17 ноября.
 

        Все! Все бросаю и ухожу в монастырь. В мужской! Ты только подумай: я не сумела протащить в альманах ни Рейна, ни Наймана. Статьи Мейлаха их, видите ли, тоже не устраивают. Чёрт те что! Ну ладно - Кривулин. У него медовый месяц /с Го-ричевой?! Уууу - ККК/, он с этого охуел, а Иванов, Пазухин, Нечаев - эти какого мёду облопались? Рейн им не поэт, а? За каждую строчку билась, как орлица над орленком, за каждое слово! Хулиганы! С ССП играют, в подпольное отделение Союза писателей! Шнейдермана не понимают!
        Ухожу. Вот еще один вариант поэтического раздела предложу - и ухожу, если не примут. Буду делать свою книгу "Поэзия-75". Без дела в руках я не останусь - оно само меня найдет. И помощников и союзников тоже найду.
        А вообще-то, Костенька, дело к тому идет: пора расходиться и создавать новые группы и делать разные книги. Это создает здоровую конкуренцию, творческую полемику, словом - жизнь. Нехорошо, когда все издания такого рода сосредоточены в одних руках. Образуется своего рода коррупция. А нам это ни к чему. Кривулин признает 5 имен и больше слышать ни о ком не желает. Я не против его пятерки, отнюдь! Но они представляют только одно крыло поэзии. А на одном крыле летают только планеры и то, если их с горы пустить, и по ветру. Я на такую куцую подборку никогда не соглашусь. И без молодых поэтов раздел - не раздел. Что за поэзия без поколений, без развития?
        Зла на весь мир, за исключением Австрии. Прощай до завтра!
 

/нарисована птичка/
 

18 ноября.
 

        Позвонила сегодня Иванову, как самому серьезному человеку изо всей нашей лавочки. Сказала ему все, что я о нас думаю, и заявила о своем намерении выйти из альманаха. А он мне в ответ: "Я ничуть не удивлен Вашим решением. Вчера мы с Женей по дороге домой поняли, что мы, по существу, развалили уже готовый раздел. Мы договорились в следующую встречу еще раз его пересмотреть. А выходить из альманаха вы, Юля, не имеете права."
Я: Борис Иванович, но ведь Кривулин предложил 5 имен. Стоит ли для работы с пятью именами иметь редактора раздела поэзии? С такой работой он и один справится.
Б.И.: Если вы уйдете, вы сделаете подлость /так и сказал!/. Без вас не только поэтического раздела, но и самого альманаха не будет.
        И знаешь, мне пришлось с этим согласиться. Уйти всегда успею - чай, не на пенсию!

 

Борис Иванович Иванов /стоит в центре/ на заседании не то прозаиков, не то и художников. Слева /в очках и усах/ фотограф и прозаик Борис Кудряков /Гран/. Остальных - и в глаза не видел, хотя рожа справа от Иванова, вроде, знакомая. Где - тоже неясно. Год - 75-76.
 

1 ноября 1975 г.
        Сегодня Виктор Кривулин и Таня Горичева обвенчались в маленькой церкви на Охте. Был весь наш Ленинград, гости из Москвы и Прибалтики. Я не была - сама болела, и Папа - тоже. Говорят, было красиво, трогательно и настояще.
. . . . . . . . . . . .

 

3 ноября

. . . . . . . . . . . .

 

        Только что Наталья тебе звонила. Я попросила: "Дай поговорить на копеечку!" Сжалилась, дала трубку. Я сказала: "Здравствуй, Костенька. Я тебя люблю и целую." Ты ответил: "Здравствуй, Юленька."
        Вот и поговорили.

. . . . . . . . . . . .

 

4 ноября.
        Боги мои, боги! Яду мне, яду!
        Жизни нет никакой, даже литературной.
        Гм. Вру. Пазухин идет, Кривулина ведет.
        Завтра допишу.
        Целую, милый.
 

 

5 ноября.

Ужасную кляксу посадила.

Пришлось из нее сделать

зверика. Он не кусается.

/рисунок/


        Вчера стихийно провели собрание инициативной группы. Были Кривулин, Иванов, Пазухин, я и гость из Москвы, филолог. Он рассказал, что московские энтузиасты распечатали "ЛЕПТУ" и пустили по рукам. Мнения о сборнике самые высокие: "Москве Ленинград уже не догнать. Поэзия Петербурга не покидала." Просят составить сборник типа "Who is who" с биографиями, адресами и т.д. Надобно подумать.
. . . . . . . . . . . .

 

11 ноября.

. . . . . . . . . . . .
        Любопытная вещь открылась, Костя. Пока мы делали книгу, я совершенно не заботилась о нашей роли составителей и, тем более, о чести быть ее составителем. А вот теперь я отвосюду слышу прекрасные, добрые слова в наш адрес. Говорят о том, что нам удалось сделать именно книгу, а не просто сборник стихотворений, т.е. нечто цельное, неделимое и завершенное в композиционном отношении. Об этом говорят в Москве и у нас, даже в Союзе писателей. Теперь и я уже думаю, что есть в нашей работе что-то и еще, помимо простого исполнения долга перед читателями и поэтами. И некая гордость просачивается в мое бескорыстное женское сердце - чувство, мне в общем не свойственное; ты знаешь: я больше люблю гордиться друзьями. Но мне и вправду кажется, что наша книга - лучшее из всего, что было предложено издательствам в последние годы, имея в виду, конечно, коллективные сборники. Оно и понятно: мы позволили себе быть свободными в роли составителей, у официальных же издательств и издателей справа - инструкция, а слева - коррупция. Кроме того, мы в своей работе действовали по соображениям своей литературной чести - понятие, давным давно утраченное советскими литераторами. А если утрачено и само понятие чести, то о чем уж тут можно говорить, на что надеяться!
        Жаль, что наша пятерка уже не существует в прежнем составе. Ты ушел, но пришли Хильда /Таня Горичева-Кривулина/ и Вадим Нечаев. Но по-настоящему понимаем друг друга только мы, старички. Вадим и Хильда еще привыкают. Но Хильда пленяет своей редкой эрудицией и работоспособностью. Натали от наших дел несколько отошла - без тебя ей с нами скучно. Да и работает много. На тебя, я разумею.
        Ближе всех мне Борис Иванович, хотя Витю и Женю я очень люблю. Но их я не всегда понимаю, а каждое слово Б.И. мне совершенно ясно. У нас с ним полное сходство позиций и взглядов, оттого и работать легко.
        Хильда - человек рационально мыслящий, но авантюрно чувствующий. Это приятно, но не всегда. Она, например, без конца говорит о самоценности любого проявления личности, любого духовного движения. Гм! Синявин в своих действиях несомненно движим духовной силой. Вот только не туда она его порой двигает. У меня нет ни малейших оснований подозревать его в непорядочности или склонности к политическим спекуляциям, но логика его поступков и ход его мысли для меня - загадка. Могу ли я идти с человеком, если его действия мне не ясны с самого начала? То же - о его целях. Я знаю все про всех: кто о чем думает, кто для чего работает, кто куда собирается. О Синявине я не знаю НИЧЕГО. Не нравятся мне его заигрывания с литературной братией - я не вижу в нем любви к поэзии и к поэтам. Он не сказал ни о ком из них не то чтобы дорого слова, но и просто - никакого. Meня это настораживает. Он мыслит не людьми, а категориями, массами. Тот же марксистский подход, только с другой стороны. Все тот же наш советский метод. Мы же, если помнишь, без конца забывали точное число авторов нашей книги, число нас грело /?/, зато мы знали каждый текст и любили каждого автора. Не все - всех, но именно "любили". И головы свои мы закладывали не во имя высоких идей, а во имя конкретных людей, наших друзей, их стихов. Словом, Синявин нам чужой. Но Кривулин и Хильда им увлечены, и это меня пугает. Так можно свести серьезные литературные действия к простому куражу трезвона для. Всем им очень хочется вывести поэтов на площадь. Я - за. Пора нам заявить о себе во весь голос. Но по какому поводу, ради чего? "Ждите. Площадь имеет свои законы. Один из них состоит в том, что она призывает, а не ее выбирают." Б.И. и Женя меня поддерживают. Мы, несомненно, уже представляем собой культурное движение, так нельзя же двигаться, как Бог на душу положит!
. . . . . . . . . . . .

        ... Но нельзя забывать, что на лагерях и по сию пору висят красные тряпки со словами "Мир. Свобода. Равенство. Братство." Наши слова - в наших книгах, а не на кумаче или на фанере.

 

 

        ... И меньше, чем год спустя Юлия размалевала с двумя художниками стены Петропавловки, Гостиного и прочих зданий - антисоветскими лозунгами, типа "Партия -враг народа" и т.п. Волков и Рыбаков за это отправились обратно в Лагеря, а Юлия села позднее.
        Поразительная непоследовательность этой дурищи, импульсивность, доверчивость, восторженность и преклонение перед любым сильных характером - "подо мной" она была еще год с моего отъезда, но уже через 2 - малевала свои пописушки. А по выходе из лагеря - попала "под Горичеву" и вдарилась с тем же пылом в "женское движение". Все эти движения - существовали в ее воображении, а пороху всегда хватало ненадолго. Она хваталась за искусствоведов и могилу Ахматовой, за сборники поэтические и лозунги политические, и всегда была - увы, органична. Пусть дура - но зато какая органичная дура! /перифразируя Веничку, коего она НЕ ПРОСЕКЛА!/. И в поэзии, и в литературе вообще - Юлия мыслила на уровне пупка, не выше. Просто ей повезло, что друзья - тянули в дом действительно стоющее, креатуры же Юлии -Лариса Дианова /подруга, охотница, природолюбка/, Витя Дмитриев /гм, очередная "любовь"/, Евгений Курако /актер, старый приятель/, какой-то там Семыкин - все это были, может, и друзья - но уж никак не поэты! И выбить их из "ЛЕПТЫ" было, порой, трудновато.
        И Борис Иванов для меня по сю - темная лошадка, и села-то Юлия по делу /по делам!/ Синявина и Трифонова, ЗА ИХ писания и подписания! Но ништо ей впрок не идет. Осуждая Кривулина и Синявина /см. выше/ - на площадь-то она - в первых рядах поперла! Рядом с мыслями разумными - о роли, скажем, баб - которые в России всё на себе тянут, потому мужики - плачут и пьют - вступила-таки в очередную "партию"! Аппелирует теперь к феминисткам.
        Но я печатаю ее дневник, а не свои к нему замечания.
 

 

22 ноября.
        Победа! Раздел поэзии сформирован и утвержден. Выглядит он так:
АРОНЗОН ДРАГОМОЩЕНКО КРИВУЛИН ОЖИГАНОВ ОХАПКИН ШВАРЦ ШИРАЛИ СТРАТАНОВСКИЙ ЛАНИНА

Я довольна и прыгаю. Сейчас бегу готовить вечер переводов Петрова. Он приехал из Новгорода на недельку, а я его сразу и поймала. Что-то мы сегодня услышим? Целую и бегу искать стулья.

 

 

Поэт и переводчик Сергей Владимирович Петров. Сидел. После высылки живет в Новгороде. Известен своими переводами Рильке /не опубликованы/. Слышал их на вечере переводов в СП. Приятель Т.Г.Гнедич. Его должен прекрасно знать Эткинд, но в 800 страницах "Записок незаговорщика" - о нем данных нет. У меня тоже. Фото - Приходько или Папы, лето 1976?
С.В.Петров известен американским профессорам-славистам. Показывает свои "фуги", но не дает. Прочитать на месте - профессура не в силах: по-русски.

 
 

ПЕТРОВ У ЮЛИИ. Лето 75? 76? В публике узнаю только Фаину Косс /она же прозаик Ольга Устинова/, справа от Петрова. У окна, похоже, Ожиганов. Остальных баб видел, но не помню.

 

23 ноября.
        Вчера слушали из Готье, Бернса, Ферлина и разных прочих шведов. Вот как раз шведы были скучны необычайно. Но зато был "Послеполуденный отдых фавна" - ах какое чудо! Чудак Петров перевел название по-своему - "Фавнов заполдень". В конце вечера он читал свои новые фуги. Пишет он их чернилами разного цвета - черными, красными и зелеными. Это очень красиво на бумаге. Я пришлю тебе, если он даст тексты. Он это не особенно любит. Но разные чернила - это здорово! Внутри стих, видно /слышно, ибо - фуга/ движение разных тем. Иногда одним цветом пишется все стихотворение, и только несколько слов, иногда даже союз или местоимение - другим. Иногда - в последнем стихотворении фуги - все темы смешиваются, переплетаются в полифонию звука и цвета.

        Вот так бы записать полифонии Брандта!

 

        Целую тебя, радость, промежду глаз. Храни тебя Бог и завтра и послезавтра!

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга