Антология новейшей русской поэзии "У Голубой лагуны". Том 4A. Евгений Вензель.

цитировал мне до бесконечности Гум уже в Техасе. Гум вообще помнит фантастическое количество, и всегда лучших строчек. Будь то Аронзон, его любимый Шир, Алик Мандельштам или далеко не столь известный Вензель.
Странно у меня получилось с Вензелем. Так, с полдюжины встреч, ни дружбы, ни любви - недоразумение, недоумение. Начал я с того, что на дне рождения Кривулина, где мне выбили селезенку /и половину тонких кишок/, зажал Вензеля в ванной и начал с него требовать стихов. Стихов я не получил, тут на меня кошкой шипела поэтесса Леночка Шварц, его не половина, а, скорее, осьмушка, по пропорциям своим, правда, Вензель, как я выяснил, стихов вообще никому не дает.
А день рождения, на старый Новый год, 1970-й, был на квартире прозаика и художника Валеры Мишина-Буковского и супруги его, поэтессы Аллы Дин /она же Тамара Козлова/, из "конкретной школы" Кривулина. Народу было человек 20, не то 50, все шлялись по квартире и на лестнице, я тоже шлялся, и тут мне кто-то и приложил. И явно не Вензель, потому что удары были зело профессиональные, на разрыв и без синяков и меток - я еще домой пришел /а драки никакой и не припомню/ с женой, тогда еще невестой, ну и три дня кончался. А чего кончаюсь - и в толк не возьму: порет, будто шпагой из-под левого подреберья аж до ключицы - сердце, надо полагать, скорая три раза приезжала, пощупает - "На физиотерапийку утречком!", а я кончаюсь. И в сортир - не могу ж я при женщине, хоть и жена - пошел, стены ходуном, упал, ползу на четвереньках - дополз. А утром молодая врачиха пришла, дай Бог ей здоровья - "В Институт Скорой помощи", говорит. Карета пришла, а санитар, натурально, один. Волокет меня Мышь с ним на носилках /рост 153 и 48 кг живого весу, это в ней, во мне, напомню, 178 и под 80!/, в дверях, носилки натурально, боком, не пройти - ну, вишу, как толстый лори /есть такой, из полуобезьян и лемуров/, рукой-ногой цепляясь, а в лифте так и вообще стоймя. В Институте же - пощупал меня врач-хирург, Евгений Васильевич Погарев, дай Бог ему всего /уволенный из армии за пьянку/ - "Резать, говорит, надо!" Посмотрел я на его нос - родной такой, красный с просинью - ну, думаю, нешто зарежет брата-алкоголика - "Валяй, говорю." Вспорол он меня - селезенка в клочьях, а на кишки с другой стороны не посмотрел, селезенку вынул, зашил. Наркоз мне давал Боб Каллистов, у которого я в 3-м классе роскошный ножик перочинный свистнул, потом который ножик Левка Успенский и Вадик Соколов, за то, что я на них с ножом бросался, мало того, что мне сетку-авоську на голову одели /а я все равно кого-то из них укусил, и сквозь!/, оба лезвия изломали, над чем им пришлось немало потрудиться, потому сталь была хорошая. Ножик я и потом берег, как сувенир, и опять же - штопор! в чем и признался я врачу-наркологу Бобу Каллистову, спустя там, где-то 18 лет. Наркоз он от этого давал никак не хуже, но только в послеоперационной палате на 4 койки и 0 санитарок вечно кто-нибудь с койки падал. А я лежу, как Иисус, в ноздре поломанной /Санечкой Кольчугиным/ шланг, и пить можно, но только никто не дает: карантин, родных и жен не пускают, а санитарки 2 на 200 человек и ночью тоже должны покемарить. Друг там упал, лежит, отходит, а мне до звонка не дотянуться: в руках-ногах капельницы /все вены, курвы, изорвали - практиканток посылают в вены колоть, когда и опытная-то сестра их еле найдет!/, ну, схватил плевательницу эмалированную /в форме почки которая, в нее еще инструменты кладут/ и кое-как выкинул в коридор. Приходит подруга, зевая: "Ну чего там?" "Друг, говорю, видишь - лежит, упал!" /А койки послеоперационные - в полторы высоты, так что падать, оно.../ "Ну, упал." Пошла, привела другую, за руки, за ноги. - закинули кореша взад на койку. Я не падал, потому что вообще не спал: во мне капельницы торчали, а с утра - обход и весь день гомон. Тут Сюзанна должна приехать из Америки, я рвусь на выписку - и опять пошел коньки отбрасывать: непроходимость кишок, по которым тоже приложили. Девки молодые мне сифонную клизму ставят - шланг резиновый в задний проход и до горла, и ведра два-три воды вливают, вёдра над головой вешают. Развлекаю я их рассказами об Игоре Озерове, как он Ленского играл, Швейка цитирую, а самому не смешно. Опять Погарев пришел, посмотрел: "Резать, говорит, надо". "Ну, давай." И полметра тонких кишок туда же, на выброс. Но ожил, однако, заматерился. Есть даже начал. Ну, на кашке больничной не выживешь, неси, говорю жене, ветчины. Та, после работы, в гастроном, няньке сунет рублевку и меня на черный ход вызовут. Разворачиваю ветчину - один жир, а внутри и зеленый! Матушка моя скандал бы учинила, обратно в магазин понесла бы - и носила, в Елисеевский! - внутри которые обрезки зеленые, заменили, а жена человек робкий и тихий, не может. Съел, однако. Случалось мне и тушонку зеленую есть, из армейских запасов, которую, списанную - геологам продают. И много чего. Словом, выписался из больницы "человек без селезенки" /и тонких кишок/, отчего, правда, Чеховым не стал. А врачи у меня всё допытывались: КТО приложил? Прикидывал я, прикидывал - все друзья, Кривулин, при его полиомиэлите - куда ему, остается темной лошадкой Вензель. Так и думали на него, одно время. Однако, по зрелом размышлении - куда и ему, тут работали чисто, профессионально. Поэтов этому не обучают, они больше по морде, да и то не всегда попадают. Потом, году в 76-м, так же убили Кита, гитариста, мужа фотографа Оленьки Корсуновой, и тоже Вензель на пьяни был. Но Евгения Васильевича, хирурга, не нашлось. Помер Кит.
А я, естественно, начал испытывать Вензеля. Мне и до того случалось встречать его на Малой Садовой, сидим в садике, под скульптурой Матери-Родины /см. фото Б.Кудрякова в 1-м томе, стр.277 слева вверху/, я, вроде, в обкуре или колес нажрался, а Вензель - с портвейновым, из магазина на углу Садовой и Ракова /бывшей Итальянской/, что напротив гарнизонной гауптвахты, в подвале которая - там сидел Санечка Кольчугин и у прохожих офицеров внаглую сигареты стрелял! Так вот, сидит Вензель с пузырем и излагает: "Для того чтобы напиться и приятно провести вечер, надо иметь ровно 3 рубля. Берешь рубль, идешь на Малую Садовую. Там встречаешь друга, у которого есть 28 копеек. Идешь с ним в гастроном и покупаешь "Розовое крепкое" или портвейн. Посидишь за бутылкой в садике, покуришь, поговоришь. Берешь еще один рубль и идешь на Малую Садовую. Там встречаешь другого друга, у которого есть 28 копеек. Идешь в гастроном... И так, на 3 рубля, целый вечер - и сыт, и пьян, и нос в табаке, и с друзьями поговорил. А человек некультурный - пойдет и купит бутылку водки, и уже в 8 часов будет снова шустрить, и все это одна трепка нервов! А еще, говорит, хорошо пойти в кино. Я, говорит, как-то раз смотрел "Фанфан-Тюльпана" с целой фляжкой коньяку. Так когда, говорит, Жерар Филипп там напился и Аделину из стакана вызывал, я, говорит, тоже, но Ленку Шварц. Правда, не помню, называл ли ее Вензель Ленкой или Леночкой, знаю лишь, что относился он к ней с пиететом, к себе же не. "Испытывание" мною Вензеля продолжалось уже у "Сайгона", где в мороженице меня начали вязать менты, а Вензель, как человек более трезвенный и опытный, их от меня оттирал и "принимал огонь на себя". После чего я полностью отбросил дурные мысли в его адрес, но друзьями мы так и не стали, потому что виделись редко, кроме того, я не испытывал пиетета перед Шварц, и Вензель этого бы не одобрил, а жаль.

АНГЕЛ

Ангел, мой милый ангел
с такою нагою душою
концентрационный лагерь
от стен твоих ушел.
Ноги фарфорово смежив,
поражающе
и
умно
обязательно хочешь между
шагать мной и мной.
Так зверозубый ягель
смыкают ночных жуков
мой
допотопный ангел,
наглеющий мой укор.
тупо
головый
мальчик
чего тебе надо, что -
ты примирения алчешь
как Пат
и паташон
И как эти плохие артисты
ты нам не даешь добра
Желтый ангел, Вертинский -
мой двоюродный брат.
Ангел, мой голый ангел
сомненье твои стада
как поле горькое, наглое
святая твоя простота.
О попивающий кофий
напрасный
и общий святой
из какой из аленькой крови
аленький твой цветок
Застылая пестрая ветошь
тишайше приходит оно

- - -

Сколько птиц надрывается песней
и,
распевшись,
спешит умереть.
И смешаться с землею пресной,
научившей не жить,
а петь.
И поют, раздирая гортани
и всем сердцем хватают дробь.
Оперенье яркое
канет, канет, канет, канет.

Лес неласков, а мир
недобр.

Очумелые легкие звери
разве падать
без крыльев
пустяк
разобьетесь, пустые
о север,
и на юге о вас загрустят.

ЖАЛОБЫ

Сеет мелкий дождь с утра,

я тоскую, Гофманшуллер.

свой товар провозит шмуклер -

смуклерской товар.

Варвар чинит Апулея,

Желтоглаз и бледнолиц.

Гофман, Шуллер, я потею

в узком пламени столиц.

ЛЕТНИЙ САД

... сад, прекрасное дитя...

вон в той беседке около печали

военные вечернею порой

осенний Джойса Сон играли

и солнца трезвого лучи

на трубах хладно трепетали

как угли фиглярской печи

чинились лебеди красою длинношеей

шуршали платья трости били пыль

на утлом плотике вертясь перед аллеей

служитель водоросль вытягивал крюком

не столько волею служебного влеком

сколь упиваясь важною затеей

мальчишки в сумерках кричали как сычи

две девочки болезненной четою

как две восковых тоненьких свечи

неспешно шли держались середины

прямой аллеи и белели пелерины

как мотыльки кружащие в ночи

... она меж тем приблизилась настолько
что две старухи кинули скамью
и говорили: ... здесь так сыро Ольга
не простудиться б и Жужу озяб
за тению старух пошел кряхтя как раб
высокий старец... старости и долга

семейного приверженец... и дирижер увел

усатых оркестрантов по Фонтанке

беседка опустела... приобрел

сомнительную прелесть маскарада

/.........../ ритм /.........../ сада
/........................................../

гуляя по дорожкам бледный франт
богов разглядывал /...........
...................................../
развратничает стонет и /....../
но ты одна - печальная сестра

... Божественного разума черты

в тебе я постепенно различаю

сестра моя возлюбленная - ты

пустынником в безрадостном вертепе

рукой со лба сдвигаешь мрачно кепи

и семь пядей округлы и чисты...

написан реквием глядит автопортрет
с воздетой бровью на меня пристрастно
с весною отступил несносный зимний бред
и меланхолия смиренная покорной
у ног моих свернулась кошкой черной.
выносишь ли ты кискам их обед...

... могу похвастаться - есть угол у меня
мой добрый друг его мне предоставил
я жду его приезда день со дня
как в бридже ждет десятка встреч с валетом
я умираю нет меня с приветом
печалится ревнивая мотня...

какие хочешь дам тебе обеты
со всей деревней сразу раздружусь
сестра моя возлюбленная где ты
любимая - теперь сестра мне грусть
я с нею рядом тихо опущусь
в червивое влагалище планеты...

март 72 от Р.Х.

- - -

благожелательные духи устают

терпенью их подведена черта

они попустят - и меня убьют

они уйдут - и придет темнота

пойдут за гробом те и тот и та

бредут за гробом тот и та и те

кто ждал в благословенной темноте

подобием незрячего крота

беспомощные духи на карниз

усядутся - и свесят ножки вниз

и станут ручки кверху воздевать

глядеть печально жалобно почти

паясничать курить протестовать

не верить в распоследнее прости

беспомощным же духам я внушу

меня забыть влюбиться в анашу

сидеть чтоб в горле шум и треск и перх

от диафрагмы дым гоня наверх

но в заключенье я скажу к тому ж:

как всякий муж и я наелся груш

янв. 74 г. от Р.Х.

Вот и все тексты Евгения Вензеля, что мне удалось обнаружить, даже уже не ценой селезенки, а просто в архивах Эрля. Удивительный сплав акмеизма с обэриутами, параллели с Аликом Ривиным, поэтический цинизм и беззащитность, полная неуверенность в себе при блестящем мастерстве отдельных строчек, словом - типичная малосадовская поэзия и поэзия "Подмосковья". Цитируемое Халифом /см. "Сайгон"/ "Мой отец - еврей из Минска..." повторять ни к чему, это уже малосадовская "классика", но текст крайне характерный для упорно комплексующего Вензеля, удивительный своей блестящей концовкой: "Я, как русский, рано спился, / Как еврей - не до конца." О евреях и русских я уже писал, Вензель же - полукровка, вобравший в себя оба трагизма, присущих обоим нациям.
Но наряду с этим присутствует и чувство юмора, пусть почти всегда горького - но не всегда, ведь цитировал же мне чистейший человек Петя Брандт любимейшее его у Вензеля:

что, при детской марк-твеновской милоте /"У бедя ужасный дасборк!" - Бекки/, имеет еще и горчинку вензелевского юмора, фаталистичность, прослеживаемая и в его стихах.
        Словом, Вензель - поэт явно, но остающийся тайным. И эти-то немногие тексты, полученные путем Эрля, мне не удалось до конца расшифровать со слепых пленок /см. пропуски в тексте "Летний сад"/, да и в тексте "Ангел" я не совсем уверен в последних нескольких строчках - догадывался лишь по количеству и по смутным очертаниям букв.
        А о самом Вензеле - я уже сказал, все то немногое, что знал о нем. А кто еще напишет о нем, или сохранит его стихи, кроме Эрля? Поэтесса Елена Шварц, пропагандируемая американскими суфражистками? Сам Вензель? Я не знаю.
        И конечно, забыл самое знаменитое у Вензеля, ставшее "устным, народным", что цитировалось мне Боренькой Куприяновым, балдевшим от жуткого сюра этого четверостишия:

Вензель где-то становится похож на Сережу Чудакова, острослов и циник, саморазрушитель, самоед. Неважно, в каком томе это уже приводилось /в статье Халифа, "Сайгон"/, нельзя не процитировать еще раз "автобиографическое", дающее железный ключ к пониманию судьбы Евгения Вензеля и его поэтики:

Эти два вышеприведенных текста Вензеля известны всем и каждому, кому и неизвестно, что Вензель - поэт. Народ, он запоминает и распространяет далее - выборочно, в результате зачастую от поэта остается лишь его острословие. Как поэт Николай Глазков, известный более своим "Я на мир взираю из-под столика", нежели книжкой стихов "Поэтоград" /плохой/. Как Дудин - своими эпиграммами и экспромтами, как Никита Богословский - не только песнями, а "розыгрышами" друзей, как, наконец, ПУШКИН в народе - не романсами даже, а анекдотами, стихами типа "Стоит статуя / И ветра свист, / А вместо хуя - / Кленовый лист", изречениями "Я и Буся под столом", "Во мху я по колено" - при чем тут Пушкин? Но сам он жаловался что все политические, антиправительственные стихи - приписываются ему, как все неприличные - Баркову! Правда, народ приписал Пушкину и много последних, как и Маяковскому "замочную скважину" онанистов.
Но Пушкин печатался и помимо, от Вензеля же - удалось сохранить эту вот горстку текстов и 2, ставшие "народными". А лет Вензелю, полагаю, уже за 37.

Евгений ВЕНЗЕЛЬ

ДЖЕККИ ИЛИ ЖИЗНЬ, ПРОЖИТАЯ ИЗ КОКЕТСТВА

"Роман-оглавление"

Боюсь, что мы не создадим

слепцовской коммуны,

опасаюсь, что мы не выстроим

телемского аббатства

Из частных разговоров

Джекки с разрушительной правдивостью разговаривает сам с собой в состоянии наркотического полусна.
Джекки в угаре социального гнева хочет поднять нравственность безнравственным и парадоксальным способом.
Юный Джекки заманивает девушку к себе домой. Чем может закончиться попытка угощения. Огромные глаза перепуганной девушки останавливают возбужденного Джекки.
Отчего прекратились регулярные записи в дневнике, стали носить отрывочный характер, а позже и вовсе не имели места. Джекки - мальчик, в котором что-то есть.
Джекки видит первый шизофренический сон. Несколько толкований этого сна.
Джекки занимает последнее место в общеклассном турнире по игре в крестики-нолики.
Джекки - человек сомнительной репутации.

Джекки осуждает экономическую политику правительства.

Джекки в восторге от речи поэта Расула Гамзатова о мулатах.

Джекки как недавно практикующий святой.
Джекки в лапах сыщика из полиции нравов. Чудесное спасение.

Юный скептицизм Джекки. Что из того, что девушка уселась на полу?
Интуиционное прозрение. Джекки - сторонник радикальных перемен. Эта женщина будет моей!?
Третьесортные комплименты. Долой прыщи. Главное для мужчины статная фигура.
Джекки - полноправный член боевой тройки. Рубль в заднем кармане брюк. Первые ласточки негодяйства. "До тебя никто не смел ударить меня. "
По бритому затылку Джекки скользят любимые пальцы.

Джекки с топором в руке крадется в казарму. "Как ты смеешь писать мне такие письма?"

Джекки получает килограмм пощечин.
Джекки у зеркала. "Здравствуйте, господин Курбэ".

Джекки - мужчина в соку. За что Раскольников убил старуху-процентщицу?
Первая версия Джекки о том, как он потерял невинность. "Ей было за 30."

Джекки и его тощий учитель. Как можно любить такое уродливое существо?
Джекки любит на боку. "Этим я убиваю зверя."
Джекки сочиняет реквием в два похмелья.
Джекки - патологический трус. "Пустите меня, я убью этого негодяя. "
Джекки грызет картонный ящик. "Если бы у меня было много денег, я бы увез тебя на юг, недельки на две."

Джекки - гомосексуалист.

Соперник с молотком и рубанком.

Полноценные приезжие. "Когда вы прозрели?"

Ужасный сон. "Но действительность еще ужасней."

Роман, который никогда не будет написан.

Джекки - остроумный толстяк.
Запах духов. "Тому, кто мне их подарил - нравится их запах."

Джекки заботится о животном.

Гибель астронома.
Посветлевшие волосы. Офицерская рубашка. "Боже, что ты со мной делаешь? "
Джекки решает завести любовницу. "Почему среди моих знакомых нет женщины с комнатой?"
Джекки страдает от жары. "Ты сегодня замечательно выглядишь."

Сакраментальный вопрос. Вокруг стола.
Джекки сражается с пьяным хулиганом. Оторванный карман.

Джекки - гипсовая рука.
Джекки - брачная контора. "Это - венец моего слабоумия."

Джекки - нервная жадина. "Я настолько умен, чтоб понять, как я глуп. "
Роман без вранья. Справедливые опасения Джекки.

Ночи за бриджем. "О, это очень вкусно."
Две недели счастья. "Джонни, ты меня не любишь, Джонни, ты меня погубишь, о, Джонни, Джонни."
Битва за чайник. "Ты пришел слишком поздно, мы уже всё выпили."

Шампанское и холодные цыплята. "Откройте дверь, я дальше не поеду. "
Джекки - очаровательный изгой. "Этот вечер мы проведем вдвоем, милый. "
Хронический самоубийца. "К водке хороши бутерброды с килькой и яйцом. "
Два часа рыданий. "Меня нельзя оставлять наедине ни с женщиной, ни с машинкой."
Джекки - рефлектирующий альфонс. "Может быть ты сегодня не будешь пить?"
Чем можно остановить воспалительный процесс. Джекки в душе - старый холостяк.
Страшный день. "Не пей, Гертруда, на чужие деньги."

Холодный мерзавец. "И воздастся тебе за грехи твои."

Интеллигентный пьяница. "А скажи, что такое - глосса?"

Джекки - кладезь информации, но не источник ее.

Граф Хвостов. "Вы хотите чаю?"

Джекки - мальчик-лепесточек.

Джекки - на гребне. "Где достать пикулей?"
Джекки - свадебный генерал. "Как вы относитесь к маринованным грибам?" "Так же, как к шестнадцатилетним девушкам."

Джекки плачет у окна.

Джекки - бесталанный матерщинник.
Джекки - неосторожный щенок. "Товарищ майор, я н-не могу сегодня ехать. "
Меркантильный Джекки. "Пойдем выпьем, у меня есть два рубля."

Джекки прозорливец. Все увлечены немецкой поэзией.

Откуда литератор черпает материал для своих художественных произведений.
Джекки за книгой. "Я, больная женщина, вынуждена из-за тебя ходить на работу. "
Джекки заклинает. "Устраивает ли ее положение первой подружки при альфонсе?"
Джекки - неумелый гребец. "Я тебя боюсь. "
Джекки часто ходит в кино. "В этой истории вы не найдете ни фантастических приключений, ни любовных сцен. Это почти документальный рассказ о будничной работе одной из современных международных организаций."
Джекки о возможностях контактов. Два авгура.
Любовное стремление на юг. Вещи, о которых никому не рассказывают.
Заслуженные аплодисменты. Роковая любовь.

На скамье. "Я мог испортить отдых сразу двум."
Джекки успокаивает истеричную некрасивую девушку. Всё повторяется. "Не спи, ты хочешь испортить мне ночь."

Джекки устал. "Мне надоело гальванизировать."

Джекки любит рестроспективные просмотры акварелей и гуашей. "Показав гуашей, вытолкает взашей."
Джекки добродетельная великанша. "Все мужчины - негодяи и обманщики. "
Джекки и периодические издания. "Бонжур, Антуан."

В сигаретном дыму. "Они лягут на мою кровать, а мы с тобой устроимся на полу."
Джекки проводит день перед телевизором. "А сейчас, товарищи, посмотрите художественный фильм "Свинарка и пастух". Джекки, истомленный нетерпеливым ожиданием. "Я думал, ты уже не придешь."
Джекки - неопытнейший из любовников. "Все вы только и думаете о том, чтобы выйти замуж."
Джекки получает любопытное письмо. "Несмотря ни на что, я думаю, мы останемся друзьями."

Счастливые годы шпиономании.
Джекки подозревает соседей по спиритическому столику в шарлатанстве.
Скажи, Аввакум, тебе там хорошо? "Не очень."
Джекки едет загород. "Ты хочешь, чтобы у меня не было друзей?"

Джекки завсегдатай шикарных ресторанов. "Будьте добры. Два салата из помидор, лобио, сациви, бастурму, двести, нет, триста граммов водки и бутылку цинандали."

Джекки в такси. Нецензурнейшая глава.
Джекки - сторонник святости брачных уз. "Если тебе не вешаются на шею, то ты вешаешься на нее сам."

Трагическое ведро.
Джекки с булыжником в руке защищает свою жизнь. "... собака на могиле грызет кость."
Джекки - несомненно, порядочный человек. Литературные реминесценции.

Малосадовские реминесценции к Вензелю. О Феоктистове и пр. - см. /ККК/

ИСТОРИЯ ДОКТОРА ДЖЕККИЛЯ И МИСТЕРА ХАЙДНА

Е.В.

Провокатор и Аввакум. "Селезенку мне грызть будешь?!"

О, Джекки, Джекки, Дон Жуан

Клади Елену на диван!
Фильм о летчике Феоктистове. В главной роли - пилот Галецкий.

Песнь веселого скопца

Без яйца и без лица:

"Перед самым отъездом в Европу

Стал я нежно любить свою жопу."
"Джекки, не надрывайся!" /Мама - сыну/. Эдипов комплекс?

Комплекс Эдички.

Хор гермафродитов:

"Елена укатила в Рим

И с графом там живет с своим."

Джекки /дожевывая/: "Гагарин в Гаграх?"

Гордыня обуяла Джекки. Гурманствует, падла.

"Послушай, друг, сходи к Халифу

И попроси там на олифу."

Юдифь и Олоферн. Сережа Олефир.

Облупив яичко

Зажал в кулачке.

Вылупилась птичка

Сказала хе-хе.

Джекки, Джекки, марш полей:

"Птичку уксусом полей!"

Ути-ути, нюди-нюди!
Джекки, не прячь это место в карман,

Подумают, что ты наркоман.

В Малосадовском садике

Она копалась в задике.

"Это приятно: всегда - на троих."

Звезда на троих.

И беда на троих.

И трояк на троих.

И трепак на троих.

Летчик Феоктистов пал смертью героя

/по общему мнению с перепоя/.

6 января 82

Нью-Йорк