| - - - Хожу по городу
и спотыкаюсь
о поцелуи - Здесь целовались,
там целовались, А поцелуи навсегда остались На мостовой.
Хожу по городу
И ищу:
Это не наш,
это не наш. Наконец, нашел: Горсть - на Фонтанке И два - на Васильевском. Кажется, все. Остальные - чужие.
Какие они холодные - Сущие льдинки! Какие они несуразные - Твердые, маленькие. Не как у всех. Подберу, сколько есть И - домой. Ношусь по комнате, Не знаю, что делать,
куда положить, Чтобы оттаяли. Да и я-то с ними замерз, Руки окоченели.
Ничего не придумал.
Пойду отнесу на старое место.
Может, ты мимо пройдешь,
Споткнешься,
узнаешь:
наши; Поднимешь,
увидишь:
холодные. Что-то поймешь. Что-нибудь сделаешь. Что-нибудь сделаешь.
1960
В ЗАЩИТУ ФЛЕЙТЫ
Джаз,
не надо Флейту развращать! Она тонкая, маленькая, грустные глаза, голос серебряный, чистый, холодный,
как ручеек;
девочка она,
девочка из симфонического оркестра.
Зачем
отбили ее от своих?
Не надо Флейту развращать, джаз,
не надо.
Мало вам своих женщин? - голосистой Банджо, веселой Банджо,
танцующей Банджо... А у Гитары какие бедра роскошные!
Какие бедра у Гитары! А Саксофонши! Это воплощение страсти, сама страсть!... Звонкоголосая блестящая Труба способна быть любовницей отменной... Мало вам своих женщин, джаз? Мало?
Что же вы делаете, джаз, оставьте,
оставьте Флейту -
вы, братья Саксы,
хохотуны и плакальщики, добряки в душе;
вы, братья Барабаны,
драчливые, большие кулаки, но славные ребята;
ты, губошлеп Фагот,
рассказчик анекдотов;
и ты, брюнет Кларнет,
рот до ушей, любитель поболтать, позубоскалить;
ты, тучный Контрабас,
большой чревоугодник и флегматик;
ты, разбитной Рояль,
со всеми в дружбе, душа компании, -
ДЖАЗ,
оставьте маленькую Флейту!
оставьте девочку!
1960
ПОЛЯНА
Моя поляна. Я жадными глотками пью тишину лесную. Шуршат большие мураши. И - ни души...
Но души трав, цветов мне вдруг открылись,
совсем как в детской сказке,
порхают
запахами. Вот, надо мной, сирени
глазастая душа,
вот скромная душа ромашки
и колокольчика веселая душа,
вот - жимолости, мяты, иван-чая.
Они недвижно в воздухе висят,
как маленькие дирижабли.
Я их на ладонь сажаю,
и глажу,
и не обижаю,
и отпускаю полетать,
и грустно говорю: прощайте.
Они наивно уверяют: мы вернемся!
а сами - в воздухе растают.
Но новые мгновенно вырастают
и надо мной парят...
Я пролежу в траве, пока темно не станет,
пока цветы заснут
и мураши.
И снова - ни души.
1964
УЭРЛА
Я так рано проснулся.
Зачем?
Мне не хватило уэрлы
в университетском буфете.
Ну какая уэрла в четыре утра!
Но табличка еще висела:
"Уэрла - 27 коп."
Я купил два кусочка сыра, кубик масла
и хлеба на одну копейку. Больше ничего не было. И чай кончился. И уэрлы не было. Очередь расстроилась, кто-то тоскливо охнул: "Уэрлы уже нет!" Где-то заплакали.
Буфетчица оправдывалась:
"Она остыла...
Я устала...
Ее увезли..."
Даже чая не было.
Я проснулся с такой обидой:
в кои веки приснилась уэрла,
так и той не хватило!
16.08.1969 ШАБАШ
Четыре - пять.
О этот страдный час,
Когда лавина учрежденцев
Из зданий хлынула
И затопила Невский -
Дурная кровь из каменных существ.
О этот буйный час
РВАЧЕЙ,
Грозящих растерзать пассажи
Взволнованными хваткими руками,
ЖРАЧЕЙ
С оскаленными белыми глазами,
С наточенными жадными зубами,
С желудками, трубящими о пище
Утробнейшие гимны.
О этот рьяный час,
Когда мужья спешат своей получкой
Домашнюю тигрицу ублажить,
Но, мелким хищникам подобны,
Кусочек отделив,
Во внутренний суют -
"А жить-то надо!"
О этот пьяный час,
Когда автопоилки,
пивнушки,
забегаловки,
ларьки
Разверзли окна, двери, крыши, стены,
От жажды перекошенные рты Желанье выдают; Холостяки - компании сбивают, Женатых соблазняют И, сговорившись, утоляют жажду - Взасос, Взахлеб,
Глотками троглодитов. Четыре - пять! О этот стадный, О наистаднейший час!
1961
ВЛЮБЛЕННЫЙ ГОРБУН
Передний горб почесывая, Задним горбом помахивая, Глазками покашивая, - Левым кося,
правым кося, - Идет горбун, идет горбун, Идет горбун по городу. Он девочек оглядывает, Кого полюбить, угадывает. Вот одна, других милей. Ах какой разлет бровей! Бедрами
покачивает,
Сердце - переворачивает. К ней горбун причаливает И у нее вымаливает:
- Идем со мной,
идем со мной, Ну идем со мной ко мне домой!
- А ты будешь меня любить?
- Очень
буду тебя любить! Тебя хочу! Полюби меня! Полюби меня! Не гони меня!
- А сколько дашь?
- Дам сто рублей!
- Мало ста!
Дай тысячу! Нету? - хватит с меня
других кобелей. Чего под ногами тычешься! ... Идет горбун,
что лист, шатается, На асфальте спотыкается. Передний горб -
по земле стучит, Задний -
в небо торчит. Прохожие - пихаются, Дети над ним насмехаются: "Фу, какой горбун противный! Он, наверное, очень злой! Мама, мама, возьми меня на ручки, А то он меня заберет и съест!"
1966
БАБКА - ПЬЯНКА
Пахнет потными деньгами В кассе винного отдела. В магазинном шуме-гаме Покупателям нет дела До старушки-замухрышки. А она - шустра-востра - Норовит собрать излишки: "Братик, дай! подай, сестра!"
По копеечке, по двушке - У старушки-побирушки В кулачке засела горстка, На головке встала шёрстка.
В уголке пересчитала - На душе так сладко стало...
Бабке - рай, и я ликую. Вместе славим Господа. Выбивайте "маленькую"! Пьем до Страшного суда!
1969
МИМО
Тихо-тихо-тихо-тихо Хохоча,
хохоча,
Волокут в больницу психа Два матерых врача.
Мимо-мимо-мимо-мимо, Миронтон-миронтень, Мира, мира, мира, мира, Где он жил,
точно тень.
Где он жил,
где он проснулся - Лишь на раз,
лишь на миг, Оголенного коснулся И - сгорел, -
и - поник.
Был он будущий -
стал бывший Человек,
человек,
И обгрыз, как злые мыши, Тело - век,
тело - век.
01.1972
РОЖДЕСТВО
За городом, в старом сарае, По соседству с ослом и коровой, Под большим кирпичом - Маленький мальчик родился. И, ежели венчик отбросить, - Такой же, как все, Большеголовый крепыш.
Колыбельку из ясеня ладил Иосиф-отец.
В красных штанах и хламидах соседи пришли поглядеть
И дивились:
Что за сиянье вокруг головы у младенца? Оросил новорожденный мамино платье и плакал. Но, солнечный лучик поймав, улыбнулся. И мама его целовала.
А с неба архангел спешил
Марию поздравить.
Он долго искал:
Да где ж этот старый сарай,
В котором она -
Ребенка
Для мук и легенд принесла.
... Как это недавно случилось!
Нет, двух тысяч лет не прошло, -
Всё перед глазами,
Как будто на прошлой неделе!
Всё будет потом:
И козни врагов,
И измена друзей,
И ржавые гвозди в ладонях.
И сотни художников трепетной кистью
Запечатлеют еще
Начало начал -
Великое чудо рожденья.
1962
МАЛЕНЬКАЯ БАЛЛАДА О БОЛЬШОМ МУЖЕСТВЕ
Шурша по шершавой стене,
Ползли тараканы, тараща
Буденновские усы.
Один, по фамилии Шустер,
Был иссиня-черный, другой -
С немного порепаным боком.
Ползли тараканы на запад,
Сверяя по компасу путь,
Усталые головы свеся,
И некуда им улизнуть.
Зачем вы стремитесь на запад?
Ступайте на юго-восток,
Где пряный причудливый запах,
Где лотоса зреет цветок.
Но электролампой палимы,
Могучей идеей сильны,
Бредут они, как пилигримы,
По ровной пустыне стены.
И вдруг героический Шустер
Упал и на спинке лежит,
И лапками в воздухе машет,
И быстро всем телом дрожит.
Обвисли усы боевые,
Ему застилает глаза
Скупая мужская слеза.
Он другу шепнул: "До свиданья!
Мне здесь суждено умереть. Увы, боевое заданье Не выполню, дабы сгореть." К нему подбегает товарищ, Глаза отирая рукой. Он вырыл герою могилу, Он памятник соорудил, Вздохнул о потерянном друге И к цели поспешно пополз. Да только бедняга ошибся - На север свернул впопыхах.
1968
ПИВО
К деревьям подкатили десять бочек.
Устроили открытую пивную.
И сразу потнолицые мужчины
Живую очередь образовали
И начали неспешные беседы
Вести на истинно мужские темы.
Их тенора, басы и баритоны
Звучали плавно, сдержанно и стройно.
И пиво в толстостенных крупных кружках
Красиво пенилось и шопотом шипело.
Пивцы
Двумя руками
Брали кружки,
Покрытые испариной снаружи,
И, чтоб добраться поскорей до влаги,
Сдували пену,
Фукали на пену,
И пена белыми лохматыми кусками
Летела вниз и ляпалась на землю.
И открывалось вещество напитка -
Янтарная и горькая прохлада.
И медленно,
Весомыми глотками,
Ее вбирали жаждущие рты.
1960
ВЕЧЕР
Старики-любовники прячутся в подъезды От сырого морского ветра И ведут свои нескончаемые разговоры О любви, победившей время.
Порывистые жесты, полунамеки, Понятные только двоим недомолвки... Нежно водя по лицу перстами, Она разглаживает его морщины.
Вечерняя заря старой позолотой Покрывает стекла, золотит лица. И они, вглядываясь друг в друга, Видят юность, одну только юность.
Ни поцелуев и ни объятий. Но как тревожно их расставанье! Не загадывают о новой встрече. Может быть следующей не будет.
Но зато два последних слова - "Милый!", "Милая" - два крылатых Слова нежности - с губ слетают И взмывают чайками в тучи.
О любви, неведомой миру, Я кричу в этих тесных строчках: О любовь, останься, останься Здесь, у края Невы, навечно!
1972
СУМАСШЕДШАЯ
Почки взорвались в саду,
птицы ликуют,
синички и воробьи.
А она -
по дорожкам гуляет,
ходит, гуляет, глядит.
Уродлива - не передать:
немытые волосы клоками торчат,
совершенно седые,
лицо - серозем,
всё на ней ветхое,
вечная полуулыбка
на губах блуждает.
Остановилась,
достала из сумочки зеркальце,
посмотрелась,
подкрутила кудельку,
подкрасила губки,
припудрилась
и идет себе дальше,
идет себе дальше, гуляет.
Это здешняя сумасшедшая.
Она совсем не опасна,
не пугайтесь, не тронет.
Просто бедняжка чувствует весну,
но не так, как мы, - острее.
... Я иду, молодая, статная, в сердце - звонкая радость, в теле - томление, и чего-то мучительно хочется, чего-то мучительно хочется, а чего - не понять.
На скамейку присядет,
улыбаясь, вертит головой,
из сумочки булочку вынет
и кусает, держа двумя пальчиками,
кусает, крошит.
Птицы ее не боятся, - подлетают к самым ногам - важно ступают голуби, воробьи суетятся, кричат, кричат суетятся.
Все проходят по этой аллее. Поглядят - отшатнутся. И никто не присядет рядом. Никто не присядет рядом. Никто не присядет рядом.
05.1974
ШАГАЛ
Беспечный Шагал -
Шагал,
Расшатался,
Шагнул
От края картины до края,
И дальше,
И выше,
И вышел за раму,
Наружу.
Над Витебском видели:
Длинные ноги в веселых штанах
Промелькнули и скрылись.
Премудрые мужи
Судачат:
"Коллеги! Назрела задача
Постичь его метод и суть.
Зачем он чудачит?
Что все это значит?
И значит ли что вообще?"
Прикидывали, примеряли,
Решили:
"Бесспорно одно:
Он спорный,
Противоречивый художник."
Как видим, столпы не дремали.
Но дальше!
Печально маяча
И трогая струны смычком /Художник чудачит?/,
Бочком
Скрипач примостился на крыше.
Пронзительней, выше...
/Четыре струны -
Оголенные нервы,
Натянутые до разрыва/.
Рыдай, безутешная скрипка,
О горе вдовы, захлебнувшейся горем,
О смерти, о смерти, о смерти
Любимого мужа,
Кормильца,
Распластанного в пыли
Вдоль улицы нищей
В толпе погребальных свечей.
Глядящая в небо,
Глядящая в небо прямым, ненавидящим взглядом -
Сожженная зноем пустыня,
Кричащая небу: НЕ ВЕРЮ!
Немое страдание рыб - облаков, проносящихся скрыться
от горя... Но бережно, Точно ребенка, Старик
Свою древнюю тору Прижал, отогрел на груди, Доверчиво шепчет Творцу И вера его беспредельна.
Но дальше!
Художник шагает все дальше.
Его настигает
Внезапное чудо -
Любовь.
Она необъятна как небо.
А небо распахнуто настежь.
И если любимую нежно,
Любимую нежно за плечи
Обнять,
Оттолкнуться, -
Ведь можно,
Ньютонов закон попирая,
В бескрайнее небо шагнуть
И плыть.
Но не в поисках рая, -
Над миром местечек, парижей
Парит неземная любовь.
Здесь рыбы-скрипачки летают,
Румяные ангелы-дети
Наивных ромашек букетик
Влюбленным спешит поднести,
И те отвечают спасибом
На скрипках играющим рыбам
И детям.
И курица-жизнь, Беспечно кудахча, Вприпрыжку несется куда-то, И, кажется, счастье, удача Настали на старой земле.
Но что это? -
Курица-жизнь
Баюкает куклу-надежду,
Тоскует и плачет, как баба.
Художник чудачит?
Когда бы!
Что значит
Свеча на снегу?
Лишь ветер дохнет - и погаснет.
Да был ли он - радостный праздник?!
... И лошадь хрипит: "Не могу
Касаться горящего снега!"
И лошадь, оглобли, телега
С разбега
Бросаются ввысь -
От невыносимого дыма
Зловещих печей Освенцима,
От Бабьего Яра спасись.
Играй веселее, скрипач!
Наяривай полечку, что ли,
Раскачиваясь от боли;
Сдержись, не сорвись, не заплачь!
Упавший на землю - играй!
На мертвой земле замерзая -
Играй!
По дороге до рая,
Расстрелянный - польку играй!
Старик,
Нахлобуча ермолку,
От смерти не пряча лица,
Молитву твердит без умолку, -
Он ДОЛЖЕН дозваться Творца!
Подглядывающие в щелку
Посмеиваются: "Что толку?!
Ему не дозваться Творца!"
Но страшно матерому волку, -
"Уймите, - вопит, - балаболку
Свинцом!
Не жалейте свинца!"
Но маятник древних часов
Не остановился -
Маячит.
И, значит,
Качнувшийся вправо,
Он влево качнется.
И жизнь непременно очнется. И эйфелев добрый верзила,
Расставивши ноги,
Учтиво согнувшись,
Беседует с курицей жизнью о жизни,
В то время, как двое влюбленных
/Два ангела?/
На парашютах
С ночного спускаются неба
И полная светит луна.
Итак,
Страдая, влюбляясь, чудача,
Художник шагает.
Он прав!
Советуют остепениться.
Но можно ли остановиться тому,
Кто рыбу, шутя, научил
Летать
И на скрипке пиликать,
Смеяться - теленка,
Влюбленных - по небу гулять?!
Тому, кто деревья, домишки, животных и даже людей
Пустил по холсту вверх ногами?!
И пусть себе критик-брюзга
Брюзжит, возражения брызжет -
Таится, мол, в теме полета,
Увы, ирреальное что-то, -
На это
Пушистый цыпленок
С лукавой усмешкой кивает:
"Представьте, коллега,
На свете
Еще не такое бывает!"
Х1-Х11.1972 Из сборника "ОСЯЗАНИЕ":
Позволь мне сказать, не мешай, протяни этот миг,
Дозволь рассказать, не карай немотой мой язык,
Дай мне досказать, дай взрастить, то что всходит едва.
В тяжелые, зримые-нежные, злые слова,
Мне славы не надо; покоя, достатка лиши, Но этот подарок отнять насовсем не спеши, Хотя бы за то что - опасный, случайный, шальной, За то что умру, не услышан родной стороной.
Октябрь 1976
- - - Наши дикие и дивные растения - Осип,
Велимир,
Марина,
Ксения! Гонят?
Не пускают в этот сад? Разве только - в угол,
в тень,
к забору. Дабы не мешали
взору Лицезреть
безликих липок ряд, Отдыхать
на грядках унавоженных И на клумбах, бережно ухоженных, Созерцать
товарную красу Овощей бокастых
и униженных
Кустиков - подрезанных, подстриженных, Растерявших песенную суть, Да и что вам
в этой душной холе, Коли рядом воля -
лес и поле!
1977
ОТРЕШЕННЫЙ
Это кто там сидит, разбросав по плечам свои кудри знакомого цвета волос? Это ты? - Это я тут сижу по ночам, наблюдая движение лунных полос, лунный мост на воде, невод из серебра
невским горлом журчащей тяжелой воды,
невода на воде на виду у меня,
и, не помня себя, и, не чуя вины,
я хочу намотать эту тонкую нить,
этот путь, я хочу намотать и тянуть
и луну притянуть, в руки взять и отпить,
проливая тяжелые капли на грудь,
эту ртуть, эту заворожь жадно глотнуть
и в себе растворить ее суть.
Потому и сижу по ночам и тяну,
обрывая и связывая, торопясь,
но ворвется рассвет и прорвет тишину,
и загасит, задвинет, запрячет луну,
и нарушит непрочную связь.
Безалаберный день! - Дети, деньги, дела.
Жизнь - гремящая жесть - разорила дотла.
Поскорее бы вечер раскинул крыла
и луна ко мне в жены пришла!
- - - Стал я глохнуть, как Бетховен. Пасторалей не пишу. Нелюдим, с людьми неровен. Суеты не выношу.
Стал я глохнуть, в сущность звуков Продираясь, в их нутро. Доложу вам, это мука - Как ногтями рыть метро.
Стал я глохнуть - стал я чутче Слышать спрятанную жизнь. Слухом внутренним измучен. И уже не тянет ввысь -
В шум подспудный, в гул утробный, В отголоски голосов, В ритм прерывистый и дробный, В мир, закрытый на засов.
О когда бы смог я связно Потаенное схватить, То что в душах бьется разно, Вытащить, соединить,
Оттолкнуть замшелый камень, Снять привычную тщету, Немоту лечить стихами, Слепоту и глухоту!
1977 |
