МАРК ТРОИЦКИЙ

  
 

 
НЕИСТРЕБИМЫЙ РОМАНТИК. РАССТРЕЛЯТЬ.

/резолюция вместо рецензии/
 

        Марк Троицкий... Почему он здесь? Он - кошка, которая гуляет сама по себе. Он живет на улице, естественно, Киплинга, в городе Дубовый Парк штата Миннесота. Он прожил чуть ли не 40 лет в Ленинграде и - городе Кедрограде.

        Марк Троицкий - дитя 50-х. Поэтический инфантилизм, который - куда типичнее меланхолического цинизма Бродского. Годки, ровесники... Это он - трахнул по голове Женю Рейна в Союзе писателей: оказывается, Женя - ему что-то ГРЯЗНОЕ сказал. Потом всю ночь проходил с Бродским, Ося трагически спрашивал: "Ну как это можно - человека ударить?" Можно, Марк, можно.
        А зачастую для нас это было - и ДОЛЖНО. 19-тилетние поклонники Маяковского, романтики, взращенные в советской теплице на светлых именах Голикова /Гайдара/ и Когана /Павла, не критика/, Джека Лондона, Киплинга и капитана Майн Рида -в те же 19-20 двинувшиеся "в народ" /см. биографии/.
        Но Троицкий - антипод Бродского. Не по таланту: Осе Богом отпущено за четверых, а по мироощущению. Не просветился Марк в лагерьках, как Радыгин, а своим романтизмом, своим еврейством - сам дошел: "Кранты. Надо валить." И дошел, должен отметить, довольно рано: ДО шестидневной.

 
ИУДА МАККАВЕЙ? УРИЦКИЙ-ВОЛОДАРСКИЙ?
 

        Неосторожно было учить нас моральному кодексу комсомольца и строителя коммунизма. Ведь кое-кто принял это - всерьез. Странствующие рыцари, вроде Марка, лезли всюду, куда не нужно: в окруженный колючей проволочкой Череповец /"Комсомольскую стройку"/, лезли в шахты и в море, и при этом упрямо несли свои ПРИНЦИПЫ.
        Марк, двухметровый детина с мощным баритоном, медальным профилем семита -читал на пари со мной, на память, ПЕРВЫЙ том Маяковского, на ночных улицах Ленинграда-Петербурга. Возможно, потому что - еврей, из Марка не вышел Андрюшенька Вознесенский, ни даже Робот Рождественский. А начинали - с того ж. С ПЕРВОГО ТОМА МАЯКОВСКОГО.
        Я не был близко знаком с Марком. У нас была общая юность: шумели, скандалили, эпатировали - в тех же кафе, ЛИТО и Союзе. Но Марк - был и есть начисто чужд всякой богемности. Если приятели Бродского любили покушать и выпить, а то и побаловаться героинчиком /за что один сел/, то Марк - принципиально не пил. Он был "выше". И как, в этой говенно-пропойной стране - ему это удавалось?

увеличить


        Возможно - задержанное развитие. Меня в 14 лет не приняли в комсомол: я был ... левее комсомола. И требовал немедленной мировой революции. В 13 лет я плакал навзрыд в день смерти Сталина. Таким я был лет до 19-ти. Гумилев, Киплинг, Джек Лондон. Я рассказываю свою биографию, но это - биография Марка. Те же болезни роста, но я, на мое несчастье /или счастье/ - не был евреем. Меня не печатали "не потому".
        Марк же начал слишком рано - задумываться. И если Бродский переводил еврейство в план "метафизический" /"Холмы"/, то у Троицкого, Палея, Гиневского, Молота, Шнейдермана, Гордина - и несть им числа, это оставалось в плане "социальном". Естественно, все мы - жалели негров. Сейчас я их не жалею, не знаю, как Марк. Пока я писал эту антологию - два негра-уголовника, в сентябре 81-го, изнасиловали за стенкой, в соседней квартире Остина, 30-летнюю меломанку Салли, гур-джиевку-успенскианку, которая читала для меня статью о "четвертом измерении" у Малевича, какого-то нудного профессора и, естественно, заснула. Не закрыв дверь.
        Тогда, борясь за негров, мы еще не знали, что в Америке - надо закрывать двери. Я не обвиняю негров: белый "ред-нэк" - изнасиловал 13-летнюю девочку, привязав ее к колючей проволоке. Я не обвиняю этот мир. Но Марку - дали по очкам, которые у него были шибко розовые. Кедроград он построил, еще в самом начале 60-х, своего рода Телемскую обитель поэтов, комсомольцев, романтиков. Но тут же были спущены, по разнарядке, сверху, новые силы отечественных бюрократов - и Телем накрылся.
        Когда я перечитываю - Нуссберга ли, Радыгина - я вижу тот же, деформированный, покуроченный, ностальгический романтизм - что и у Марка Троицкого. Нет, не Бродский, с его английско-польской метафизикой, определяет поэтику и сознание моего поколения - а вот эти, по меркам Г-на Гарика Левинтона и "не поэты", да, зачастую - и по меркам моим, не поэты, но - неистребимые романтики.

        За кого вступается Марк? Только ли за негров и евреев? Нет, за Сезанна, Экзюпери, горелый строевой лес, за свою любовь, за право быть честным. Жить не по лжи. МАРК НИКОГДА НЕ ЖИЛ ПО ЛЖИ. Что меня в нем и раздражало. Я специально вешал ему лапшу на уши о сифилисе и алкоголизме Блока и Маяковского. О сифилисе Ленина и Гитлера я уже молчал, знал, что для Марка и для меня - это уже имена "не популярные". Но поддразнить его Блоком и Маяковским...
 

        Об этом, о юности нашей - будет в другой книге, "Мемуары о живых", которую мне пришлось выделить в отдельную из 2-го тома: том разбухал с катастрофической быстротой, и не за счет Бродского или Бобышева - эти "сироты" и эстетствующие циники-медники быстро слиняли, узнав, что я говорю - даже не о сифилисе! - их кумира Ахматовой, а за счет поэтов, так называемых, "малых", которые, тем не менее, куда характерней, типичней и, я бы сказал, ВАЖНЕЕ - поэтов "больших".
        Помню, в год "выдворения" Бродского, сижу я у "Старой книги", что на Литейном, билетами лотереи книжной торгую. Рядом поэт Петя Чейгин ошивается, тянет меня в распивочную на Жуковского. Итээр за 40, с интеллигентно-еврейской мордой и с камерой подходит: "Можно я Вас сниму?" /Внешность у меня всегда была, того, экзотическая/. Петя: "Рупь за съемку!" Рубля у него, естественно, не оказалось. Стоит, ждет, когда какая красивая девушка подойдет, покупать билетик. Подходит, вместо девушки, Бродский. "Ну, что, говорю, Ося - выдворяют?" "Да вот, велели в течение 3-х дней, я сказал, что и деньги не успею собрать, дали - неделю, дней десять..." "Ну давай там, не посрами и подобное..." Простились. Фотографу, чтоб на прощанье отсняться, я и не мигнул: Литейный, КГБ рядом, а Ося и всегда был зело подозрительным. Перебьемся, думаю. Уходит. Я и спрашиваю фотографа: "А знаете, кто это был? Бродский." Знал, чем подкусить, с еврейской внешностью, интеллектуала! Начинает тут итээр рвать на попе волосы крупными горстями, меня с Петей снимать уже не хочет, вызвали мы какую-то девчушку из магазина, шелкнул он ее и меня уже без вдохновения, ушел. Поэты Чейгин и Кузьминский - ему ни к чему были, ему бы Бродского на пленочку отснять! И появляются сейчас, пачками, фотографии Иосифа в каждой русско-еврейской газете Нью-Йорка, собрания Лившица и Шарымовой, да и у меня, во 2-м томе, их изрядно.
        Я не делаю антологию "знаменитостей". Тогда я, может быть, и поэта Бобышева к чертям выкинул бы: какая он знаменитость, его этот итээр и снимать бы не стал, как и меня, впрочем.
Говоря за "знаменитости", методом того же Левинтона /дался он мне, зараза!/, пришлось бы вернуться к моей-Сюзанниной антологии "5 поэтов" /"Живое зеркало"/, да и то - себя бы пришлось выкинуть.
 

        Но Марк Троицкий, который всю жизнь "гулял сам по себе", не входил ни в какие группы, ЛИТО, ахматовские салоны для избранных - тем не менее, принадлежит к ленинградской школе 50-х - начала 60-х. Даже по посвящениям-поминаниям: Юпп, Гордин, теперь вот - Рейн и Бродский, а возьмем, к примеру, поэта Владимира Пяста, соученика Блока: изучают его академики, и я с его "нонной строфой" возился, но ведь он же - "не Блок"! И я там, скажем, не Бродский.
        Согласно мнению проф. Иваска - в антологии следовало оставить только Бродского-Бобышева. Ну так пусть он сам их и печатает. А я - остальных.

 

 
 
КИПЛИНГ

 

Война не считает убитых -

считает только живых.

Убитые не забыты,

но на войне не до них.
 

Не улыбнутся нам трупы,

услышав салютный гам.

К чему же тратить так глупо

обещанное врагам?
 

К чорту сентиментальность!

Смерть - только крепкий сон.

Ад тем, кто живыми остались,

а тот, кто погиб - спасен. -
 

Им больше ни разу с нами
не вставать на свинцовом ветру...
 

А меня убьют - пусть станет

окопным бруствером труп.
 

Апрель 1960
 

 

 

 

БЕЗ ЭКЗОТИКИ
/из стихов о Севере/
 

                    поэту Я.Гордину
 

На острове в сто гектар

от костра или сигареты

обычный лесной пожар

/трехсотый пожар за лето/.
 

Ветер мешал и злил -
сосны вспыхивали как спички.
На катере привезли
нам на помощь троих лесничих.
 

... Мокрый лиственный хлыст,

топор, потрепанный ватник.

... И вшестером дрались

спокойно, зло, аккуратно.
 

Пожар потушили и в ночь

дежурили около гари,

чтоб пожар не возник вновь.

А днем как убитые спали...
 

Спасли девяносто гектар

строевого соснового леса.
 

... Но об этом баллады катать

и глупо, и неинтересно.

 

 

 

- - -

 

Филармония.
Вечер.
Прохлада колонн.
Дирижерской палочки карнавал...
 

Я с размаха
                 разбил кулаком стекло

и кровью
              тебя
                    на стене рисовал...
 

Ну и что ж,
               что тема сама не нова -

чтоб тебя

написать -
                не найдется палитры -

потому что

флуоресцируют
                       мелодии Рахманинова

рисунком

на сером свитере.
 

/Декабрь 1960/
 

 

 

 

ИЗБИТАЯ ИСТИНА
 

Однажды, я шел по дороге и вдруг увидел:

в пыли, избитая до полусмерти,

с огромными кровоподтеками по всему телу -

валялась истина.
 

Кто ее избил? Конечно, люди -
только люди способны на такую подлость...
 

Я помог ей встать и взял с собой.

Мы пошли по дороге дальше.
 

С кем бы мы ни пытались заговорить, -

все брезгливо на нас смотрели,

спешили пройти, повторяли с презреньем:

"нам не надо избитых истин."
 

Это были, конечно, те самые люди,

которые избивали истину,

если не ту, что шла со мной рядом,

то, наверняка, какую-нибудь другую.
 

Их было много - на каждом шагу,
и моя истина погрустнела.
Тогда я сказал ей: "Не надо грустить.
Наступит такое великое время -
не будет трусливых линчевателей истин.
Не будет совсем.
                         А это значит,

что калечить истины станет некому..."
 

И еще рассказал ей поучительный случай

о том, как три негодяя

решили избить одну мне знакомую истину.

В переулке напали...
                                 /Трое мужчин -
на одну беззащитную женщину!/

Но моя знакомая истина

занималась пять лет джиу-джитсу, -

и всех троих негодяев

в минуту свалила на землю,

где они без сознанья лежали

до приезда санитарной машины.

И с тех пор, эти три негодяя,

лишь услышат где-нибудь истину,

даже не эту, а совершенно другую -

испуганно рты закрывают,

чтобы неосторожным словом

истину не задеть.
 

Выслушав эту историю, моя избитая истина
заметно повеселела. Сказала:
"Большое спасибо,
Я дальше сама дойду."
                                    И, перейдя дорогу,

исчезла в толпе прохожих...
 

/Март 1962/
 

 

 

 

СПАСЕНИЕ СМЕХОМ
 

                        "О, рассмейтесь, смехачи!"
                               /Велимир Хлебников/
 

Смейтесь, пожалуйста, смейтесь!

Пусть хохот выдавит стекла.

Пускай обрушится люстра

на самодовольный партер.

Ведь если сейчас не смеяться,

то потом - протянешь недолго. -

Есенин не хотел смеяться

и кончил себя в "Англетер".
 

Смейтесь над русскими битниками,

бритыми и бородатыми.

Смейтесь речам Ильичева,

В СЫРЕ НАХОДЯЩЕМ ВКУС.

Смейтесь над начинающими

юными ренегатами -

/о, нос удержать по ветру -

величайшее из искусств!/
 

Смейтесь во имя надежды

увидеть конец кретинизма, -

когда не будут ПРОКОФЬЕВЫМ

ленинских премий давать.

Смейтесь!!! И в этом смехе,

как в пророческой призме,

дубы от советского искусства

уже превратятся в дрова.
 

Смейтесь!

Пожалуйста, смейтесь!
 

/Март 1963/
 

 

 

 

- - -

 

Ах, ты, чижик, чижик,

ты се-рень-кий!

И в России ты выжил

и в Америке.
 

Хорошо быть не белым, не красным -
серым -
это всего безопасней.
 

Безопасно?
И бритва, бесспорно,
безопасна,
пока не у горла.
 

А потом - кровь,
                         как с брансдспойта.

Кто устраивал погромные бойни? -

негров жег?

и стрелял евреев? -

птички-чижики озверелые.
 

"Бей жидов и спасай Россию!"
и
"Америка - для американцев!" -
из детей вырастают расисты -
ведь расистами не рождаются.
 

Можно
строй сменить и правительство,
можно
партию трижды вычистить, -

но
останется чижик серенький

процветать и у нас

и в Америке.
 

Тихий, маленький, незаметный,
в стенгазету строчащий заметки -
Над Землей
долговечней Вечности -
как проклятие человечества.
 

/ Март 1963/

 

 

 

 

МОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ В КАФЕ ПОЭТОВ

/ул. Полтавская д.1/
 

Товарищи!

Товарищи?

кому? - мне?

а где мы вместе?

вот в этом зале?

Так я здесь случайно -

а вы - нет.

Вы тут всегда торчите и торчали.
 

Ах, вы любите поэзию?
Ах, шарман!
как это трогательно и современно!
А вопрос "сегодняшнего окаменевшего дерьма"
вам не действует на обоняние
                                             и на нервы?
 

Вы - обслюнявленные объедки,

    вы - отрыжки вчерашних коктейлей,

       вы
          и ваши стильные девки

так называемой поэзии захотели?
 

Под стишонки
                    легче трудится желудок,

сокращение кишок становится ритмичным

/если читает Миша Юпп,
                                    вообще происходит чудо -

можно без последствий выпить литр "Столичной"./
 

Сытое, откормленное, неистребимое стадо,

ни революции, ни войны
                                     вас не излечили -
от сотворенья мира вам все то же надо:

выпивку,

баб

и немножко интеллектуальных развлечений.
 

Уходят гении, расшибившись о Время,

но вы бессмертней
                            врубелей и листов -

вы, наверно, и есть та праматерия,

которую безуспешно
                               искали материалисты.
 

А теперь - аплодируйте!
делайте вид,
что это о ком-то,
                        а про вас тут - ни грамма.
 

Но лучше признайте,
                              что это - вы -
на грубом портрете

                            без золоченых рамок.
 

/1965/

 

 

 

                        т _ с
 

Ты уходи.

Да, так вернее.

Слишком длинно молчим.

Я потом оближу варенье

с твоей ложечки...

я - кретин?
 

Может быть, очень, очень может...
Там,
в горящей тайге
твое прошлое вместе с кожей
обгорит на смуглой руке.
 

Ты вернешься для всех чужая

/если только дойдешь.../ -

кто прошел сквозь лесные пожары,

в городах видит ложь.
 

И среди мишуры и сплетен
ты смотреть будешь мимо и сквозь.
 

... но меня такой взгляд не встретит -

я погибну в тайге в ту осень.
 

/июнь 1964/
 

 

 

 

К СЕБЕ
 

Слушай, заткнись, пожалуйста -
надоело.
На чёрта мне чья-то жалость -
пиши лучше ноэли,
слюнявь чью-нибудь юбку -
она отзывчивей,
а мне все равно каюк
пожизненный.
 

Поёт Окуджава песенки,

и, если оценивать,

это не очень-то весело,

но все ж - спасение.
 

А мы анекдоты рассказываем,

армянское радио...
 

... а свастика метастазами
вспухает, гадина -
в Мадриде, в Чикаго, в Мельбурне,
в Ленинграде ... -
/за это меня немедленно
арестовать бы,
да это сейчас не модно,
но, может -

станет с нового года

опять модным?/
 

... Так знаешь, сыграем в шахматы,
дай мне форы -
устал я сегодня кошмарно
и - не в форме.
 

/Декабрь 1964/
 

 

 

 

- - -

 

                          И.
 

Бог с тобой, золотая рыбка.

У меня нет желаний. Плыви.
 

... Я б писал тебе в день по открытке,

но не знаю слов о любви,

а другие здесь лицемерны...

Ты плыви уж... я промолчу...
 

... Жизнь отмеривает в сантиметрах

нераскрывшийся парашют.

Может, незачем было прыгать?

но теперь - все едино - хана...
 

... бог с тобой , золотая рыбка...
 

неоплатна моя вина,
и нелепый финал не искупит
сотой доли ее...
                          и хоть -
воду всех океанов в ступе

исступленно сто лет толочь -

это тоже не искупленье.
 

А другого мне не дано.
 

Значит - точка.
                       Еще мгновенье -

и ... заканчивается кино.

Разойдутся, зевая, зрители.
 

... и начнется новый сеанс -

как печально и омерзительно

погибать в миллионный раз!

Лучше вправду бы застрелиться

/ну судьба ж мне и выдала финт!/
 

... эта дьявольщина будет длиться,

пока с экранов не снимут фильм.
 

/январь 1965/

 

 

 

 

ПОРТ
 

Мажорность грузчиков
                                   имеет форму мата...
- Не надо!

Ах, не надо, -
                    краснеют непривычные селедки, -

Кошмар! Куда же завезли нас все-таки?!

В Атлантике такого не встречалось... -
 

                их в бочках выгружают на причалы,
                и если все пойдет удачно,
                один бочонок грузчики заначат,
                чтоб на закуску к спирту или к водке
                всегда
                          имелись жирные селедки.
 

И когда грузчики будут грустить,
                                                  напившись,

и песни петь,

и бестолково спорить, -

селедки с удивлением услышат,

что их минорность -

тоже мат,

только
          в миноре.
 

/апрель 1965/
 

 

 

 

- - -

 

                    "... Земля - корабль.

                     Но кто-то вдруг..."
                                  /Есенин/
 

Каррамба!!

Взорвался корабль!

Пассажиры -
                   на завтрак крабам.

Всех -
виноватых и правых,

глупых и мыслящих здраво,

развратных, и строгих нравов,

без различия пола и возраста -
                                               на удобрение водорослям.
 

Ищите теперь причины...
 

/но кто будет искать-то? -

плавает один ботинок

и штапельное платье/
 

... и никому не известный,

чиновник небесного ведомства,

некий Башмачкин загробный,

не интересуясь подробностями -

                                              "все в мирозданье - зола!" -
вычеркнет из реестров

название судна
                        "3 е м л я".
 

/январь 1965/

 

 

 

- - -

 

Раз плюнуть -
это плюнуть раз -
плевать вторично не придется...
протух колодец,
                         и не пригодится
пить воду - нет воды - есть грязь,

но без блюстителей не обойдётся:

перекусают ягодицы,

задавят,

скрутят и -

под суд:

"В колодец вложен ТРУД!!"
 

И суд решит:
"... хотя колодец,
как показала экспертиза,
похож скорее на болото -
плевок - есть непотребный вызов
порядку,
поношенье власти.
 

Преступника рубить на части.
 

Куски же побросать в колодец

для воспитания в народе

патриотизма,

в страх другим плевакам."
 

Что ж - се ля ви.

Никто не плакал.
 

/октябрь 1965/
 

 

 

 

- - -

 

Циклоп цитировал циклопа:

"Как плох наш мир.
                            И всё в нём плохо.

Козёл и то с двумя глазами -

за что нас боги наказали?"
 

И оскорбленные циклопы

переселились в Севастополь.
 

Но что-то в этом мало проку -
хандрят циклопы.
"В России власти к нам нестроги,
но - разобраться -
свои, хоть пьяненькие, боги
лучше эмиграции.
Вернемся, братия,
в родную Грецию!!
пообтрепались, поистратились -
куда нам деться?"
 

Но виз не выдали.

Единоглазые

зрачками двигали,

поняв не сразу.
 

Потом прочухались,
промигались -
пошли работать маяками.
 

А тот, который помоложе,

устроился Электровозом.
 

/август 1965/
 

 

 

 

- - -

 

Вершили судьбы империй,
решали смену режимов,
ржали автомашины,
рыжели катамараны
на волжском дождливом плесе,
и на лазури керамик
коричневела осень.
 

Описывались окружности

вокруг разозленных точек.

Расписывались в ненужности

пехота, танкисты и летчики.

Раскрашивались игрушки

для новогодней елки...
 

... и время грозило рухнуть

для скольких?
 

/2 января 1966/
 

 

 

 

                 МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
 

Ка-ак рубила! Наотмашь -
навзничь
мачта -
и за борт - щепкой...

пусть хотя бы гибель - как праздник
/а спасешься - совсем задразнят
без прощенья.../
без прощанья.
кому - "до скорого?"
Пусть живут. Пусть избудут бед.
 

... что выигрывала - на всех поровну,

что проигрывала - всё себе.
 

Перед Родиной, перед богом -
не оправдана -
но права.
... не минировала дороги,
/по которым теперь - трава/ -
за собой - погоню взорвать -
раз-минировала - раз мимо...
В дым!
Кто следующий? Прошу...
быть убитым - незапретимо...
... пятый акт играют без грима...
но кто ТАМ будет требовать нимба -
просто шут.
Шут! - штрейкбрехер, фальшгамлет, шкура.
 

Безвозмездны поэты Земле.
 

их убийство - всего лишь шутка.

Несерьезная шутка. Нет. -
 

Как смеялась! -

куда вы, крысы? -

поутопнете до одной...
 

... А потом - петля, или выстрел -
и -
на дно.
 

/ноябрь 1965/
 

 

 

 

К МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
 

Имя твое оскверняют
грязными языками -
имя твое сверкает
в грязи - драгоценным камнем.
 

Имя твое слюнявят

восторженные эстеты -

им не знать,
                 что словами
можно согреть планету,

или изгадить -
                      как хочешь -

как сердце суд совершит свой:

Экзюпери - быть летчиком,

Эйхману - сдохнуть фашистом.
 

Ни славы и ни проклятья -

жизнь обрывается сразу:

за подлость не будет расплаты,

любви - не нужны награды.
 

"Слово было вначале."
 

Человек приходил к слову.
И уходил в молчанье,
в слова, как в латы, закован.
 

Поймите верховность безмолвья...

безмолвие - безответно.

вот потому без боли

умирают поэты,

приводящие в исполненье

собственные приговоры -

так убегают пленные

в смерть,
             избежав позора.
 

И уже смешно, а не страшно,

что кто-то что-то отнимет...
 

... Да пребудет суровым и ясным

имя твое, - Марина.
 

/1963-1965/
 

 

 

 

- - -

                  с.Ф.
 

Ты на меня не сердись,

даже если промазал...
 

каждый - в себе - один,

тысяча каждых - масса,

в которой один - никто,

как я у тебя - некто,

сравнимый с тощим китом,

мусолящим сигарету,

с иззубренным гарпунами

грамотным кашалотом -

/видишь - не доконали

заляпанные медалями

лучшие китобои флота/
 

Может быть, подфартит -

мы откочуем к югу:

мишенью, покинувшей тир,

загнанным в пятый угол -

в жизнь -
               идолом Рапа-Нуи.
водоворот забот,
друзья, честолюбие - ну их!
 

... гадов невпроворот...

снова нас обманули?

и кончится этот год

не в декабре - в июле?!
 

Нужно сниматься с мели,

до ребер сдирая обшивку

/медленно, как же медленно! -

как будто уже не живы/
 

Было: осенний Выборг

избрал нас двоих, выбрал,

выкрал, отчаянно вырвал,

прикрыл /как птенцов аист/

надолбами Маннергейма,

как джунглями Гаваи

спасают аборигенов,

отрезал, как отрезают

горелкою автогенной,

от всех морок и помарок,

промахов и ремарок,

глаголящих издевательски,

что вместе -
                  необязательно,

а врозь -
               это горя меньше...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

на Финском - тревожный штиль.
 

Выборг, как тролль или леший

выручит...
               но - не излечит...
 

... точно атомы меченые

трассами призрачно-вечными

мы, аукаясь, мечемся,

уже потерявшись почти -
 

как будто над нами кто-то

ставит безжалостный опыт

и вспышками спектроскопа

слепит наши пути.
 

/апрель 1966/
 

 

 

 

- - -

 

Врагиня, ворожея,
не предназначь мне зла.
 

Изменит неужели

счастливая звезда? -

 

Простреленным задирой

на черную траву -

полупародийный,

увы, труп.
 

Не на фронтах, не в рёве

смертельного пике.

Вид такой крови

не для легенд.
 

Finita la cometa?

Какое! la comedia:

ссадили безбилетника,

разоблачили медиума.
 

Условиться о славе -

ославиться ослом...
 

... обошли нас справа,

нас - вдвоем! ...
 

Ирка не обращай внимания. Честное слово, это пройдет.
 

... но справа, справа

кинжальный, пулеметный...

Ирка, падай, падай! -

замри-примёрзни.
 

Кто выручит?

Гранат бы пару...

Ах, падлы, - в Ирочку

попали...
 

Ишка, милая...

Последнее лето?

Убиты не мы ли

в атаке под Смоленском?
 

А теперь в чьей же

тесно шкуре?!
. . . . . . . . . . . . . . .

 

Ша! Будьте взаимно вежливы

те, кто не вернулись,

с этими, которые

после и вместо...
 

Маэстро! Это никому не интересно.

Остановите музыку, маэстро!

Это оркестр? Это сброд, а не оркестр;

на пляс-веранде ваше место.
 

И бесполезны ноты, бесполезны.

Даже ноты протеста.
 

... Я вас обидел что ли? -

Ни боже мой.

 

Мертвым не больно...

А кто живой?

Каким зашифрован кодом?

И выдаст себя - когда?
 

... До свидания, Павел Коган.

... До свиданья, Аркадий Гайдар.
 

Ах, до свиданья, мальчики!

Адью и аривидерчи!

В этом финальном матче

не побеждает сильнейший,

не торжествует правда,

не наказуемо - зло...
. . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Беру все слова обратно,
чтоб себя не проклясть завтра. -
 

Убитым не нужно слов.

 

/1969/
 

 

 

 

POSTSCRIPTUM
 

У последней заставы

в непроглядном снегу

мы сойдемся устало...
 

... только я не приду...
 

Кто дошел - за дорогу

пусть поставит свечу

и попросит у бога:
 

... я один промолчу...
 

"Здесь, где место схожденья
наших крестных путей,
нам даруй снисхожденье..."
 

... но меня не жалей...
 

"От безумства и страсти,
от неведенья - зло.
Ты бы спас своей властью..."
 

... только время прошло...
 

И апостольской ложью

их уже не спасти.

И ничто не поможет -

так прости их.
                     Прости
сих, душою убогих -

милосерден твой суд...
 

... ну, а мне - нету бога -

 

выдай им - пусть распнут.
 

/октябрь 1972/

 
назад
дальше
  

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2005

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5-А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга