ЛЕНИЗДАТ О ФЕМИНИСТКАХ:
 

        Сочинители грязного пасквиля, именующие себя зачинателями «феминистского движения в России» и редакторами «первого свободного женского альманаха»,— некие Ю. Вознесенская, Т. Горичева, Т. Мамонова и Н. Малаховская.
        Биографии их пестры. Ю. Вознесенская когда-то училась в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии, откуда была отчислена за хулиганский поступок. Она отделалась довольно легким наказанием— годом исправительных работ. Потом Ю. Вознесенская пробовала писать стихи. Не состоявшись как поэтесса и вообще как литератор, она обратила свой «гнев» на всех и вся — и на советский правопорядок, и на Союз писателей, и даже на бывших друзей, пытавшихся помочь ей. В конце концов от словесной хулы нашего строя она перешла к изготовлению и распространению антисоветских пасквилей. И опять же суд гуманно отнесся к ней, дав минимальный срок наказания, хотя на этот раз с лишением свободы.
        Вознесенская не образумилась. Она начала искать родственных ей по духу людей, а точнее, таких же, как и сама, клеветниц на советский общественный строй. Так она подружилась с Горичевой, Малаховской и Мамоновой, которые тоже считали себя непризнанными гениями, нигде не работали, вели праздный образ жизни. И конечно же, мечтали громко заявить о себе. Самовлюбленный и эгоистичный «квартет» взяли на примету приезжающие в СССР под прикрытием туристских виз эмиссары антисоветских организаций, таких как Народно-трудовой союз, Русское студенческое христианское движение (РСХД). Нашли с ними общий язык и поднаторевшие на идеологических диверсиях против СССР сотрудники радиостанций «Свобода», «Голос Америки», «Немецкая волна».
        Теперь не только о Вознесенской, но и обо всей компании на Западе заговорили как о «загубленных социалистическим строем талантах», щедро раздавая им титулы «видного философа и феминистского теолога» (это о Горичевой), «романистки и очеркистки» (о Малаховской, не написавшей ни одного произведения, тем более романа), «известного художника» (о Мамоновой, чье художническое творчество дальше незрелых проб кисти так и не пошло). Особых похвал удостаивалась Вознесенская. Она их заслужила: не побоялась уголовной ответственности за враждебную социализму деятельность, представила за рубеж «дневник жизни» в исправительно-трудовой колонии, напичканный небылицами, имеющими особый спрос на антисоветском рынке.
        «Дневник жизни» Вознесенской пришелся по душе тем, кто специализируется на идеологических диверсиях против СССР, а в психологической войне, неофициально объявленной социалистическому строю, руководствуется такой, например, инструкцией ЦРУ: «...поощрять людей к тому, чтобы свои личные интересы они ставили выше общественных, усиливать их интерес к частной жизни, дабы уменьшить их участие в решении коллективных и национальных задач, распространять скептические настроения в отношении политических целей и идеологии местных или центральных властей (если они не отвечают целям США), раздувать разногласия и раздоры, вносить дезорганизацию и сумятицу в поведение людей».
        В одной из весточек с Запада Вознесенской сообщили, что по ее «дневнику» будет снят телефильм, что эту «прекрасную идею» высказал не кто-нибудь, а административный директор хельсинкской комиссии конгресса США Альфред Френдли. Чтобы Вознесенская сполна оценила интерес американца к ее дневнику, цитировались и его слова: «Америка не читает книги. Зато вся Америка смотрит телевизор. А уж после фильма издатели сами прибегут».
        Телефильм был поставлен по всем канонам режиссуры антисоветских акций. Кроме профессиональных актеров роли в нем исполняли два бывших ленинградца, уехавшие в Израиль «для воссоединения семьи» и оказавшиеся за океаном. Оба они хорошо знали Вознесенскую, числились в ее друзьях и единомышленниках, в былые времена участвовали вместе, с ней в пьянках, до которых несостоявшаяся поэтесса была большая охотница. Однако не это обстоятельство определило выбор их на исполнение главных ролей в антисоветском шоу.
        По замыслу его постановщиков, Кузминский и Левин привносили в фильм своеобразный «шарм»- в рекламе и рецензиях непременно подчеркивалось, что они такие же, как Вознесенская, «жертвы советского режима», обратившие взоры надежды на страну «всеобщего благоденствия» и «равных возможностей». При этом, разумеется, умалчивалось о том, что Кузминский за несколько лет проживания в США не нашел постоянной работы, что ни музей, ни частные лица не купили ни одного из его художественных творений. Публикуя взятые у него интервью, американские газеты старательно обходили такой деликатный вопрос, как материальное положение Кузминского. Да и сам он старался держать марку, ни разу не обмолвился о разбитых своих надеждах в «свободном мире», о полном отчаянии, доходящем порой до мысли покончить с собой. Об этом знали только он да жена Эмма, сделавшая такую приписку к его бодренькому письму Вознесенской: «Не верь, Юля, ему, хорохорится он, изображает из себя оптимиста. А сам пребывал в полном маразме почти полтора года... Я уже не чаяла, что вернется к жизни, собирался покончить с собой... Я прибегала в обед проверить, не болтается ли на крючке...»1.
        Естественно, что и о Левине американская пресса предпочитала сколько угодно распространяться как о «жертве советского режима», ни слова не говоря о том, на какие же средства он живет в США. В противном случае пришлось бы признать его жертвой капиталистического мира, человеком, потерявшим родину и получившим взамен право полуголодно существовать, клевеща на нее.
        Реклама сделала свое дело: телефильму дали «зеленую улицу» в самое зрительское время, о нем упомянули даже солидные буржуазные газеты. По этому поводу Кузминский восторженно писал Вознесенской:
        «Фильм прокрутили. Вторые сутки звонки со всей Америки и даже объяснения в любви... Словом, 60 минут такого крутяка, в таком захвате — такого я еще не видел... Даже если больше ничего не сделаю, место в истории обеспечено. Рядом с тобой».
        Восторг Кузминского можно понять. Сидевший, по его собственному выражению, без единого цента в кармане, он наконец подзаработал как исполнитель роли в фильме. Удача взбодрила его, побудила другими глазами посмотреть на Вознесенскую, которую он никогда не считал творческой личностью, а тем более поэтессой. До демонстрации телефильма он категорически не советовал Вознесенской «подаваться» на Запад: «Пропадешь, птичка, ни за грош: какая из тебя поэтесса!» В другом письме Кузминский приводит более развернутые доводы: «Поэты здесь вообще народ одноразового пользования, читают в основном сами для себя. Если соберется человек двадцать — уже аудитория. Так что как поэтессе тебе не фонтан... Разве только примкнешь к лесбиянкам, у них это называется «женщины в борьбе за свободу»... У здешних эмансипаток ты не в почете: ты в «дневнике» о женщинах дурно отзываешься, пишешь, что они — декоративный пол. А они тут требуют равноправия. У них много проблем...»

        После телефильма тон его писем стал иным: «Чем черт не шутит, авось и проклюнешься здесь. Бросай все и приезжай...»
        Спустя месяц Кузминский сменяет «авось» на твердое убеждение: «Ты, птичка, трусиха. Наслышалась про нас разного: и то, что лижем зады тем, у кого деньги и злость на нашу матушку-Россию, и то, что грыземся меж собой... Все это так, но, поверь, жить с умом можно везде. А ты ведь не дура, ты баба с характером. На черный день у тебя деньги в банке, а там присмотришься, найдешь заработок по своей линии...»
        Вознесенская была от счастья на седьмом небе. О заработке «по своей линии» — за антисоветскую стряпню она давно мечтала. И вот на горизонте замаячило реальное воплощение этой мечты. Наконец-то она получит не символические гонорары от каких-то там эмигрантских изданий, вроде энтээсовского журнала «Посев», не дешевые «презенты» от зарубежных эмиссаров, а солидную сумму в инвалюте. Уж ей-то отлично было известно, кто, за что и какими сребрениками платит. Цепко помнила она и слова своего заочного благодетеля Альфреда Френдли: «После фильма издатели сами прибегут».

---------------------
1. Цитируемые в этой статье письма и документы изъяты при арестах Вознесенской и Лазаревой.

 
Что да - то да. Письма, найденные при шмоне - мои, и приписки - мышиные вычетом последнего: "Ты, птичка, трусиха." - это еще, может, и я писал, но далее - уже явно не я. "Матушкой" - я называю матушку, но никак не - Россию. Это уже стиль, скорее, Синявина. Можно, конечно, и архивы поднять, ведь все письма храню, в копиях - но лень. - ККК
 

        Из США в адрес Вознесенской приходили утешительные известия. Беспробудный пьяница и заматерелый циник Кузминский сообщал: «Твоя капуста (две трети) лежит в банке неколышимо, я так хотел, чтобы не пропить часом (под две подписи только выдают!). А у меня агент вертится, шустрит, когда и добудет денег, только когда? Пиво-то надо завтра покупать...»
 

А про пиво - это уже точно я. Мой стиль, и лексика, опять же. "Агентом" же моим - была лесбиянка-поэтесса Фрида Верден, но денег она так и не добыла. А Юлиины деньги - мы выдали взаймы на театр Игорю Дименту, но он так и не раскачался. Деньги, естественно, переслал Юлии по ее выезде. Следующее же письмо - адресовано вовсе не Мамоновой, стану я этой выдре прыщавой писать! А Юлии. Разобраться не могли, пидеры гнойные, вистуновы-свистуновы! Речь идет о статье Джона Боулта, вернее, о двух его статьях - о Виньковецком и Элинсоне, которые я закомпановал, переправив на Хэлен Буркхарт, сумасшедшую техасскую художницу-музыкантшу, и дал Джону. Профессор Боулт читает и говорит: "Что-то очень знакомое..." Еще бы, говорю! Вот они, профессиональные профессорские статьи, за которые тут деньги платят. Но "продавать ее в печать" - я и не намеревался. "Арт Ньюс", правда, напечатал бы - знай они, кто такая Безумная Хэлен. И очень статьей этой горжусь! - ККК
 

        Один из зарубежных адресатов Мамоновой писал: «Пыталась отговорить тебя от контактов с «Посевом», но ты настаивала, и я сдаюсь». Бывший знакомый Мамоновой, оказавшийся на Западе, ссылаясь на свой личный опыт, учил «делать деньги» так: «Написал я тут статью вчера. Вернее, не написал, а состряпал. Взял две статьи моего директора, перемешал хорошенько, заменил «он» на «она»,— читает сегодня Джончик, и глаза на лоб лезут: что-то знакомое!.. И такую же пулю надо выдать о русской кухне и об экономике. Напечатают!»
 

А про кухню и экономику - только "мулю", а не "пулю" /надо знать русский язык, господа сов. журналисты!/ - действительно, заказывали. Для техасского кухонного издания, какая-то старая мымра собирала статьи о национальных кухнях. Но "деньги делать" - я не учил, поскольку сам не умею. О чем, правда, упоминает и Свистунов: всех обвиняет в продаже Родины, а я ее - только пропил. Все у него "получают американские деньги", все - кроме меня. Я, правда, почему-то стал "художником", но откуда ж ему знать, что я поэт? В КГБ, полагаю, с моим делом - его не знакомили, а только с Юлииным и феминистками.
 

А что о них я еще худшего мнения, чем г-н Вистунов - так об этом см. в антологии. Но я их крою - не за советские или американские деньги, а просто так, из нелюбви, скажем. А вот г-да Вистуновы, множественные...

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга