увеличить
 
 

Владимир Паперный

Екатерина Компанеец
 

ХУДОЖНИКИ И ЗАГРАНИЦА
 

отрывок из статьи
 

    Заграница представлялась чем-то в высшей степени заманчивым, каким-то земным раем... Быть за границей казалось мне до того соблазнительным, что как-то не верилось, что когда-нибудь я сам там побываю.
 

Александр Бенуа.
 

    Вы кто, педерасты или нормальные люди?.. Дайте мне список тех, кто хочет за границу, в так называемый «свободный мир». Мы вам завтра же дадим паспорта и можете убираться.
 

Н.С. Хрущев на выставке в Манеже, 1962 г.
 

    Я испытываю истинное счастье от того, что оставил все свое имущество на разграбление. И если Бог не даст мне возможности развернуть и показать умение изготовлять картины редкой красоты, и я навсегда останусь бедняком, нищим, то все равно буду чувствовать себя счастливым тут. В Свободной Америке и Благословенном городе Нью-Йорке.

 

Русский эмигрант Василий Яковлевич Ситников.

1985 год. Сентябрь, 3. Понедельник. 05 ч. 23 м.
 

 

 

* * *

 

    Посмотрим теперь, как живут сегодня некоторые из художников-эмигрантов. Выбор художников совершенно случаен. Это не «лучшие» и не «худшие», а просто те, к кому мы успели попасть в течение пятидневного пребывания в Нью-Йорке в сентябре 1985 года. Вот несколько страничек из нашего нью-йоркского дневника.
    Некрасовка. Слово «некрасовка» придумал поэт и издатель К. Кузьминский. Так он назвал два чуть покосившихся кирпичных дома, принадлежащих художнику Владимиру Некрасову, где живет целая художественно-эмигрантская коммуна: Константин Кузьминский, Василий Ситников, Виктор Володин, Олег Соханевич и Генрих Худяков. Знакомство с «Некрасовкой» Кузьминский предлагает начинать с крыши. Мы поднимаемся на пятый этаж, а затем лезем по шаткой приставной лесенке, но попадаем отнюдь не на «всклоченный сеновал», как предположил бы всякий знаток Мандельштама, а на залитую гудроном крышу. В одну сторону открывается живописный вид на бруклинские трущобы, а за ними - как сказочный град Китеж - сияющий в желтоватых лучах осеннего солнца Манхэттен. С другой стороны крыши, если перегнуться через невысокий парапет, открывается вид на «некрасовский» двор с надувным бассейном Кузьминского и поржавевшими стальными скульптурами Соханевича вперемежку с кирпичами и сломанными стульями.

 

увеличить
 
    Владимир Некрасов. Спустившись с крыши, мы выходим во двор, а из двора, с помощью еще одной приставной лесенки, влезаем в окно мастерской Некрасова. Почему надо влезать в окно, и существует ли вообще дверь, никто объяснить не в состоянии. Некрасов - это крепкий немногословный русый бородач. Родился в Новосибирске. Учился в Ленинграде в Академии художеств. Участвовал в неофициальных выставках в Ленинграде. Уехал с женой в 1976 году. Скопил денег, работая на двух работах - днем и ночью - и купил два дома в Бруклине. Большинство работ в мастерской - живопись и графика - выполнены в 1970-х годах. Это одновременно и трезвый и вместе с тем поэтичный взгляд на современную российскую действительность. Многие сцены изображают сцены насилия, но сделано это без карикатурности, с большой долей остранения.
    Эти работы трудно себе представить в галереях Нью-Йорка, не потому, что в них чего-то не хватает, а скорее наоборот, потому что в них есть нечто, что должно отпугнуть потенциального американского зрителя, а именно: наполненность иными смыслами и реалиями. Для нормального, не очень знакомого с европейской живописью, а уж тем более с историей СССР, американского зрителя, эти листы и полотна должны выглядеть как фильм на иностранном языке.
    То общественное воодушевление, которое сопровождало неофициальные выставки 1970-х годов, было связано во-первых, со стремительным перебором западно-европейских художественных стилей, недоступных в годы сталинского академизма, а во-вторых, с постепенной политизацией содержания, то есть с постепенным осмыслением своего социального бытия. Увы, ни то, ни другое не может всерьез взволновать сегодняшнего западного зрителя. Для него форма этой живописи покажется вторичной, а политические аллюзии потребуют долгих разъяснений. Почему, например, рисунок «Столпники», где на столбе сидит человек с табуреткой, а у него на голове другой играет на гармони, имеет еще и другое название «Единство партии и народа»?
    На противоположной стене висит работа, которую Некрасов делает за деньги, - эскизы для витража. Кузьминский поясняет, что здесь приходится потакать вкусам заказчика, а заказчик любит XIX век. На большом двухметровом листе уверенной рукой нарисованы три пышные грации. Рядом лежат фотографии из американских журналов, откуда они частично перерисованы. Эти грации, если их чуть приодеть и дать в руки по серпу с молотом, вполне могли бы украсить какой-нибудь павильон на ВДНХ, что всего лишь указывает на уровень заказчика, вкусам которого приходится потакать.
    У нас сложилось впечатление, что Владимир Некрасов, сильный и интересный художник, потеряв аудиторию, которая обладала с ним «общностью судеб», не нашел еще для себя той судьбы, которая установила бы коммуникацию между ним и новой аудиторией. Пока что судьба, которую он себе выбрал («некрасовский» микромир) скорее указывает на желание продлить общение со старой аудиторией, чем установить его с новой. Если для писателя такая ориентация в принципе возможна, то для художника она вызывает некоторые сомнения.
    Конечный продукт творчества писателя - это чаще всего книга, отпечатанная типографским способом. Книга по самой своей идее предназначена для транспортировки. Нет ничего необычного или странного в судьбе писателя, покинувшего свою родину, (или изгнанного из нее), книги которого разными путями достигают читателя на родине. С художником все обстоит иначе. Большинство традиционных художественных жанров ориентированы на уникальность и неповторимость. Холст, написанный художником, предназначен для непосредственного разглядывания, а репродукции до сих пор существуют главным образом для справочных целей. Даже в литографии основным элементом ее ценности становится номер оттиска и подлинная подпись художника. Поэтому художник-эмигрант обречен творить для для тех, кто в состоянии придти (приехать, прилететь) и посмотреть на его произведение, то есть, для жителей Парижа, Нью-Йорка, Рима, Лос-Анджелеса. При этом не очень важно, являются ли эти жители эмигрантами из СССР или нет. Всякий большой город обладает властью над судьбами своих жителей. Разница между эмигрантами и не-эмигрантами существует лишь в пределах одного поколения, а срок этот, с точки зрения судьбы искусства, ничтожен.
 

увеличить
 
    Виктор Володин. Мастерская Володина находится во флигеле. Сюда можно войти через дверь. Здесь чисто. Видно, что хозяин любит порядок. Он родился в Вятке, учился в Мухинском училище в Ленинграде. Эмигрировал в 1980 году. За это время написал на заказ 40 икон и расписал православную церковь в Нью-Хэйвене. На мольберте стоит заказная работа для местной католической церкви: расписное деревянное Распятие. Незадолго до нас приходил заказчик и был поражен качеством работы. Остальные работы в мастерской заставляют вспомнить одновременно об иконе, о Григории Сороке и о Петрове-Водкине. От иконы - сознательное смешение масштабов фигур и «развернутость» плоскости земли на зрителя.
    Вообще говоря, идея иконы проникла в нон-конформистское искусство 1970-х годов скорее через технику, чем через идеологию. Художники, часто не проявлявшие большого интереса к религии, вдруг стали месяцами покрывать доски левкасом, а потом писать на них яичной темперой - хотя и на вполне светские сюжеты. Секреты левкаса, грунта, яичного желтка передавались только близким друзьям. Вспоминается, например, как художники М. Рогинский и Л. Повзнер часами обсуждали в конце 1970-х годов, как нужно готовить доску под левкас, и как его наносить. Постепенно среди художников, интересующихся иконной техникой, выделилась группа действительно религиозных живописцев. Но их было сравнительно немного. Большинство видело в иконе просто специфический живописный язык, противопоставляя его и официальному академизму, и официальному сезаннизму.
    Интересно, что последним художественным событием, которое нам удалось увидеть в СССР, была полу-подпольная (или скорее полу-официальная) выставка 1981 года «Русские мотивы» разумеется в Секции живописи при Горкоме графиков. Там тоже основным мотивом и основной техникой была икона. Но чтобы «продать» идею Распятия, живописцу из Горкома графиков приходилось уравновешивать ее фигурами космонавтов или рабочих. Нью-Йоркская католическая церковь готова покупать Распятие без дополнительных аксессуаров.
    Станковая живопись Володина пока, видимо, своего покупателя не нашла. И все же это пример счастливой художнической судьбы: он с удовольствием пишет иконы, а у него их с удовольствие покупают. С художественной жизнью Нью-Йорка - с его галереями, выставками, журналами, вернисажами - эта деятельность, видимо, не связана никак.
 

увеличить
 
    Василий Ситников. Если выйти из мастерской Володина и пересечь двор, то попадаешь в PODVAL Кузьминского. На самом деле это не подвал, а первый этаж. Мы проходим через кухню и упираемся в лежащий на полу большой двуспальный матрас, на котором проживают сам Константин Кузьминский с женой Эммой Карловной Подберезкиной и тремя огромными борзыми. Чтобы попасть в выставочную часть квартиры, надо шагать прямо по матрасу (другого пути нет), стараясь не наступить на томно раскинувшихся собак и, иногда, самого хозяина.
    После володинского благолепия попадаем прямо в то, что в Америке называют soft porn, «мягкая» порнография. Употребляем этот термин без всякой оценки, просто в целях классификации. Кузьминский, называющий себя новым Дягилевым, поселил Ситникова в своем Подвале, развесил его работы и даже подсказывает ему некоторые сюжеты, в частности появление рисунка, который мы деликатно назвали бы «Похищение Европы», целиком заслуга Кузьминского.
    В 1960-х годах Ситников был настоящей знаменитостью. Про него ходили легенды. Согласно одной из них, его университетами была работа «фонарщиком» у искусствоведа Михаила Алпатова. Фонарщиками называли тех, кто на лекциях показывал диапозитивы. Поговаривали, что когда он бывал недоволен каким-нибудь теоретическим положением Алпатова, то заводил с ним научные споры. Другие говорили, что никаких споров не было, просто иногда Василий Яковлевич упрямился и не хотел показывать того или иного слайда.
    Развешенные работы в основном выполнены в 1960-х годах. Одна относится к серии «Монастыри», остальные - обнаженная натура и эротические сцены. Художник Н. Герман рассказывал в 1966 году, что над «Монастырями» Ситников работал вдвоем с соавтором. Сами монастыри, по словам Н. Германа, писал художник Фредынский, работавший реставратором в Загорском монастыре, а Ситников густо покрывал их потом снежинками. Насколько эта версия достоверна, неизвестно. Она частично подтверждается тем, что, во-первых, на всех работах монастырской серии явно изображен Загорский монастырь, а во-вторых, эта серия резко отличается от остальных работ В. Ситникова. В конечном же счете для зрителя не очень важно, работал ли Ситников один иль, как Рубенс, пользовался услугами подмастерьев. Важен результат, а в случае с «Монастырями» результат явно симпатичный.
    В. Ситников пользуется чрезвычайно трудоемкой техникой. Некоторые рисунки состоят из миллиардов точек, сделанных шариковой авторучкой. Другие выполнены с помощью сапожной щетки. Он приходит в ярость, когда вспоминает, как два американских искусствоведа, из тех, кто приезжал с американской выставкой графики, по ошибке написали что он пользуется сапожной щеткой и сапожной ваксой. Сапожная щетка - да. Вакса - никогда. Это различие для него, по-видимому, чрезвычайно важно.
    Работа над некоторыми холстами и рисунками продолжается по многу лет. Многодельность и трудоемкость - часть общего замысла поразить Запад «картинами редкой красоты». Когда Ситников жил в Москве, это частично удавалось, благодаря упомянутому выше феномену «подпольного искусства». Как только он перебрался из московского «подполья» в бруклинский «подвал», феномен исчез. Но в Нью-Йорке он счастлив. Он мечтал об этом всю жизнь. На вопрос, говорит ли он по-английски, Ситников отвечает гневным монологом:
    - Нет, не говорю. И не собираюсь. Это же не язык, а издевательство над людьми. Меня отец в детстве драл, если я какое-нибудь слово произносил неразборчиво. Ты, говорит, людей уважать должен, ты, говорит, так произнеси слово, чтобы человеку стало понятно. А эти... Никакого уважения. Еле-еле губами шевелят. Тьфу!
    Видимо уроки отца не пропали даром: монолог этот произносится необыкновенно внятно и отчетливо.
 

увеличить
 
    Олег Соханевич. Мастерская Соханевича заперта, и сам он сейчас в Европе, но у Некрасова есть ключ, и они с Кузьминским повели нас осматривать. Все некрасовцы говорят о Соханевиче с восхищением: герой, сбежал через Черное море в Турцию. Видимо из тех, что руками подковы гнут. Скульптуры: огромные металлические балки, крюки и трубы согнуты нечеловеческой силой и скручены гигантскими болтами - забавы супермена. За перегородкой деревянный идол с гигантским половым органом, который, как гласит некрасовская легенда, однажды ночью, в самый неподходящий момент, со страшным стуком отвалился.
    У входа стоит очень старый велосипед, который тоже показывают как достопримечательность - на этом велосипеде Соханевич объехал всю Европу. В этой пещере великана столько чудес, что мы уже ничему не удивляемся. Если бы Кузьминский с Некрасовым стали уверять нас, что именно на этом велосипеде Соханевич переплыл Черное море, мы бы поверили, во всяком случае, следы ржавчины на нем есть.
 

увеличить
 

    Генрих Худяков. Чтобы попасть к Худякову, надо спуститься по слабо освещенной лестнице уже в самые недра Некрасовки. Здесь пахнет землей и таинственно журчит вода в свисающих с потолка трубах. В биографии Худякова интересны два момента. Первое, его путь от слова к изображению, второе, его путь из Ленинграда в Нью-Йорк (с остановкой в Москве). И в том, и в другом случае большую роль играла случайность, точнее особые взаимоотношения Худякова со случайным.
    Он окончил филологический факультет Ленинградского университета в 1959 году. Примерно с этого же времени начал писать стихи. Интерес к визуальному творчеству возник случайно. «Когда однажды в 1962-м году, - рассказывал Худяков, - мне захотелось переписать в тетрадь разбросанные по клочкам рифмы и обрывки слов, оказалось, что все это смотрится не совсем так, как представлялось... Вскоре я начал передвигать слова по бумаге, чтобы достичь наилучший композиции».
    В 1968 году его визуально-стихотворное произведение «Кацавейки» было опубликовано в нью-йоркском авангардистском журнале SMC, где Худяков оказался в одной компании с такой знаменитостью, как американский дадаист и сюрреалист Мэн Рэй. Художником Худяков стал уже в Нью-Йорке, куда он переехал в 1974 году. Переезд в Нью-Йорк он объясняет не случайностью, а скорее поисками случайности: «За два года до эмиграции я почувствовал себя выдохшимся. Случайности обходили меня стороной... Случайность, вообще-то, - спичка брошенная на творческий темперамент, как на стог сена, а мое сено было к тому времени скормлено».
    Нью-Йорк оказался чрезвычайно мощным стимулятором творчества. Возник интерес к деланию реальных вещей - пиджаков, рубашек, пластиковых мешков для продуктов (shopping bags). He исключено, что за ярко и сложно декорироваными пиджаками стоит неосознанное желание обрести утеряный социальный статус. Но вот за идеей создания рубашки, на которой нарисован развязанный галстук, по словам Худякова, стоит сострадание к жителям душного и жаркого Нью-Йорка: «Мне становилось как бы эстетически неловко за тех, кто в жаркий день развязывал галстук, оставляя концы болтающимися по обеим сторонам рубашки».
    От делания пиджаков Худяков перешел в последнее время к изображению их на холсте. Пиджаки написаны плоско, яркими люминисцентными красками. В последней серии появились религиозные мотивы, что оказалось неожиданностью и для самого Худякова. Для него это была очередная случайность.
    - Я когда написал, - говорит он, - сначала не понял, что это, а потом вдруг увидел, что это Он в телевизоре. Он мне сначала во сне показался. Я все думал, как бы увидеть Небесный Чин. Вот они у меня и появились, сначала в пиджаках, как невидимки. Голый король наизнанку: пиджаки есть, Чинов нет. А последнее полотно, это как Апокалипсис, появился Он на экране телевизора и угрожает людям.
    Если внимательно приглядеться к худяковским пиджакам - не нарисованным, а сделанным - то внезапное появление божественной проблематики уже не кажется таким неожиданным. Пиджаки украшены крестами, и вся структура орнамента отчасти напоминает церковные ризы. Как же получилось, что именно Нью-Йорк - среди бесконечного числа эпитетов которого «божественный» будет, пожалуй, наименее употребительным, если уж искать библейских аналогий к нему, то на ум придут скорее всего Содом и Гоморра, - как же получилось, что именно Нью-Йорк вызвал к жизни эту неожиданную серию, в которой <...>

 

/остальное не влезло, см. статью, когда опубликуется - ККК/

 

увеличить
 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2007

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга