к содержанию

Из писем Владимиру Лапенкову:

(1965 г. Комарово):

Дорогой Володя! Спасибо тебе за то, что ты единственный из всех «фантастов» написал мне письмо. Мне кажется, что твое письмо могло бы быть интереснее, если бы ты не стеснялся своих мыслей и рассуждений, а отдался бы им с большей свободой и смело записал весь ход своих мыслей, не опасаясь того, что они могут показаться мне неверными, наивными или даже смешными. Основа всякого писательства заключается в любви к размышлениям и в бесстрашии, с которым один человек рассказывает всем другим о своих переживаниях, мыслях или фантазиях... Извини меня, если я неправильно назвал тебя Володей. Но фамилии твоей я не помню, а мне кажется, что ты тот высокий черненький парень, который всего один раз был на встрече со мной, и который понравился мне своим очень серьезным отношением ко всему, о чем мы говорили...

(1973 г. Ленинград):

Дорогой Володя! 1) Желаю тебе и Римме, чтобы наступающий год стал для вас счастливым, самым счастливым в вашей жизни.

2) Желаю тебе написать 246 страниц полу- или хотя бы четверть- гениального текста романа, или хотя бы один сверхгениальный рассказ, или хотя бы одну супер-гипер-гениальную страницу. При всем этом желаю тебе сохранить в приличной форме свое суперсухощавое, или гипермумиеобразное (на твой выбор) тело, чтобы сохранить себя не только в сочинениях, но и в потомках.

Постскриптум: Если пьяного человека спускают с лестницы, то подлинное достоинство этого человека заключается в том, чтобы в трезвом виде подняться по этой лестнице вверх. На это способен не всякий.

Второй постскриптум: Даю тебе торжественное обещание, что если в ХХI веке имя твое будет украшать русскую классическую литературу, то мои потомки поставят памятник (твой бюст) на том месте, где некогда били гения.

(1978-80 гг. Иерусалим):

Мои дорогие Лапенковы, Иринка, Римма и Володя! Я вас любил, люблю и буду любить. Если даже Володя станет общепризнанным, процветающим и богатым писателем — все равно буду любить. Если даже Римма станет толстой и у нее вырастут усы — все равно буду любить. Если даже вы оба запишетесь добровольцами в организацию арабских террористов и будете подкладывать под меня бомбу — все равно буду любить. Никуда вам от моей любви не деться.

Так как я не знаю национальности ни Риммы, ни Володи, то я посетил все христианские храмы Иерусалима (православный, греческий, лютеранский, католический) и везде поставил свечки за ваше счастье. Это мне стоило сорок лир *. Володя, из нобелевской премии не забудь отдать.

Ваш Дед.

* Здесь и ниже: по неясной причине Д. Д. несколько раз написал «лиры» вместо «шекели».

.............................

Потрясен твоей смелостью... Как ты решился написать письмо в пучину империализма, сионизма, в очаг поджигателей войны, агрессоров и наймитов американского капитала? Я полагаю, что это было не менее страшно, чем отправляться одному в путешествие на Кавказ или целоваться с сайгонской блядушкой на крыше Городской думы на Невском проспекте. Но так уж и быть, хотя я и имею поручение от международного сионизма завербовать тебя, чтобы ты, подвергнувшись ритуальному обрезанию, вступил в лагерь поджигателей войны, но, любя Римму, не стану этого делать...

...Поп-музыку здесь любят. Несмотря на то, что у нас, в Израиле, идет война (уже много-много лет) и на улицах Иерусалима взрываются бомбы и нередко свистят пули, а возле резиденции премьер-министра круглые сутки происходят демонстрации — одни демонстранты кричат: «Премьера на мыло!», а другие кричат: «Крой, премьер, дальше!» — но евреи в то же время не забывают и поп-музыку. На днях к нам прилетела из Америки поп-звезда Фрэнк Синатра с супругой и 170 своими поклонниками, они привезли с собой несколько сот тысяч долларов на постройку для иерусалимских студентов поп-клуба. Ты можешь себе представить, как иерусалимские студенты, в числе которых, как ты догадываешься, был и я, пренебрегая бомбами арабских террористов, приветствовали эту звезду и его поклонников (и даже супругу). А в мае месяце, на празднование 30-летия государства Израиль, здесь дадут концерты под открытым небом множество знаменитых артистов, и в их числе Джордж Харрисон и Ринго Старр...

Вернусь опять к животрепещущему вопросу твоей будущей всемирной славы. Писатели здесь (в мире разлагающегося капитализма), к сожалению, не пользуются таким успехом, как поп- звезды. И когда к тебе придет всемирная слава, об этом не будет знать никто, кроме тебя самого и нескольких ближайших друзей. Так, например, случилось со мной. Или с Олегом Охапкиным. Но с Олегом еще не все потеряно. Я написал такую его биографию, создал о нем такую легенду, что он пальчики оближет, а все читатели, еще не забывшие русского языка, бросятся его читать, как Агату Кристи.

О Непрухе тоже напишу. Не хуже. Вот только не знаю, как быть с онанизмом. Ведь я-то приписываю расцвет его таланта, его своеобразие и независимость, только многолетнему онанизму, который считаю единственным проявлением подлинной свободы в нашем изначально несвободном мире. Но вонючий читатель в буржуазных странах почему-то ждет от своих героев, чтобы те, вместо благородного, решительно никому не опасного, онанизма, занимались революционной деятельностью и с кем-нибудь боролись. А вот этого в биографии Непрухи не было, нет и, полагаю, не будет. А до признания онанизма, как единственной формы свободы, человечество, к сожалению, пока еще не доросло. Так-то, брат, гений!..

Передай Холоденкам, что я их всех тоже нежно целую и ставлю за них, как и за вашу семью, свечки в Храме Гроба Господня. И свечки помогают, я в этом убедился. Так как я не вру Господу будто верю в Его существование, то Он относится ко мне неплохо и выполняет все мои просьбы.

Ваш, ваш, ваш Д.Я.

.............................

... Дорогой Володя! Твое последнее письмо, правда, еще не достигло литературно-художественного уровня Стерна, Сервантеса, Рабле и Дара, но все же чувствуется, что писал его ученик Непрухи. Но почему оно так лаконично? Вспомни, как неудержимо многословен был твой славный учитель и предшественник Непруха... Непруха не рассчитывал на мировую славу и поэтому писал, как бог на душу положит — трепался, как ему вздумается. А ты, думая о том, что каждое твое слово станет достоянием истории литературы, боишься написать лишнюю фразу. А между прочим, Д. Дар учит, что подлинно художественная литература состоит только из лишних слов, которые образуют лишние фразы, которые, в свою очередь, создают абсолютно лишние произведения. Пусть тебя не огорчает то обстоятельство, что в зрелом возрасте Непруха вел скучную, однообразную, семейно- кочегарную жизнь. Его приключений за первые 18 лет жизни вполне достаточно для биографии, не менее волнующей, чем биография Байрона. А годы, последовавшие за ранней женитьбой уместятся в одну фразу: «За бурную и беспокойную молодость он был вознагражден спокойной и мирной старостью в кругу любящей семьи».

...фотографий не жди. На фотографии нет денег. Здесь тебе не Советский Союз. Чем лучше писатель, тем меньше он зарабатывает. Только этим и отличается в капиталистическом мире хороший писатель от плохого. Это дурачки из Советского Союза думают, что где-то существует высокооплачиваемая свобода. Дудки! Нигде в мире за свободу денег не платят. Хочешь быть свободным, так будь нищим. А хочешь посылать друзьям пластинки, так изволь продаваться. Кому угодно. Евреям. Коммунистам. Фашистам. Арабским террористам. Сионистам. Капиталистам. Пролетариям. Президентам. Революционерам. Проституткам. Священникам. Республике Чад. Монашескому ордену Св. Лойолы. Диссидентам. Гомосексуалистам. Королеве (в изгнании) объединенной империи лесбиянок.

Так-то, брат, обстоит дело со свободой творчества.

Живу я отлично: квартиры нет, денег нет, эрекции нет, учеников нет, друзей нет, врагов нет, родины нет, языка нет, родственников нет, а есть полная свобода. А больше мне ничего и не надо.... Самое странное, что мальчики-арабы так же прекрасны, как мальчики-евреи, а старые толстые колонизаторы-американцы совершенно так же отвратительны, как старые, борющиеся с колонизаторами, жители Экваториальной Африки. А меня-то всю жизнь учили разбираться в политике...

Пиши мне. Терять тебе нечего. Во всех моих опубликованных произведениях ни разу не упоминаются ни Советский Союз, ни Израиль, ни евреи, ни коммунисты, ни свобода, ни права человека, ни эксплуатация, ни арабы, ни Ближний Восток, ни Солженицын. Более беспартийной фигуры не существует во всем мире.

Передай мою любовь к семейству несчастного Холоденки. Передай им, что завтра пойду в Храм Гроба Господня и разорюсь, поставлю за всех вас шесть свечек по 5лир каждая. Боже мой, 30лир за ваше счастье! Только я способен на такую щедрость. Ведь 30лир это две банки отличного пива. Цените, негодяи!..

.............................

...Вы просите меня: «Меж двух острот черкните о жизни среди бедуинов и о круге серьезных своих интересов». Пожалуйста! Сначала о бедуинах. Сегодня, по случаю Рождества и наплыва паломников со всего мира, я пошел в Храм Гроба Господня, чтобы опять, черт вас возьми, поставить за вас свечки. Город переполнен бедуинами-паломниками. Старичками и старушками из Швеции и с острова Борнео. Юродивыми христианами, приползшими на карачках из Гренландии и с Молуккских островов. Особенно пришлись мне по душе бедуины из Америки: они расположились лагерем под открытым небом, где ночью светит звезда Вифлеема, а днем жарит вовсю декабрьское солнце, расположились прямо на улицах возле роскошных отелей и святых мест, и здесь у всех на глазах, потрясая своими немытыми волосами и бородами, предаются, в сопровождении мелодии Роллинг Стоунз, взаимной любви во славу Господа Бога. На последнее с удовольствием взирают молоденькие семинаристы, у которых из-под длинных черных ряс выглядывают американские джинсы.

Очень меня обидел жирный черный бедуин, восседающий на Голгофе. Этот жирный старый бедуин с заплывшими хитрыми глазками торгует свечами. Независимо от того, какую купюру кладешь на его стол, он протягивает одну свечу. Я показываю ему на пальцах, что мне нужно три свечи. Он нехотя подает мне вторую. Я показываю ему, что мне нужна еще и третья свеча, но сукин сын отрицательно качает головой. Так как мне этот торгаш не дал для вашей семьи третьей свечи, то я пошел к Стене Плача, где сегодня тоже тысячи паломников празднуют Хануку, и там оценил преимущество иудаизма перед христианством. Наша святыня бесплатна. Целуй себе наши священные камни Стены Плача, проси у Бога что тебе угодно совершенно бесплатно. Так что уж будьте спокойны, я постарался, ничего не забыл попросить для вас. Даже хорошего зятя не забыл. Ведь время бежит так быстро. Особенно здесь, у нас, на Святой земле. Удовлетворены вы моим рассказом о бедуинах? Правда, у нас тут есть и другие бедуины, которые кочуют на верблюдах, но к Рождеству Христову они не имеют никакого отношения.

Теперь «о круге серьезных своих интересов». Во-первых, это не круг, а квадрат. Так что, так уж и быть, напишу вам о квадрате своих интересов. Это очень богатый, содержательный и мудрый квадрат. Надо было прожить на свете почти 70 лет, пережить три войны, стремление к славе, любовь к литературе, политическую активность, отказ от честолюбия, климакс и наступление старческой импотенции, чтобы создать для себя действительно подлинно мудрый и исчерпывающий квадрат интересов. Одна сторона этого квадрата — похоть. Другая — похоть. Третья — похоть. Четвертая — похоть. Внутри квадрата—я. Живу интересно и содержательно. Как и положено всякому приличному старику, подвожу итоги жизни и мучаюсь по поводу совершенных ошибок. Впрочем, как я понимаю, в прошлом я совершил только одну непростительную ошибку. Она состоит в том, что я не совратил юного Непруху. Это ужасно, на старости лет, у порога могилы, сознавать, что в прошлом была совершена такая непростительная ошибка и жизнь, можно сказать, прожита почти в пустую. Раскаиваюсь смертельно.

.............................

...Недавно газета «Русская мысль» в идиотском письме, подписанном двенадцатью русскими писателями-эмигрантами, назвала меня «замечательным писателем». Т.к. по крайней мере десять из двенадцати, подписавших это письмо (письмо не обо мне и я в нем упоминаюсь лишь между прочим) не читало ни одной моей строчки, а двое читавших, насколько мне известно, относятся ко мне покровительственно-насмешливо, то я сначала очень возмутился и думал писать опровержение. Но потом я вспомнил Володю Лапенкова, это свое произведение... проникнутое... абсолютной индивидуальностью, и, вспомнив это свое произведение, подобно Пушкину, вскочил со стула и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: «Ай да Дар! Ну, и молодец! Действительно, замечательный писатель!». Кстати, это я не шучу. Я действительно считаю тебя в большой степени своим произведением и бесконечно горжусь им, совершенно независимо от того, печатаешься ты или нет, знают тебя читатели или нет, разделяют другие мое мнение или не разделяют.

Дорогой Володя, вот уже два с половиной года я живу в так называемом свободном мире. Не верь, что он свободный. Зависимость от честолюбия, от материальных благ, от мнения окружающих тебя людей здесь такая же, как и в том мире, где живешь ты. Литература здесь, благодаря свободе печати, превращена в такую толкучку, в такой блошиный рынок, что заниматься ею почти неприлично. Я, собственно, говорю не о литературе, а о публикациях. Публикуют все и всё, что хотят... Но книжек на русском языке... почти никто не читает, т.к. отличить в этом океане дерьма, халтуры, подделки «подлинный жемчуг от искусственного» (я цитирую «Исповедь безответственного читателя») нельзя. Для этого надо читать всё подряд, а это невозможно, неинтересно и никому не по средствам. Все оценки писателей, успех, слава (весьма кратковременная) так же случайны, вызваны всеобщей суетней, политиканством, усиленной деловитостью профессиональных и непрофессиональных писателей (как и лживая оценка моей литературной деятельности — «замечательный»).

Я давно понял, что настоящая литература — это рукопись. А книга или журнальная публикация—это литературная продукц ия, т.е. обыкновенный рыночный товар. Наиболее знаменитыми писателями являются наиболее предприимчивые, деловитые, энергичные продавцы своей продукции.

Я раскрою тебе секрет моего литературного преуспевания: я ничего серьезного не печатаю, не ударил пальцем о палец, чтобы издать отдельной книжкой свои «Маленькие завещания», а свои новые серьезные работы (их никто, кроме тебя не способен ни понять, ни оценить) изредка читаю кому-нибудь дома, и вместе с тем абсолютно плюю на читателей, на издателей, на редакторов журналов. И вот, все смотрят на меня и думают: «Такой старый, такой седой, с трубкой во рту. Посылает к ебеней матери (пусть Риммочка простит меня) и издателей и читателей. Ни на что не жалуется, всем доволен, никому не завидует. Не иначе, как он очень знаменит и гениален!». Поэтому и относятся ко мне, как к Гомеру. А если бы я напечатал что-нибудь серьезное, все прочитали бы и сказали: «Какое дерьмо! Ну и "замечательный"! Таких замечательных пруд пруди, только их никто не читает».

Так что сделай вывод: всех читателей, редакторов и издателей—к ебеней матери (пусть меня Риммочка простит). Выше голову! Пиши для себя и для меня... Другого такого читателя, как Дар, в мире не существует...

.............................

Спешу сообщить тебе следующее: только что я получил письмо из Парижа от редактора журнала «Эхо» (этот журнал сейчас стал общепризнанным и безусловно лучшим журналом литературного авангарда русской литературы). Редактируют его прозаик Марамзин и поэт Хвостенко. Цитирую письмо: «Мы гордимся с Алешей этой публикацией. Несколько раз я перечитывал и каждый раз "Ра ман" кажется все глубже. Кстати, Максимов (редактор "Континента") мне специально звонил, сказать, что это лучшая наша публикация.».

Ты наверное догадываешься, как рад я. Пишу парижанам, чтобы они хоть прислали тебе какую-нибудь пластинку с хорошей поп- музыкой. Но... не знаю, не уверен, что мою просьбу они выполнят. Ведь здесь писатели не то, что в Советском Союзе — здесь все мы бедны, как церковные крысы. И тиражи ничтожные. И журнало-книги безгонорарные. И читать нас некому, кроме друг друга. И все же я счастлив, что я здесь. Вот и нашего несчастного беднягу Геннадия мне удалось опубликовать... И даже свою книжку выпустить в свет. Через месяц-полтора выйдет. Для кого? Не уважаю я ни читателей, ни критиков, ни говнюков-профессоров. Кроме нас с тобой никто ничего в литературе не понимает. И в жизни тоже. Но моя любовь к литературе так велика, что она обладает силой почти гипнотического внушения, так что даже некоторые старые пердуны (в возрасте от 30 до 40 лет), прочитав «Раман», глубокомысленно шевелят ушами... Но на людей, достигших климактерического возраста, уже никакой гипноз не действует. Они определяют ценность художественного произведения только математическим путем: подсчитывают упоминания в печати и разговорах. Если имя автора упоминается не менее 1854-х раз, значит произведение заслуживает внимания. Если о нем положительно отозвались не менее шести кандидатов наук (здесь их называют докторами) и один профессор, значит произведение хорошее. Если среди положительных отзывов есть четыре профессора, значит, произведение выдающееся. Если о нем три профессора напишут статьи, а два доктора начнут (пусть даже не закончат) книги, значит, произведение гениальное. Если же все профессора одновременно бросятся изучать и исследовать твои черновики и зависимость твоей эрекции от творчества Унамуно (был такой испанский писатель), значит, ты уже Владимир Набоков или Осип Мандельштам.

Теперь, когда я раскрыл тебе подлинную механику литературной славы, тебе остается только спокойно ждать ее, иногда пописывая в своей кочегарке мемуары или афоризмы для поучения потомков. Пиши мне. Люблю тебя. Верю в тебя. Не подведи, а то с того света буду приходить к тебе по ночам и упрекать своим замогильным голосом...

Поцелуй жену и дочку. Можешь поцеловать Нину и даже Валерика (если, конечно, превозможешь брезгливость), несчастного беднягу Валерика, которого мне ужасно жалко.

.............................

...В журнале сказано, что текст опубликован без ведома автора, так что я надеюсь, что никаких неприятностей у автора быть не может. Журнал «Эхо»—журнал не политический, не антисоветский, а чисто литературный, авангардистско-художественный. Журнал молодых. Печатает он преимущественно рукописи советских авторов, попавшие за границу случайно — Бориса Вахтина, Дмитрия Бобышева, Глеба Горбовского, Михаила Еремина, Олега Охапкина, Виктора Кривулина, Владимира Губина и др. Мне будет очень обидно, если не придется больше ничего этого автора прочитать... а мне очень хочется написать об этом замечательном человеке (кстати сказать, довольно мерзком по своим человеческим качествам!), об этой замечательной (на мой взгляд) судьбе, наиболее убедительно свидетельствующей об абсолютной независимости судьбы художника от общественной системы, от политики, от свободы или несвободы печати. Вообще эта судьба весьма наглядно подтверждает мое убеждение, что свобода это понятие не социальное, а психологическое...

Я живу отлично: одной ногой в могиле, другой — на небесах. Пишу мало, но, если сказать откровенно, пишу самое мудрое, самое талантливое, самое необыкновенное, самое изящное и самое короткое из всего, что сейчас пишется на русском языке. Этого, конечно, абсолютно никто не понимает. Поэтому-то и печататься не хочется. Может быть, несколько страниц пришлю тебе. Кто еще, кроме тебя, сможет оценить? Нет таких на всем божьем свете... А славы мне вполне достаточно и без книжки. Чем меньше писатель публикуется, тем громче и долговечнее его слава, примеры — Гомер, Сократ,Экклезиаст...

.............................

Число, месяц, год. Тот Свет.

Мой дорогой и любимый сынок! Самое безумное и дорогое мое сочинение! Самая прекрасная моя надежда!

Самое беспощадное выражение моего отвращения и презрения к международной организации кретинов, именующейся «читатели».

...Я надеюсь, что ты получил мое предыдущее письмо и уже знаешь, что наш друг Непруха вышел на широкую арену мировой литературы. Читатели реагировали на его появление так, как они и должны были реагировать. Все читатели без различия пола, возраста, образования, национальности, социального положения и гражданства допытываются у меня: кто такой автор? И что это — шизофрения или маниакально-депрессивный психоз? Некоторые предполагают, что это паранойя. Я счастлив: представь себе, как радостно сознавать, что только мы с тобой, единственные во всем мире, знаем, что это проявление психопатологии называется «предрасположенность к гениальности». Боже мой, как обижены все читатели на тебя и на редактора (доверившегося мне), что ни ты, ни он не исправили слова «раман» на «роман». не потрудились отредактировать тебя, построить композиционный треугольничек с завязкой, кульминацией и развязкой.

«Раман» действительно произведение графоманское. Только очень- очень умный человек, отрешившийся от всех тех мертвых понятий, которые определяют умственный мир современного общественного человека (как ты догадываешься, я имею в виду самого себя), может понять, что этому графоману есть что сказать другим, потому что у этого графомана есть непосредственное чувство своей личности (качество в современной литературе крайне редкое: почти все писатели осознают себя или как «жертву» времени, или как «продукт» времени, или как представителей какой-либо народности, какой-либо идеи, какого-либо стиля). Непосредственное чувство личности имеют только дети в очень раннем возрасте, гении и мы с тобой. Больше никто. Непосредственного чувства личности нет ни у Солженицына, ни у Аксенова, ни у Воннегута — все они олицетворяют нечто другое, то, что находится вне их личности. Подлинное искусство создается, как я думаю, только личностью замкнутой в себе... Т.е. не личность в окружающем ее мире, а мир в окружающей его личности... Если мы с тобой встретимся — в аду — и если нас там не очень круто будут поджаривать на сковородке за наши грехи (я имею в виду тот непростительный грех, что я в свое время не сумел совратить тебя), то мы на эту тему поговорим подробнее.

Скоро у меня тут выходит маленькая книжечка, которую некому ни покупать, ни читать. Даже подарить ее некому. Издательство требует, чтобы я снял эпиграф. А он неплох: «Стариков надо душить, пока они еще молодые». (Это, конечно, из моих сочинений). Издательство уверяет, что ни в Европе, ни в Америке, ни в Африке ни один молодой человек не покупает книг, кроме порнографии. И «Раман» судят только старики, те, которых не задушили в молодости. В этом- то вся и беда.

А не пора ли уже душить тебя, учитывая, что ты празднуешь свой день рождения? Кстати, сколько тебе исполняется лет? Ты уже не мальчик? Выросло уже у тебя брюхо? Кичишься своим жизненным опытом? Поучаешь молодых и глупых?..

С любовью и уважением Давид Яковлевич.

читать дальше  | к содержанию