный. Крик черный
Все выше и выше.
Плывут челны. Плывут челны.
А крик никто не слышит.
* * *
Зима... От Москвы до
Тобольска
Скользко.
На колокольнях черные грачи.
На гроб скользнули рыжие
лучи.
Березовые белые бинты
И резь в глазах до слепоты.
Разбуженный выстрелом лес
отряхнулся -
Проснулся.
Горизонта узкая каёмка.
За спиной мотается котомка.
Леса серые и лысые.
Следы быстрые и лисьи.
По снегу носится,
Рыжим глазом косится.
У... бестия.
Б-бах.
Б-бах.
Хорошо. Морозец.
Рыжая на снегу.
У-гу-гу...
ЕРМАК
Ещё я силы наберусь:
От гу6, от рук, от жаркой
крови.
Верстами, как крестили Русь
Благословляет путь сыновний.
Благослови мой тяжкий путь!
Дай вывернуться. Будь
порукой.
Над прорубью, у вражьих пут
-
к руке протягивая руку.
Всё морок чёрный да туман.
В пол-силы сила, свет в
пол-света
И в чём загадка? Где обман?
Кто пересилит? —
Нет ответа.
И я
Ответить не берусь.
Кружиться ворон над
становьем.
Верстами, как крестами
Русь
Благославляет путь сыновний.
Давние времена
Мороз на Руси чуть нежнее
Малюты.
Клещами, антихрист, рвет уши
и нос.
Ить напасть какая. Не ворог
ли лютый
Москву в тайном умысле
снегом занес?
Да только злодейство и стужа
хоть розно -
Все общая пытка для многих мужей.
Болтают: Малюте мирволит сам
Грозный,
К боярской казне подбираясь
уже.
Болтают о многом. Что будто
над Спасской,
/Скуратов с царем пировали
как раз/
Мол гром громыхнул
да по
окнам как хряснул
И выветрил начисто Тайный приказ.
Теперь заседают и денно и
нощно,
Гонцов по Руси разослали
везде -
Без пыток, без казни, без
крови
как можно
Держать неразумное стадо в узде?!
СМЕРТЬ
Ивана Грозного
В покоях мрачных Иоанна
Горит свеча. А в полумраке
Монах с лицом достойным сана
Глядит в узорчатые знаки.
И губы жесткие монаха
И вычерченный хищно профиль
Полны как будто черным
страхом
Христовых пыток на Голгофе.
Чуть голубеет свет из окон.
Приподнят слугами повыше,
Царь неотрывно скошен оком
Под свод, в решетчатую нишу.
Судьба ль его там словно
голубь
Трепещет бьется глупой
птицей
Пока ей кто-то целит в
горло,
Пристроясь с луком у
бойницы.
А память жжет, но плохо
греет.
И даром кровью жилы бухли.
Пред скипетром благоговея,
Склонились пудренные букли.
Сместилась царских глаз
орбита
И медик был ощупан взором
От губ жующих: "Bitte,
Bitte"
До пуговицы от камзола.
И грянул час. Цветные тени
Легли на пол. Как в мрачней драме
Входные царские ступени
Вдруг раскрипелись под шагами.
Зловеще, прижимаясь к
стенам,
В ладонях с гробовой доскою
—
Толпа невинно убиенных
Собой заполнила покои.
Как призраки из преисподней
Они сошлись. Царя из платья
Тряхнули - и в одной
исподней
Швырнули к божьему распятью.
Пока там память суд свой
длила
И крик души был к небу взмолен
Москва неистово звонила
Со всех российских колоколен.
Впервые над зубцами башен,
Над сонмищем рабов несметным
Был явлен всем и не был
страшен
Лик и ужасный и бессмертный.
Осьмнадцатый век
Сердце замерло.
Не страна, а - кунсткамера,
Россия... Мокрый плащ Петра,
Не раздеваясь, до утра
В ботфортах.
Жилы - шнур бикфордов.
Боляринская Русь
У... - гнусь.
Как водка в красивом штофе -
Петр первый в Петергофе.
Ожог на нервы - этот первый.
Меньшиковская брага.
Бедняга.
Екатерининская страсть...
Усы... кровать,
Между ногами - пасть
Упасть - пропасть.
Упало: в ляжку, в тину, в перину.
Мать ее за ноги, Екатерину!
Катька!
А ну ложись, со мною сладь-ка!
Ну и времечко -
Почеши темечко.
Серебряный крюк месяца.
Кто хочет - может повеситься.
|