Здравствуйте, мои милые люди, феди и дети!
 

    Наконец-то получила возможность написать вам настоящее письмо и отправить его с настоящей оказией, а то до сих пор всё были жалкие попытки зека-дилетанта, арестанта-любителя. Думаю, что ничего путного из них не вышло, теперь за дело взялись люди белее опытные.
    Дети мои! Сбылась мечта идиота: я получила наконец ту самую "творческую обстановку", о необходимости которой столько раз говорила. У меня есть всё, о чём может мечтать литератор: 24 часа в сутки полностью свободного времени, чудесные друзья рядом, готовые поддержать в любую минуту и сделать для меня вещи, в местных условиях совершенно невозможные; мне не надо думать о еде, о тряпках, о деньгах, о ГБ, о проблемах Востока и Запада в свете трагического положения второй литературной действительности, мое прошлое - как хрустальные шарик на ладошке: всё видно, всё закруглено, всё сверкает, ни одна грань не стерлась; будущего у меня сейчас нет, т.е. оно настолько уже не зависит от моих усилий и планов, что нет смысла о нем размышлять. Я совершенно свободна и счастлива! Вот именно - свободна. Остались кой-какие мелкие долги плохим и хорошим людям, но я знаю, что со всеми постепенно расплачусь, и даже в самое ближайшее время. Душа моя в таком равновесии, что как бы ей не упорхнуть от меня! С этого, собственно, и начались счастливые перемены в моей крестовской жизни - чуть-чуть мы с душой не расстались по взаимному согласию.
    После суда меня стали держать в одной камере с сумасшедшенькими. Один раз это была белая горячка в самом черном расцвете. Этот ужас в эпистолярном жанре неописуем: трое суток - сплошной вопль, бросания на всех и на всё, поиски ножа, потому как "пора всех кончать", и ни минуты сна. А у меня криз. Чудненькое было времечко. Ну, думаю, кранты. Завтра и меня - в мокрые простынки и на пять узлов, и прости-прощай, светлый ум Ю.Н.Вознесенской! Дошла. Ходить уже не могла. Еле поднималась в постели. Тут меня и перевели из психушки на терапию. Светлая палата, громадные окна с деревьями /это после трех недель, проведенных в склепе с замурованным оконцем/, две чудесные соседки - живём душа в душу и даже без мата! И еще - много настоящих друзей, которые у меня здесь как-то незаметно появились. Ночью горит только небольшой ночник. Засадили в меня ведро глюкозы, тележку витаминов - и ожил покойничек-то! Ожил и записал, и записал! /ударения - для Натали!/ - и стихи, и прозу, и даже публицистику /заметки под общим названием "Гусарская осень" с приложением некоторых документов/. Ради Бога, люди, храните всё-всё, что касается этой судебной вакханалии! Умоляю!
    А теперь - на колени перед моим умением устраиваться в этой жизни. А по вечерам ей приносили в постель кофе или крепкий чай с лимоном. Ну как? A еще говорят: "Не практичная! Не от мира сего!" Я бы посмотрела, как майору Волошенюку понесут кофе в камеру! Словом, господа, я в панике: боюсь, что мне уже никогда и нигде не будет по-настоящему плохо.
    Кстати, порадуйтесь и за Гусара. У него тоже здесь были прекрасные отношения с аборигенами. Рассказать, как я об этом узнала? Слушайте. Однажды /это было уже на психушке/ открывается кормушка и появляется нечто огромное и усатое. "Ты - Юля?" "Я." "По 190-ой, первой?" "Да." "Если тебе что-нибудь понадобится, передай в такую-то камеру такому-то." "Спасибо, мне ничего не надо." "Так не бывает. Сигареты есть?" "Есть." "Сколько?" "Пачка" "Книги?" "Нет." "Будут." Через час передают стопку книг и сигареты. Через некоторое время выяснилось, что этого егория ко мне приставил Филимоша, когда узнал, что его собираются положить в психотделение, и велел меня беречь и всё для меня делать. Так-то.

 

Маленькая неточность. О деньгах должен подумать Окулов. Папа! Целый месяц меня бесперебойно снабжают сигаретами. Это при том, что я ни разу за время пребывания здесь ни у кого не попросила закурить. А как ты думаешь, те, кто меня ими снабжают регулярно и без всяких просьб, они что, в Елисеевский за ними бегают? У них что, деньги лишние? Нет, десятка в месяц, как у всех. Некоторые из них, кстати, не получают из дому передач, и на эту злосчастную десятку они только и могут подкормиться. Голодаю здесь не только я - все, в общем-то. Ты извини, что я ворчу, но я еще когда передала через В.А. <?, неразб.>, чтобы денежку прислали! Вторник за вторником проходят дни выписки, а я по-прежнему по части сигарет - дочь полка.

 

И таких егориев у меня целый штат. Иногда я даже не знаю, кто сделал то-то или прислал то-то. Вы знаете, как я всегда была счастлива в друзьях на воле. Но здесь!.. Откуда?! А цена этому очень высока - риск не головой, а свободой! Я принимаю все спокойной благодарностью, но знаю, что не раз еще потом вспомню их со счастливыми слезам. Сейчас просто нельзя сопли распускать.
    Перейдем к прозе. 20-го числа ушла в Москву моя кассационная жалоба. Ох и жалоба же жалоба! Исаакова вертелась на ней две недели, всё ждала, что я опомнюсь и пришлю взамен другую, помягче. Но я, как всегда, была непреклонна. Готовлюсь к ссылке. Страннoе дело: никто из надзирателей не помнит случая, чтобы в ссылку отправляли из Крестов и никто не представляет, как это делается: общим этапом или под индивидуальным конвоем? Хорошо бы последнее. Не хочу, чтобы на меня ночью светили прожектора и лают овчарки! Впрочем, это должно быть очень кинематографично, неправда ли?
    Ответ может прийти уже через две недели, а может через месяц и даже два. Но мне это безразлично. Хотя и не совсем: я надеюсь, что в ссылке смогу нормально работать, но черт его знает... А здесь я пишу по-настоящему. Да еще вот теперь смогу вам писать, да еще мне прогулки разрешили - чего же мне еще? И даже маленький, совсем крохотный архивчик у меня образовался! Король умер - да здравствует король!
    Так, теперь - Трифонов. Я жду суда по 62-ому. Было бы лучше начать это дело перед самым судом. Но боюсь, что суда не будет, покa я в Ленинграда: у них есть опасения, что я на нем все-таки окажусь. У меня тоже есть такие опасения, но я должна заранее знать день cyдa. Есть у меня один планчик. Я еще попробую связаться с Володей Б. Тогда все пойдет, как по маслу.

    Теперь о том, как вы мне пришлете ответ. 27-го числа - ни днем раньше, ни днем позже вы отправите свое письмо по адресу: Л-д 195009, Учреждение <неразб.>, больница, Базловой Евгении Ильиничне. Это моя соседка по камере. В письмах обращайтесь к ней, к Жене, а текст гоните для меня. Естественно, никаких подписей типа "твой любящий муж" или "твой сын" быть не должно: я-то догадаюсь, кто из вас в каком чине, а опер-части это ни к чему. Пишите все новости.

    Теперь просьба к Илье. Илюшечка! Голубчик! Прочти "Книгу разлук" и пришли мне свою рецензию. Будь моим Выходцевым, Илюшечка! Илья, дело в том, что я книжку спихнула с плеч и больше она меня не волнует, но поскольку вы там чего-то с моими стихами затеваете, то мне уж не хотелось бы краснеть.

    Ну вот, друзья мои, как я ни мельчила, а бумага кончается, а не все еще сказано. Главное вот: я вас всех очень люблю и радуюсь, что вы у меня есть. Берегите Наташку, берегите друг друга! Единственная моя тоска, это знать, что некоторых из вас я уже никогда не увижу. Но кого? Вот этого я не знаю. От этого предчувствия мои мысли о вас всегда чуть-чуть печальны. Я надеюсь, что тех, кого еще увижу, будет больше, чем тех, с кем я простилась уже навеки. Не забывайте меня!

 

    Юлия.

    22.01.77

 
 
 

ПАПЕ


    Привет тебе, декабрьский муж!
    Ефим Абрамович о умилением рассказал мне, что ты собираешься следовать за мною в Сибирь. Ну почему так уж сразу и Сибирь, друг мой? Это чтобы меня догонять подольше или чтобы меня загнали подальше? А?
    Если меня загонят туда, куда Макар телят гоняет, т.е. не очень далеко, то я тебе сразу же оттуда напишу, скажу, что мне нужно привезти, и ты приедешь ко мне в гости. Если же далеко, то не стоит. Нельзя надолго оставлять детей.
    Папа! Скоро тебе позвонят и пригласят на свидание. Беги со всех ног! Тебе передадут законченную здесь "Книгу разлук". Она готова в печать. Можете послать Косте, можете на Мадагаскар. Мне наплевать - книга окончена! Сейчас пишу прозу. Получается что-то вроде сценария. Называется "Диссидентский роман". Пишу знаешь, как? Помнишь "записи по фильму"? Вот так. Я мысленно прокручиваю эпизод фильма, очищаю его от мусора, строго каждый кадр, правлю диалоги, ищу музыку. Когда все готово, просматриваю уже готовый эпизод, а потом - записываю! Нет ничего проще, а всё получается! Интересно!! Половина работы идет без бумаги: лежу себе с закрытыми глазами и кручу фильм. Цветной, с приключениями, погонями, картинами авангардистов, с музыкой /тоже моя, конечно!/. А потом - на бумагу.
    Папа, к моем стихам, в том числе к доработке "Книги разлук", если таковая окажется необходимой, разрешаю подходить следующим лицам, но каждому со своим допуском: Илье - 100%, Володе Борисову - 50% /т.е. под контролем Ильи/ , тебе - 70% /под руководством Ильи/.
    Конечно, если бы за дело взялся Илья, я могла бы этой книгой уже не интересоваться: я ему доверяю как себе. Больше никто во мне ничего не понимает.
    Папа, я не стала писать дополнений к кассационной: рука не пошла. Неохота. Ничего не могла с собой поделать. Не могу я говорить о детях тому, кто рад был бы искоренить зло до 7-ого колена. Не могу я спорить с этой женщиной! Пускай сидит.
    Целую. Спасибо за всё. Юлия.
 

    /Слева, на полях/
    Па! Мне нужна денежка. Долго я буду курить чужие сигареты? Месяц на иждивении.

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга