ТРИПТИХ Г.Г. ИМ.
СВ. КАСЬЯНА
(с послесловием
“не для публикации” и возможным комментарием)
1. МАРШАДА О
ДАМСКИХ ШТАНАХ
ЦВЕТА
КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
жоре бальдышу, г.г. и ш.д.
на расчалку
пустим штаны (*)
те рычащие от
шпаны
ридикюлем твоим
опушённым
с внешней лишь
стороны
внутрь же
красная мягкая юфть
и мясною
начинкою муфт
всё равно
получается люфт
погружаясь (в
тебя) во тьму
и не суть что
мерцает сосуд
красотой каковую
сосут
коль в урочище
карасу
невпротык карасю
(кюрасао?)
сковородкой
ныряет сазан
отворяется девы
сезам
и всплывает со
дна сом с усам
путаясь в
дамских трусах
ах семёновна в
скотском пруду
во замшелом
степном ставке
в стороне от
весёлых подруг
станом томным на
выстав-ке
лактионов и
мухина врозь
параллельно
взлетают в высь
и сочится жирная
слизь
там где выщипан
весь ворс
и в ширинку свою
матрос
смело бросит
гранату ( – взрыв! – )
пятачком пучок
её взрыв
заходясь до
мордас
только морделю в
морду ту
не мордвин а
морковный сок
в паспарту на
посту в порту
заходя в
полутёмный бокс
там реакцию вам
пирке
на пипирке
проверят враз
совершая кульбит
(пируэт)
мня грудей
посиневший воск
сытым оком в
окно кося
сосунком молока
прося
на ложбинку
посеешь проса
разом два
воспрянут гуся
и петроний
патрицию вскрыв
наливные луга
междунож
всё посеяно
вкривь и вкось
башлыком вершин
машуком
а ошую
лобковая вошь
колобком живота
катясь
заползает в
зашитый шов
лиловатых (зольдатен)
кальсон
эти бельма
ячменных век
это в лоне клюя
пшено
это лох
(ядовитый вех)
полушарьям твоим
шепнёт
в полушалке
твоих забот
в кушаке где
зашит кысмет
и грузин кучеряв
зобат
закусивши чачу
хамсой
и муругие пёсьи
бока
в самолёте
линяют пока
лоб равно и
лобок покат
на полу
(полубак) кабака
на закуску твои
штаны
яркоалые как
зюганов
ты стыдясь в
телефон шепни
перед ним
передком заголяясь
а в распялке
пребудя бди
на болтунью
сухих яиц
и китового уса
ободья
обойдя не журысь
не доись
так обыденно это
лицо
и уста ли поют
сулико
и в глаза треща
стрекоза
вся больна
скарлатиной
словно корюшка
сея корь
огурцом пропахши
невой
вылезает
синюшный коготь
кровью капля
венозной
голова моя машет
ушми
ты в корсаж
полушарья ужми
поднимая роброны
и фижмы
не маши (ниже
не) не мешай
это бальдыш или
балдуччи
по которому ты
больна
закуси сырою
бодягой
охренев (пардон)
с бодуна
но обратно надев
штаны
преотвартно тебе
(не суть)
все промаслены
шатуны
это нос
провалился в наст
стереоскопически
зря
две арбузные
дыни тыкв
ты скормила
котам сизаря
эту вязь
словесную выткав
это в лоно
который воткнут
это вновь
намотав на ватку
это тонны влитые
в окна
утомляют тебя не
вякнув
сев на сивого
сверху вниз
смело шпоры в
бока вонзив
и конец
синеватый свис
и позыв
(половой) не возник
это узник глядит
в окно
скрыто каменною
стеной
тихой паркой
спряв волокно
на покров твой
волосяной
на упругие эти
штаны
в коих лядвеи
полных лон
полулуньем
двояких лун
на мешках тишины
пишет шопотом
пошта сия
две реки в
верховьях слиясь
и одна названьем
оять
а другая сися
и корпит подобно
ткачу
над твоим
междуножьем танчук
и глядят в ту
щель гек и чук
как там каплет
тягучая
в тигле злато
сгорает в золу
где дырявая щель
в полу
он тебя
невпротык разозлит
взяв уздечку в
полу
скачет по небу
бледный конь
инок молча стоит
в углу
он уже не
чувствует ног
как щегол в
столярном клею
так начав со
штанов мелочась
борзой
псицей взлетев в небеса
на колу качалось
мочало
тщась пужать
бесенят
сытень стыдесный
желтогуз
в животе
узкоглазый цепень
ты взлетаешь
прохладной цаплей
к яркоалому
солнца желтку
и слетают с тебя
штаны
мокрым облачком
оболочкой
обнажаются
шатуны
и большое меж
них многоточье
и взмывая в небо
неся
своё тело в
размахе крыльев
всё равно на
земле нельзя
кувыркаясь
крутясь курлыкая
упадая хлебною
коркою
и вороной
варёной каркая
2.
вся ты мокрая
вся ты маркая
улетаешь
почтовой маркою
утолив мою плоть
морокою
(я
по-басурмански маракую)
(клюев)
топором зелёной
морковкою
и по тыковке и
по маковке
очищаю тебя как
луковку
но не ты от соку
заплакала
сто одёжек с
одной заплаткою
где-то там
где-то сбоку около
я алкаю тебя
одинаково
допускаю оно
одноактово
ты отмахивалась
и отнекивалась
но не
отторгалась однако
и штаны твои
цвета макового
не мохеровые не
махровые
что моршанскою
пахли махоркой
обнажая злой зад
макаки
и торчали клыки
кулаками
и кулик
голозадый плакал
обнижая
штаны в канкане
поднимая
страстей накал
и садясь
равнодушно на кол
если сокол оком
покнокал
лихо колокол в
церкви звякал
и яйцо об яйцо
он кокал
а штаны
наполнялись облаком
и смотрели из
прорези оком
и кого-то тащили
волоком
и галдели
голодным волком
я алкал а оно
головкою
утешалось
иголкой ловкою
занимаясь вотще
возгонкой
и повякивая и
повизгивая (и пованивая)
эти визги из
писки девичьей
это виски
на самом донышке
излагая кодом
двоичным
нынче с дрожью а
завтра дондеже
одуванчиком
жёлтым салатным
с крепким
уксусом паче оцетом
две души живя
неслиянно
оцелотом отитью
оцупом
два шиша
мохнатых и с кисточкой
две луны на
одном окоёме
а сначала
покажется кисленько
лунноликой в
проёме оконном
и витрины
взглядом окидывая
и боа эти
плечи окутывая
окулиста с
тоскою огульной
охуев и охульно
охаяв
ох и ох и ха – а
в штанах труха
турухтан трубит
на болотах
что же кутать
вам эти мхи в меха
если хохотно
и неохота
но зато в ночи
широка тахта
знай мечи бисера
и стольники
оклахомы от
далеко ухта
а на столике
джин и с тоником
и штаны твои
широки как мир
и в ширинке
червь не шевелится
и шальвар твоих
кошениль кашмир
и на кошер
клошар нашанелится
о седло протёрта
промежность вся
мех горжетки
вылизан налысо
и нагой клюкой
на луке вися
таковую смазала
салом
и салям тебе и
шолом тебе
и салями вместо
и запросто
забиваешь ты
порох шомполом
дуло смотрит в
тёмные заросли
только бах и бух
между полных двух
и на треть
уходит в монокль твой
и парит над
полом тяжёлый дух
реставрация
монополия
3.
а как же
санкюлоты
гуляли без
штанов
и громкие салюты
звучали над
шатле
мадам без них
свобода
на баррикадах
гнев
и вытекают воды
в ночи из юных
дев
а также адамиты
презрев
господень стыд
казали
анемонами (аденомами?)
и чрево и сосцы
и даже хилый
кафка
однажды был
нудист
он жопой сев на
кафель
дивился на уды
и аз явясь
гольцшмидтом
на бурлюковый
бал
пред дамы
голышами
условность
колебал
но две придя
наяды
на брег моей
реки
меняли сплошь
наряды
от тела далеки
они не мя алкали
а токмо тишины
и в оной
возникали
торжественно
штаны
не могши оных
снять с них
о как они мощны
и по ночам мне
снятся
не груди а штаны
оне в ночи сияют
штаны штаны
штаны
/27 февраля
1998/
* (см.
О.Воронин, “Нет, не другие”, “Искатель” №2, 1983, стр. 15)
2. ДЕРКЕТО В
САЯНАХ
ИЛИ
РАЗМНОЖЕНИЕ ФИГОЙ
ю.медведеву и медведеву ю.,
г.г. и ш.д., деркето
и грязный финик
финикийца
тебя красавица
касался
он цвета
выпавших фекалиев
но в обрамлении
кос алых
под ним свисали
два кокоса
морщинисты и
волосаты
и ноги
выгнуты в колёса*
и длани мощными
веслами
в сицилии столь
плодородной
что сам платон
откинув плоти
таблицею
периодической
в
аттический вползая портик
в сибирской трое
что близ лены
в раскопанном
холме мунгалов
лежали кости
исполинов (по е.блаватской)
скупыми веками
моргая
и лунный
календарь на бивне
в зияньи пасти
корифеев
близ топозёрския
обитель
увенчан ордером
коринфским
меж
бухтарминской и уймонской
долин твой путь
излишне долог
пищух и сусликов
чумою
крепись
кишечником геолог
для неотложных
нужд и пеней
гунявый гунн но
днесь царь дакии
услышишь ты
глухое пенье
сильванов с
сильфами двояких
тиран ослепший
дионисий
сначала он летал
без крыльев
сияя
плоскостопым диском
над известковыми
карьерами
в гробницах цац
лесная арфа
поёт о
баден нихт ферботен
и вылощен
глазурью фарфор
собой являя
петроглифы
се в древних
житиях и жилах
смешались дайки
c
батолиты
в холмах внутре
таящих шило
под грудечашием
батиста
грядёт разором
беловодье
над неба
круглого рекою
напрасно отлитой
болванкой
сиречь
блаватскою рекомой
ал-идриси
ибн-хаукалем
описаны долины
эти
меж гор саянских
и хакасских
в туве с детвой
резвятся йети
вещунья за море
летала
вороной
враном обернувшись
над сапожком
всея италии
роскошным
оберманекеном
резцами в
римских катакомбах
описаны событья
втуне
и в тунике
грядёт камбаба
дабы закончить
путь в уитни
но финики тобой
сосомы
обряд деркето
аштарота
в семь ожерелий
в ряд сосцами
теснятся груди
словно шпроты
зады словно зобы
свисают
сверкают
белоснежно зубы
маня полотнами
сислея
зане
преданизольны убо
и финик веник
финикийца
в тебя не
вникнув искривлялся
и фаллос в
фокусе двоился
и фигу-с высекал
искрою
блестя молочною
икрою
к нему спешила
дева мая
цирцею обозвав
киркою
тем мужеложца
донимая
из чрева финик
вынимая
2.
она спешила. вид
полянок
её не радовал
лишь блато
сирена
волдырём поята
в ночи горела
как табло
но мох утешен
вешен пышен
горят в нём
звёзды голубики
соцветья
крупноплодной пижмы
цвели роскошным
гобеленом
под ним пылая
ледниками
моря
морен простерты крылья
махали птицы
плавниками
клюя замшелые
коренья
и туша мыши что
приманкой
являлась для но
не едома
взрывались
гнёзда пиромахией
и брагой
полнилась ендова
соснора клычет
под сосною
сося
замшелый финик страсти
и лёссом почвой
наносною
кривляясь
уползает сатир
меж блат морен и
плывуна
грядёт багряная
жена
на ней надет
передник с оком
она полна
телесным соком
меж двух древес
висяща в чаще
она издаст свой
клич рычащий
и сочленений
рычаги
собой заменят
рогачи
в пещи
что раскалённым углем
в ночи
что мглою коротка
сокрыв лицо своё
под куколем
она родит два
колобка
и на лобке пушок
не молкнул
молекулы её
красот
она присев
свершает микву
а он копнул её
кайлой
деркето
(возглас): ой!
3.
на месте леса
был ольшаник
и в камыше
таился лось
и как кабан он
был ошмален
и рог трубил
охотный лов
бежали звери
птицы рыбы
летели искры
писки свист
и над землёй
подобьем глыбы
рог мамонта
ногою свис
копьё вспахало
поле шкуры
был кремень остр
и бег был быстр
и челн замшелого
ушкуя
вливался в
днестр вливался в истр
над ним виясь
порхали стрелы
стрелок был
одноглаз но бодр
ольшанки
мшанками пестрели
и лысый хвост
свой нёс бобёр
в оплешье
касл зиял двуперстно
стремясь на
стержень и простя
и опылял тычинку
пестик
в уста гвоздикою
гвоздя
но ты! сирена!
стыдный хохот
над плёсом
высохшим повис
и мясодонт свой
кажет хобот
в твоё
межножие впиваясь
ату! ату! табань
на кичку
меж двух лодей
нырнул злодей
и непрестанно
катит кичму
ручьями днестр
золотой
танчук танчук
кричу: постой
4.
ах деркето сколь
стала поката
твоя девья
нащипана грудь
и зубное
стократно стаккато
двоетыквием
выгнутых гурд
плод граната
разломан ищите
в нищете своих
лядвей таясь
и в тщете железы
щитовидной
выступает стопой
танаис
там меж доном
меж домом и тонью
где обрывчаты
тени костров
заливная
багрянится отмель
шелуху чешую
костеря
на глухой и
протяжной поляне
ольгу душат
древляне кошмой
и прикрывши свой
срам попелюхой
заправляют
одесский кичман
дыроколом
деркето играя
попирает ногою
ехидн
и над чашей
пустою грааля
изгиляется
лазарь хидекель
где полынь и
емшан хорохоря
выспевая в
азийской ночи
водяницы идут
хороводом
в рот засунув по
локоть онучи
и чингою ичигами
густо
пахнет степь меж
днепром и днестром
италийская зреет
капуста
укушаема голой
десной
ало степь
ковылём ковыляя
фиги финики в
веник ростя
там за калкой
окой и куялой
пробирается с
хлебом остяк
а деркето побита
дрекольем
остаётся* в
заморских гостях
(* отдаётся?)
5.
а деркето внизу
дырковата
торговалась и
мявчила ваты
от друкарни и
дырохвата
уклоняясь спеша
торовато
на товар и
мониста дырявы
променяла испод
и панёву
а в тирасполе
поле хлеба
и камбаба
внизу голубень
над – ширяется
лысый орёл
под – шныряет
рогами козёл
он козу в
козубае обрёл
длинношёрстну с
роскошной косой
рот а также иное
дырой
день распахнутых
настежь дверей
и хозарин
кошерен еврей
он деркето
приносит даров
три окота с
гугнявой овцы
в три охвата у
голой сосцы
таковые он овном
осцыт
в осциллирующий
ундулит
у ундины радит
и кулит
у ушкуйника
шконка шалит
и шелом на чело
напялив
вид его диковат
а деркето
восклав на сосцы
воск пчелиный и
шерсть с овцы
во влагалище
сунет квасцы
дабы сузить
сосуд
дабы оной лонной
дыры
не касались
народов дары
оной стоимостью
в динар
и три драхмы
так деркето
беркутом взмыв
паче выше сих
древлих фив
в каковых
порождён был сфинкс
и анальный
богини сфинктер
только финик
свой взяв на взвод
гнев богини нун
воззовёт
и на оном подъяв
выше звёзд
на последний
заезд
ах деркето!
котом заест
твою нежную
завязь
принесёт тебе
семя аист
между двух
голубиных яиц
ах деркето! тебя
касаюсь
/27 февраля
1998/ |