|
Здравствуйте, мои милые люди, феди и дети!
Наконец-то получила возможность написать вам настоящее письмо и отправить его с
настоящей оказией, а то до сих пор всё были жалкие попытки зека-дилетанта,
арестанта-любителя. Думаю, что ничего путного из них не вышло, теперь за дело
взялись люди белее опытные.
Дети мои! Сбылась мечта идиота: я получила наконец ту самую "творческую
обстановку", о необходимости которой столько раз говорила. У меня есть всё, о
чём может мечтать литератор: 24 часа в сутки полностью свободного времени,
чудесные друзья рядом, готовые поддержать в любую минуту и сделать для меня вещи,
в местных условиях совершенно невозможные; мне не надо думать о еде, о тряпках,
о деньгах, о ГБ, о проблемах Востока и Запада в свете трагического положения
второй литературной действительности, мое прошлое - как хрустальные шарик на
ладошке: всё видно, всё закруглено, всё сверкает, ни одна грань не стерлась;
будущего у меня сейчас нет, т.е. оно настолько уже не зависит от моих усилий и планов, что нет смысла о нем размышлять.
Я совершенно свободна и счастлива! Вот
именно - свободна. Остались кой-какие мелкие долги плохим и хорошим людям, но
я знаю, что со всеми постепенно расплачусь, и даже в самое ближайшее время. Душа
моя в таком равновесии, что как бы ей не упорхнуть от меня! С этого, собственно,
и начались счастливые перемены в моей крестовской жизни - чуть-чуть мы с душой не
расстались по взаимному согласию.
После суда меня стали держать в одной камере с сумасшедшенькими. Один раз это
была белая горячка в самом черном расцвете. Этот ужас в эпистолярном жанре
неописуем: трое суток - сплошной вопль, бросания на всех и на всё, поиски ножа, потому как "пора всех кончать",
и ни минуты сна. А у меня криз. Чудненькое было времечко. Ну, думаю, кранты. Завтра и меня - в мокрые простынки
и на пять узлов, и прости-прощай, светлый ум Ю.Н.Вознесенской! Дошла. Ходить
уже не могла. Еле поднималась в постели. Тут меня и перевели из психушки на
терапию. Светлая палата, громадные окна с деревьями /это после трех недель,
проведенных в склепе с замурованным оконцем/, две чудесные соседки - живём душа в
душу и даже без мата! И еще - много настоящих друзей, которые у меня здесь
как-то незаметно появились. Ночью горит только небольшой ночник. Засадили в меня
ведро глюкозы, тележку витаминов - и ожил покойничек-то! Ожил и записал, и
записал! /ударения - для Натали!/ - и стихи, и прозу, и даже публицистику /заметки
под общим названием "Гусарская осень" с приложением некоторых документов/.
Ради Бога, люди, храните всё-всё, что касается этой судебной вакханалии!
Умоляю!
А теперь - на колени перед моим умением устраиваться в этой жизни. А по вечерам
ей приносили в постель кофе или крепкий чай с лимоном. Ну как? A еще говорят:
"Не практичная! Не от мира сего!" Я бы посмотрела, как майору Волошенюку понесут кофе в камеру!
Словом, господа, я в панике: боюсь, что мне
уже никогда и нигде не будет по-настоящему плохо.
Кстати, порадуйтесь и за Гусара. У него тоже здесь были прекрасные отношения с аборигенами. Рассказать, как я об этом узнала?
Слушайте. Однажды /это было уже
на психушке/ открывается кормушка и появляется нечто огромное и усатое. "Ты -
Юля?" "Я." "По 190-ой, первой?" "Да." "Если тебе что-нибудь понадобится, передай в такую-то
камеру такому-то." "Спасибо, мне ничего не надо." "Так не бывает. Сигареты
есть?" "Есть." "Сколько?" "Пачка" "Книги?" "Нет." "Будут."
Через час передают
стопку книг и сигареты. Через некоторое время выяснилось, что этого егория ко
мне приставил Филимоша, когда узнал, что его собираются положить в психотделение,
и велел меня беречь и всё для меня делать. Так-то.
|
|
Маленькая неточность. О
деньгах должен подумать Окулов. Папа! Целый месяц меня бесперебойно снабжают
сигаретами. Это при том, что я ни разу за время пребывания здесь ни у кого не
попросила закурить. А как ты думаешь, те, кто меня ими снабжают регулярно и
без всяких просьб, они что, в Елисеевский за ними бегают? У них что, деньги
лишние? Нет, десятка в месяц, как у всех. Некоторые из них, кстати, не получают из
дому передач, и на эту злосчастную десятку они только и могут
подкормиться. Голодаю здесь не только я - все, в общем-то. Ты извини, что я ворчу, но я
еще когда передала через В.А. <?, неразб.>,
чтобы денежку прислали! Вторник
за вторником проходят дни выписки, а я по-прежнему по части сигарет - дочь
полка. |
И таких егориев у меня целый штат. Иногда я даже не знаю, кто сделал то-то или
прислал то-то. Вы знаете, как я всегда была счастлива в друзьях на воле. Но здесь!.. Откуда?! А цена этому очень
высока - риск не головой, а свободой! Я принимаю все спокойной благодарностью, но
знаю, что не раз еще потом
вспомню их со счастливыми слезам. Сейчас просто нельзя сопли распускать.
Перейдем к прозе. 20-го числа ушла в Москву моя кассационная жалоба.
Ох и
жалоба же жалоба! Исаакова вертелась на ней две недели, всё ждала, что я опомнюсь
и пришлю взамен другую, помягче. Но я, как всегда, была непреклонна.
Готовлюсь к ссылке. Страннoе дело: никто из надзирателей не помнит случая,
чтобы в ссылку отправляли из Крестов и никто не представляет, как это делается:
общим этапом или под индивидуальным конвоем? Хорошо бы последнее. Не хочу,
чтобы на меня ночью светили прожектора и лают овчарки! Впрочем, это должно быть очень кинематографично,
неправда ли?
Ответ может прийти уже через две недели, а может через месяц и даже два. Но мне
это безразлично. Хотя и не совсем: я надеюсь, что в ссылке смогу нормально
работать, но черт его знает... А здесь я пишу по-настоящему. Да еще вот теперь
смогу вам писать, да еще мне прогулки разрешили - чего же мне еще? И даже
маленький, совсем крохотный архивчик у меня образовался! Король умер - да
здравствует король!
Так, теперь - Трифонов. Я жду суда по 62-ому. Было бы лучше
начать это дело
перед самым судом. Но боюсь, что суда не будет, покa я в Ленинграда: у них
есть опасения, что я на нем все-таки окажусь. У меня тоже есть такие опасения, но
я должна заранее знать день cyдa. Есть у меня один планчик. Я еще попробую
связаться с Володей Б. Тогда все пойдет, как по маслу.
Теперь о том, как вы мне пришлете ответ.
27-го числа - ни днем раньше, ни днем позже вы отправите свое письмо по адресу:
Л-д 195009, Учреждение <неразб.>,
больница, Базловой Евгении Ильиничне. Это моя соседка по камере. В письмах
обращайтесь к ней, к Жене, а текст гоните для меня. Естественно, никаких
подписей типа "твой любящий муж" или "твой сын" быть не должно: я-то догадаюсь,
кто из вас в каком чине, а опер-части это ни к чему. Пишите все новости.
Теперь просьба к Илье. Илюшечка! Голубчик! Прочти "Книгу разлук" и пришли мне
свою рецензию. Будь моим Выходцевым, Илюшечка! Илья, дело в том, что я книжку
спихнула с плеч и больше она меня не волнует, но поскольку вы там чего-то с
моими стихами затеваете, то мне уж не хотелось бы краснеть.
Ну вот, друзья мои, как я ни мельчила, а бумага кончается, а не все
еще сказано. Главное вот: я вас всех очень люблю и радуюсь, что вы у
меня есть. Берегите Наташку, берегите друг друга! Единственная моя
тоска, это знать, что некоторых из вас я уже никогда не увижу. Но
кого? Вот этого я не знаю. От этого предчувствия мои мысли о вас
всегда чуть-чуть печальны. Я надеюсь, что тех, кого еще увижу, будет
больше, чем тех, с кем я простилась уже навеки. Не забывайте меня!
Юлия.
22.01.77 |
